Сергей Омбыш-Кузнецов - Повесть о партизане Громове

• Название: Повесть о партизане Громове
• Автор: Сергей Омбыш-Кузнецов
• Издательство: Алтайское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1960

Однажды, разбирая архивные документы о гражданской войне в Сибири, я натолкнулся на приказ Реввоенсовета 5-й Красной Армии № 1117 от 26 декабря 1919 г., изданный по случаю победы над Колчаком и объединения с сибирской партизанской армией Ефима Мефодьевича Мамонтова. В этом документе есть такие строчки: «Навстречу шедшей в Сибирь Красной Армии поднялись тысячи восставших крестьян, соединившихся в полки. Самоотверженная борьба почти безоруженых партизан навеки врежется в память поколений, и имена их будут с гордостью произноситься нашими детьми». Мне захотелось более подробно изучить партизанское движение в Сибири, которое так высоко оценивалось в приказе Реввоенсовета 5-й Армии. Я встретился с одним из организаторов партизанского движения, командиром корпуса И. Громовым (Мамоновым), проживающим в Новосибирске, и он рассказал всё, что сохранилось в памяти о тех героических временах. Встречался и с бывшими партизанами. В частности, много интересного рассказал партизан из отряда Громова А. Полушкин, проживающий ныне в Сузуне. Изучал я и воспоминания многих участников партизанского движения и сохранившиеся документы тех времён. Результатом такого изучения и явилась эта книга. Если разные источники по-разному обрисовывают один и тот же факт, одно и то же событие, я выбирал вариант, который поддерживало большее количество свидетелей.  

---

— Хорошо. Сынок Киря связным будет, — голос Баева потеплел. — Он у меня смышлёный.

— Ну и добро! — заключил Громов и крепко пожал руку Баеву. — А теперь за дело.

* * *

Игнат Владимирович Громов сидел в землянке, служившей кому-то полевым станом, и, прихлёбывая чай из закопчённой кружки, наставлял в дорогу только что освобождённого каменскими подпольщиками из тюрьмы агронома Александра Кадыкова, по партийной кличке «Городецкий». Вместе со своим отцом Корнелием он уезжал выявлять сочувствующих советской власти и организовывать подпольные группы в сёлах уезда.

Через маленькое тусклое оконце донёсся шум шагов, говор.

Громов с Городецким схватились за наганы. Открылась дверь, и в землянку ввалилась группа корниловских жителей — Егор Корнеев. Василий Кондауров, восемнадцатилетний паренёк Петя Нечаев и другие.

Корнеев поздоровался и сказал:

— Принимай в партизаны, Игнат Владимирович. Баев нас прислал.

Громов обрадовался.

— Доброе дело, — заметил он. — Оружие есть?

— Две берданки и топор. Я свою винтовку прихватил.

— Мало. Но ничего, в бою достанете. А в общем, беляков бить будем.

— Достанем, Игнат Владимирович. Душа горит. Знаете, что они у нас сделали?

И Корнеев рассказал о том, что произошло в Корнилово.

В один из осенних пасмурных дней Осип Баев прибрёл в деревню Корнилово. На главной улице у плетневых заборов стояли небольшими группками мужики, угрюмые, насупившиеся, и о чём-то переговаривались. Подойдя к ближней группке, Баев завёл баском:

— Лечу лошадей, коновалю!.. Лечу лошадей, коновалю!

Мужики недружелюбно покосились на коновала и промолчали. Баев подошёл к ним, снял кепчонку и поклонился:

— Здравствовать желаю, почтенные хозяева!.. Не надоть ли лошадушек в порядок привести?

— Не до этого сейчас. В жизни и то порядка нету, — проговорил чернявый мужичонка, первый в деревне бедняк Фома Карпов.

— А что случилось? — полюбопытствовал Баев.

— Что, что?! — рассердился Карпов. — Не слыхал, мобилизация.

— Слыхал, как же, — спокойно заметил Баев. — Больше знаю. Из Чёрного Дола иду. Там мужики вместо отправки сыновей в армию двинули на Славгород и всех беляков побили да поразогнали. А против чернодольцев атаманцев выслали, анненковцев. Они деревни жгут, народ стреляют да шомполами порют. Вот и посылайте им своих сыновей помогать мужиков вешать.

— Но-но! — всё более раздражаясь, повысил голос Фома Карпов. — Своих посылай!..

Баев примиряюще улыбнулся.

— Моих бог миловал, я своих к Громову отправил, мужиков защищать.

— Это кто такой, Громов-то? — спросил другой мужик, молчавший до этого.

— Командир партизанского отряда. Ваш односельчанин. Правильная-то его фамилия Мамонов.

— Игнат Владимирович?! — удивился мужик. — Как же, знаем. Верный человек, наш, одним словом.

— Вот-вот!.. Надо будет, покажу к нему путь. Ну, бывайте здоровы! — проговорил Баев и зашагал к другой кучке крестьян.

А через час на площади собрался сход. Уже большинство крестьян знало о расправе в Чёрном Доле. Когда же представитель Земской управы зачитал приказ Сибирского временного правительства о мобилизации, они зашумели:

— С кем воевать-то? Кто наступает?..

