Дана Сидерос - Ученик дурака (сборник)

• Название: Ученик дурака (сборник)
• Автор: Дана Сидерос
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 8978-5-9905810-5-0

Серия «Новая поэзия», созданная под кураторством Веры Полозковой, – это книги современных молодых поэтов, с которыми радостно жить в одно время.

Открывает серию Дана Сидерос – автор с удивительно своеобычным чувством языка, известная под ником «Шутник» («lllytnik»), лауреат премии «Нова», участник фестивалей и поэтических концертов. Книга ее стихов – о стариках и героях, высшем родстве, будущем и никогда-не-бывшем, об ослеплении красотой. Но прежде всего она – о тончайшей границе между этим миром и другим, полным стрекота и мерцания.

---

Шаман

Юрию Смирнову

Не реви, говорит,
тише, глупая,
успокойся.
Ну чего ты заходишься,
будто бы в первый раз?
Стыдно плакать при всех,
вон, на нас уже смотрят косо
миллионы испуганных глаз.

Ты пойми,
если я присвоил
твои красоты,
я, конечно, возьму и то,
что в тебе кишит.
Мне милы все твои бандиты
и идиоты,
сумасшедшие и алкаши.
Я в восторге от радужных вод
ядовитой Яузы,
от ожогов сгоревших домов,
от дорожных язв.
Я хожу по вокзалам
под музыку новояза,
пританцовывая и смеясь.
Я люблю, говорит,
и вульгарность твоей Манежной,
и твоих мертвецов,
что толкутся,
глядят,
галдят.

Гладит,
гладит сырой кирпич,
шепчет,
шепчет нежно –
до последних капель дождя.

Смотрит в море людей
с итальянской стены, как с пирса,
руки вскидывает приветственно
и кричит:

Всё, потопа не будет,
расходимся, не толпимся,
дорогие мои москвичи.

октябрь 2014

Грайндхаус

Кто из них
оставил ему лазейку,
бесполезно теперь гадать.

Он приходит.
Садится.
И шепчет: зенки
подымите-ка, вашу мать,
на меня.
Что-то счастливы вы не слишком,
даже Май, и тот помрачнел.
Ну, смелей,
рассказывайте, братишки.
Кто душил?
Кто стоял на дне
этой ямы, когда вы её копали?
Кто командовал?
Кто тащил?
Август,
хватит реветь,
не позорься, парень,
выключай-ка сложные щи,
всё равно не поверю,
что был не в курсе.
Хорошо, что все собрались.
Подойдите ближе – брат не укусит,
брат готовит другой
сюрприз.
Первым падает Март,
некрасиво, на бок,
обхватив руками живот.

Истеричный Декабрь визжит,
как баба.

Август плачет.
Ноябрь пьёт
напоследок
из мятой и ржавой фляжки
свой отвратный дешёвый ром –
тянет время, как может,
но тоже ляжет,
вслед за Маем и Сентябрём.

Хладнокровный Январь
только после третьей
оседает в сугроб.
Июль
и Апрель
закрывают глаза,
как дети,
будто это спасёт от пуль.

«Лучше целься,
держи пистолетик ровно» –
ржёт Июнь, но во взгляде – страх.
Вся в калиновых каплях,
листвой багровой
истекает Октябрь. Сестра.
Чуть заметно дышит,
но постепенно
остывает.
Темнеет взгляд.
На лице не тают белые перья
победившего Февраля.

Теле-СМИ сговорились – молчат о бойне
на поляне в темном лесу.
Все синоптики блеют в эфир «спокойней»,
факты путают,
чушь несут.
В соцсетях некий дурень спамит
коротким
сообщением на стене:
Запасайте консервы, дрова и водку.
Впрочем, можно уже и не.

октябрь 2013

«Страх уходит невежливо…»

Страх уходит невежливо,
по-английски,
не оставив даже записки.

Вечером ещё допивал твой виски,
обещал «никогда тебя не покину»,
целовал ледяными губами спину,
спускаясь медленно
вдоль хребта,
наваливался, ломал,
как всегда, начинал шептать:
«Что ты воешь?
Я знаю – тебе со мной хорошо».

А потом ушёл.

Поначалу не веришь:
ждёшь отмены, стука, звонка,
ищешь его семена, драконьи клыки
в цветочных горшках,
вдруг взойдут ублюдки его, сынки,
готовые приласкать.
Ничего не находишь,
ни запаха страха,
ни зернышка,
ни глотка.
Ну вот, теперь хорошо,
вот теперь не вой.
Не страшно теперь ничего.

Не страшно,
когда сумасшедшая с Чистых
на бумажке рисует числа,
с маленьким интервалом,
как даты с детских могил.

Не страшно
найти у оградки свитер и теплые сапоги,
подумать: вот кто-то добрый принёс,
чтобы она согрелась – мороз,
а мы-то с собой ни шали,
ни водки не взяли.

Страшно,
что в клубе ещё зависать
три месяца с небольшим,
а ты вдруг расслышал их голоса,
и понял их чертов шифр.
Тех, что сидят, свесив ноги с карниза,
над твоей головой:
ты на четвёртом,
она – на пятом,
а у него – восьмой.

