Станислав Мелешин - Расстрелянный ветер

• Название: Расстрелянный ветер
• Автор: Станислав Мелешин
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

У известного уральского писателя Станислава Мелешина — своя тема, свой герой, свой собственный путь художественного раскрытия духовного роста нашего современника.

Внимание автора устремлено к самым различным сферам жизни советских людей: повседневный труд, общественные и личные отношения, быт, семья, воспитание чувств.

В предлагаемой читателю книге «Расстрелянный ветер» выведено много персонажей с несходными судьбами и характерами. Автор рассказывает и о наполненной событиями жизни советских людей и об остро драматической борьбе, происходившей в годы утверждения Советской власти на Южном Урале, о сложных человеческих взаимоотношениях, обостренных политическими и социальными изменениями в среде уральского казачества.

Обращаясь к проблемам становления человека в повести «Таежный выстрел», писатель последовательно, шаг за шагом, прорисовывает каждый психологический ход мыслей героя, определяющие его как личность.

В повести «Рабочие люди» автор восхищается человеком труда и вместе с тем заставляет героев в сложной, полной противоречий жизни пройти своеобразный экзамен, требуя тем самым от каждого ответа на вопрос, может ли он быть назван человеком, имеет ли он право носить гордое имя рабочего.

Отказ от обывательского существования, готовность идти в ногу со временем, творческое отношение к своему делу, искания верного места в жизни — вот главные проблемы, моральные основы, решаемые и утверждаемые автором книги «Расстрелянный ветер».

---

Он поймал ее руку и потянул к себе.

— Не говори так. Какой это грех? Я ведь давно тебя одну люблю. Разве ты не знаешь?

Она удивленно и испуганно вскинула глаза, зеленые, умные, широко открытые, они тепло засветились под темными ресницами и глянули на него так пристально и проникновенно, стали такими добрыми, что он опять забоялся: вот сейчас рассмеется, но она отняла руку, закрыла лицо ладонями.

— Ой, правда ли? Я и не знала. Откуда мне было знать про такое? Хорошо-то как…

Он опять взял ее за руку и теперь легко усадил ее рядом с собой. Они глядели друг другу в глаза, притихшие от необъяснимого страха близости.

Виноватая улыбка тронула ее розовые щеки, губы чисто-алые приоткрывали холодную белизну зубов, и дрогнула черная родинка на щеке, а ее огромные зеленые лучистые глаза налились печалью, потемнели и смотрели ему в глаза, не моргая, с застывшим ожиданием в зрачках. И страх, и волна нежности к ней, и желание обнять ее, прижаться к ее щекам, почувствовать тепло ее груди, опьянили и затуманили его, он положил ее руку в свою ладонь, погладил ее и сдавленно произнес:

— Помнишь рябину?

Какая-то тихая радостная сила приблизила их лица навстречу друг другу, и Евдокия шепнула прерывисто и грустно: «Помню, я все помню», — они оба взмахнули руками и обнялись, нашли губы друг друга.

Он долго не мог оторваться от ее горячих податливых губ, пахнущих медом, ощущал грудью ее твердые груди, и сердце, которое доверчиво толкалось ему навстречу.

Он подумал о том, что надо сказать ей, чтоб шла за него, что маманя его против не будет, и еще подумал, что это он обнимает свою жену и целует как бы дома, и не знал, куда девать руки, они отяжелели и неумело расстегивали кофту, а она разрешила шепотом: «Ну, побалуйся!», «Будем любиться», — он радовался, что это наяву, что ему выпал такой счастливый день, хорошо бы их сделать счастливыми все!

Отпрянул. Вздохнул.

— Я вот что надумал… — покраснев и откашлявшись, глухо проговорил Василий и заглянул ей в глаза. — Я сватать тебя буду. Непременно. Ежели, конечно, ты… Пара мы обоюдная. Куда друг от дружки денемся?

— Ой, что ты, что ты! — ахнула Евдокия и побледнела: — Ты, Васенька, этого не моги! И не затевай такое! Меня осрамишь, да и себя. Эко ты меня испугал. Геройский ты!

— Не боись. К есаулу на сговор приду… Не съест.

— Подожди с этим делом, Вася. Вся я к ним привязанная. Погоди чуть…

— Ладно, — согласился он, — подожду. Сама скажешь — когда… — И снова они обнялись и снова отыскали губы друг друга.

Где-то в стороне за плетнями на верху обрыва послышался тоскливый бабий голос, укачивающий ребенка: — Ба-а-эй. Шел по улице бабай!

Они отпрянули друг от друга, оба раскрасневшиеся и хорошие, устыдившиеся этого голоса. Потом она взглянула на него исподлобья, трудно дыша, густой румянец покрыл ее щеки и шею, весело и тихо засмеялась:

— Ой, сладко-то как! Я теперь и спать не буду! — И, счастливая, обняла его за голову, зарыв ладони в его кудрях, и он тоже обнял ее снова и заскользил руками по плечам, бокам и бедрам. Она мягко оттолкнула его со словами:

— Ой, не надо, Вася! Не здесь… Увидют…

Они оба вздрогнули от звонкого мальчишеского голоса, раздавшегося над ними где-то в небе:

— Мам-ка-а! Айда! Деда бушует!

Евдокия провела рукой по щеке Василия, задержалась чуть и сказала:

— Меня это. Я лучше к тебе туда, в степь приду. Жди!!!

Поднимаясь из травы, она увидела за сиреневой вечерней водой озера далекую песчаную косу, над которой дрожало марево, и в этом мареве послышался ей топот, ржание лошадей и приглушенная красноармейская песня:

Как родная меня мать провожа-ала…

Евдокия задумчиво, на ходу поправляя косу, купая босые ноги в горячей пыли, поднялась в гору по плетенной из тальника улочке, заросшей лопухом, будыльником и крапивой.