октябрь 2013

«Киноактеры…»

Юрию Смирнову

Киноактёры
зримее всех несутся во мглу:
двадцать четыре кадра в секунду,
за кадром кадр.
Так говорил
сумасшедший Рене Лалу –
властелин гигантских улиток
на кружеве сломанных эстакад.

Мы – не фильм, а дагерротип.
Долго, дорого: ничего
нам не светит, только кровавым –
фотограф в своей каморке.
В старину было модно снимать мертвеца,
как будто бы он живой.
Раз увидел фото – потом узнаёшь
эти взгляд,
и грим,
и подпорки.

Мы пока без подпорок.
Решившись, дорого заплатив,
проступаем на серебре рассвета,
медленно выгораем.
Засыпай, туганым, посмотри мой сон
про седые косицы ив,
невозможные ирисы,
терпкие яблоки Трой Урая –
есть такое село
в моей любимой глуши,
там угрюмые ангелы после вахты
сушат грязные рукавицы.
Камские воды,
глиняный берег,
полынь,
камыши,
родники в рифлёных следах колёс.
Как напьешься из-под копытца –
станешь джип вороной,
но скорее козёл-уаз:
развороченный бампер, мутные фары,
не закрываются двери.
Тут бывает и не такое, но не о том рассказ,
а о том, как от желтых яблок
светится берег.

Говорят, их нельзя собрать и,
скажем, сварить компот.
То есть можно,
пробуйте, дурни – смеются местные.
Плод в корзине тоскует о брате,
том, что в траве гниёт,
и умирает
за час –
из малого солнца
в бурое месиво.
«Круговая порука яблок» –
очень авторское кино:
всё трясется, свет контровой
и ничего
непонятно.
Я пытаюсь их снять на память,
раз с собой не захватишь, но
бестолковая камера
видит
только
серебристые
пятна.

октябрь 2013

«В царстве шума и сажи…»

Юрию Смирнову

В царстве шума и сажи,
у железнодорожной насыпи
краски насухо
вытерты осенью и тоской.
Где-то здесь позапрошлый октябрь
надламывал нас и пил;
ястребино крича,
скорый поезд шел высоко.

Здесь-то ты и находишь мох –
невозможно бархатный,
за худыми хибарками,
мертвым пустым депо.
Настоящий, сырой,
из лесов со зверьём и бардами,
будто временно служит тут –
час, как принял пост.

Ты стоишь и смеешься,
смех расходится кольцами,
как же любит скитальца мир,
и любого, кто обречен.
Нежно гладишь свой город по мху,
изучая пальцами,
как любимую спину,
ключицу, шею, плечо…

Обещаешь себе не ждать
ничего хорошего,
будет крошево,
в мох запросишься, идиот.
Город вдруг содрогается,
ощущаешь ладонью дрожь его.
Это поезд идёт.

сентябрь 2013

«Покуда отец слишком бодро…»

Юрию Смирнову

Покуда отец слишком бодро
орет «ну с богом»,
ночь проревевшая мать
принимается целовать
и причитать «ну куда ты мчишь,
горячая голова?»,
она неподвижно лежит
у него под порогом.
Он для неё сыроват.

Пока он толкует с зайцем,
внимает его обидам,
небрежно играет бабочкой,
зачем-то смеясь
(заяц дурак и трус,
но за ним большая семья),
она наблюдает издали
показывая всем видом:
«Это заяц, ещё не я».

Пока он борется с волком,
(и ясно уже, что сборет,
но волк отрежет ломоть –
останется шрам)
её замечают рядом,
здесь где-то её нора:
то скроется, то мелькнёт,
подбадривает обоих.
Рассчетлива и хитра.
Вдали силуэт медведя:
вздымается и клубится
горячее, черное, смрадное –
из недр, с самого дна.
Когда его будет грызть,
надламывать и сминать,
он будет, возможно, думать
что это уже лисица.
Но это пока медведь,
пока ещё не лисица.
Пока не она.

август 2013

План

Юрию Смирнову

Тише.
Слушай.
Нам нужен план,
я же тут не ради стенаний.
Просто если в работу пойдёт
наиболее честный
сценарий,
тот, который и малой лазейки нам
не оставил,
мы должны сочинить сигналы,
условиться о деталях.

Если ты паукомедведь
на восьми мохнатых, здоровых,
сильных лапах –
догоняю в начале второго.
В начале второго сезона,
в начале второго ночи –
лучший час воскрешать героев
из многоточий.
Если ты выгораешь в степь,
становясь ковылём и лунем –
я лосось, мной кипит река,
поднимаемся,
скоро клюнем.

Всякий, кто не понял, о чем мы,
переспросит «о чем вы?»
Если встретимся,
будем ходить на концерты:
на Моррисона, на Башлачева.

Всё получится безупречно,
если следовать плану точно.
С четким планом
не так тошно.
Я стараюсь забыть о том, что
восьмилапому черному зверю,
стальной форели,
степной дали
безразличны наши сигналы,
наши продуманные
детали.

август 2013

«Утром в город приехал цирк…»