— Мамка! Ну скоро ты, что ли?! — с укором позвал Андрюшка, стоящий на верху обрыва, и протянул к матери руки за плетенкой с бельем.

Дед подождет, думала она, свекру спешить уже некуда: вот-вот помрет, старый хрыч, а все сторожат каждый ее шаг стеклянные хозяйские глаза, его тонкая казачья плетка и черные толстые заборы его дома, только озерный берег и был ее отрадой.

Евдокия остановилась и оглядела озеро до горизонта: на том берегу, красном от красного солнца, до половины ушедшего в землю, голые красноармейцы купали красных коней.

Каждый вечер они купают коней…

И каждый день Евдокия полощет белье внизу около лодки. Вечерние купания лошадей были для деревни волнующим зрелищем. Дети, бабы и старики из каждой усадьбы толпились за плетнями в своих огородах и, полузгивая семечки, терпеливо всматривались в степное марево, ожидая, когда его закроет большое пыльное облако и из этого облака начнут выскакивать по четверо на белый тракт краснозвездные всадники.

Каждый вечер деревня ждала событий, так или иначе связанных с этими всадниками.

Сказывали, что красное войско ловит недобитые кулацкие и белогвардейские банды по округе; сказывали: мол, красные охраняют тех, кто с диковинными машинами разбрелся по степи и роет землю, а другие сказывали: не землю роют, а клады ищут, передавали также шепотом, втихомолку, что всех детей и баб, и скот, и добро — отберут и вдаль увезут, как татары, в полон, а деревню с огнем повенчают…

В общем, зашевелились казачьи дворы, забеспокоились молодки, затаили злобу мужики-староверы, те, кто побогаче, да и перед новой властью нечист, завздыхали бабы, потерявшие мужей, кто в германскую, а кто в гражданскую…

И каждый вечер — в огород, смотреть на облако, на сиреневый берег озера, смотреть на купание, слушать ржание лошадей, мужские крики и песню о том, что в Красной Армии штыки, чай, найдутся. А потом из огородов — к избам, смотреть, как идут стройными рядами чистые и свежие лошади и люди, кто к кому на постой.

Только не к Евдокии: свекор никого не пустил.

Глава 4 ЗОЛОТЫЕ ВЕТРА

Василий часто стал пропадать на покосе, возвращался в станицу ночами, ждал Евдокию каждый день допоздна. Она не приходила, не могла, не решалась или просто посмеяться над ним захотела. Ему стало казаться: уж не сном ли обернулась их встреча и любовные обнимки на берегу?! Он давно уже выкосил луговину около берез и сметал травы в три плотных стожка, поближе к камышам, но продолжал приходить туда, находилась кое-какая работенка. Василий сознавал, что дело не в работенке, а просто он места себе не находил, истомился, Евдокию ожидаючи. Мысли о сватовстве тоже занимали его все больше и больше, и он уверял себя, что стоит только начать, как дело сразу подвинется, да и Евдокия не приходит на покос, желая, наверное, чтобы он сначала посватал ее…

И однажды в разговоре с матерью, он намекнул: пора мол, ему кого-нибудь посватать.

Аграфенушка так обрадовалась решению сына, что забыла перекреститься на образа и сразу же развернула перед ним целый базар станичных невест.

Расхваливая каждую, она терялась: какая же из них богаче и красивее и, назвав чей-нибудь двор, где дочь на выданье, осматривала сына, любуясь им, и отметала одну за другой.

Дотрагиваясь до него жилистой сухонькой ручкой, она, помолодевшая, сообщала ему имя новой счастливицы, обдуманной, очевидно, еще с утра.

Вскоре Василию это надоело, и он, усадив мать напротив себя, прямо сказал ей о Евдокии.

Аграфенушка сначала кивнула, словно согласна, потом заплакала и надолго замолчала.

Ее доброе родное лицо сразу постарело, пропали веселые лукавинки поблескивающих глаз, что были у нее во все эти радостные и суматошные дни выбора.

Василий понял: кровно обидел мать, мечтавшую всю жизнь о невестушке для единственного сына.

— Оно, конешно, сын… — сказала она, вздохнув и сложив руки под грудь, — королеву какую нам искать неча. Но ты сам посуди. Есаул Кривобоков только на Евдокии и держится. Разве отдаст он ее за тебя? К нам в дом не отпустит. К себе в дом тебя возьмет. И будешь ты гнуть шею на него в работниках. И еще одно недоброе дело — дите! Да и Михайла… муж ее законный не то жив, не то — в нетях. Негоже, сынок, тебе с чужой женой да с готовым дитем жизнь начинать. Ее надо с вольной невесты ладить! Вот тебе весь мой сказ материнский, а там — поступай, как знаешь.

Аграфенушка замолкла, ждала, что — сын. Откуда ей было знать, что сын, слушая ее, видел Евдокию как наяву. Слышал ее голос сердечный. Вспоминал обнимки. А ожидание ее всей, того, чего он еще не знает?! Ожидание вечерами в бестолковой канители на покосе, где травы дурманят, и всюду она и она… «Нет, матушка! Нет. Супротив сердца своего я не пойду — стучать перестанет!»

Он поднялся, неловко брякнув руками о край стола, сказал примиряюще, бодрясь:

— Ладно, маманя! Вроде и твоя правда, как правда. А только и я не конь, чтобы свое солнце лягнуть. Погодим пока с этой заварухой, может, все по человечеству и выйдет.