Земец не растерялся, бойко ответил:

— Москву, бают, брать надо.

Вперёд выдвинулся Фома Карпов и выкрикнул:

— А что её брать. Разве она не наша, не расейская?

— Расейская-то расейская, — почесал в затылке земец, не зная, что ответить, и вдруг выпалил: — Красные её захватили.

Мужики загудели.

— Красные нам худа не сделали!..

— Нам что красные, что белые, лишь бы нас не трогали!

— Помогать вешать чернодольцев мобилизуют! — выкрикнул Афанасий Ивлечев, тот, что в Камне председательствовал на съезде кооператоров.

— Не дадим сыновей!

— Не дади-и-м! — прокатилось по толпе.

Рядом с земцем встал крепкий, приземистый крестьянин, фронтовик Спиридон Фильчаков. Он взмахнул рукой и что было сил крикнул:

— Тихо, мужики!

Мало-помалу установилась тишина. И тогда Фильчаков сказал:

— Я предлагаю принять всем сходом приговор: сыновей в армию Временного правительства не давать, молодёжи на призывной пункт не являться. Нехай воюют, кому на то охота есть. Мы себе не враги. Нам землю пахать надо, а не воевать.

— Верна-а-а! — заревел сход. — Принимаем приговор!..

— Голосую! — перекричал всех Фильчаков.

Над головами взметнулись мозолистые, задубелые руки.

* * *

Поздно вечером в Корнилово прибыл карательный отряд поручика Воронцова. Всю ночь офицерьё пропьянствовало у мельника Монохина, и тот, как выяснилось потом, под тост за здравие нового правительства передал поручику записочку, составленную вместе со своим компаньоном Леоненко, На бумажке корявым почерком были нацарапаны фамилии большевиков и им сочувствующих. Первой значилась фамилия Спиридона Фильчакова.

Утром каратели согнали всех жителей села на площадь. Мужики опустили головы, словно приговорённые, женщины вытирали слёзы платками, ребятишки, всегда шумливые и озорные, сейчас прижались к матерям, испуганно поглядывая на конных белогвардейцев.

Стоит какая-то зловещая тишина. Не свистит ветер в деревьях, облепивших со всех сторон церковь, не переговариваются, как бывало на сходках, мужики. Только где-то на краю деревни воет собака, нагоняя тоску.

Толпа расступилась, образовав проход, и к церкви проехал на лошади поручик Воронцов, худой, сутуловатый, с отёкшим от перепоя и бессонной ночи лицом. Он соскочил с лошади, бросил повод подбежавшему солдату и поднялся на крыльцо. Тут же оказался священник Остроумов, мельник Монохин и его компаньон Леоненко.

Поручик зло осмотрел толпу, пренебрежительно скривил запёкшиеся губы и хрипловато проговорил:

— Временное правительство Сибири объявило мобилизацию новобранцев для защиты матушки-России от бандитов-большевиков. Однако ваше село не выполнило приказ: не выставило ни одного солдата. Это называется саботажем и в военное время карается расстрелом…

— Против кого воевать-то? — выкрикнул из толпы Спиридон Фильчаков. — Большевики мам ничего плохого не сделали.

Лицо у поручика Воронцова налилось кровью, небольшая фигурка его хищно подобралась, словно приготовилась к прыжку.

— Взять! — махнул он в сторону Фильчакова.

Два карателя выхватили из толпы Фильчакова и подвели к Воронцову. Тот сделал шаг вперёд и прохрипел:

— Большевик?

Фильчаков промолчал.

— Большевик, спрашиваю?

— Большевик, ваше благородие, — шепнул Воронцову мельник Монохин. — Фильчаков его фамилия. Первым в записочке стоит…

— Отвечай, кто, помимо тебя, большевики? — взвизгнул Воронцов.

— Не могу знать, — спокойно ответил Фильчаков. — Все такие, как я.

— Врёшь, сволочь! — взмахнул нагайкой Воронцов. — Сто, двести, пятьсот шомполов, пока не скажет.

Каратели схватили Фильчакова и, повалив на ступеньку, задрали рубаху и начали хлестать шомполами.

— Всё равно ничего не добьётесь, — скрипел зубами Фильчаков, вздрагивая при каждом ударе.

— Подбавить красненьких! — приказал Воронцов.

Солдаты разложили костёр… Нагрев докрасна шомпола, стали запускать их под кожу Фильчакову. Запахло горелым мясом.

Бабы плакали, мужики отворачивались, сжимая кулаки, а Фильчаков сначала стонал, хрипел, харкал кровью, а потом затих, да так и скончался в беспамятстве.

— Афанасий Ивлечев!.. Гавриил Федяев! Николай Степанищев, Фома Карпов, Семён Черепанов… — выкрикивал по списку Воронцов.

Девять человек сбилось в кучку, не понимая, чего от них хотят.

— За организацию саботажа — расстрелять! взмахнул рукой Воронцов. — Приготовиться!..

Каратели поставили крестьян к церковной стене, щёлкнули затворами винтовок.

— Ой, люди добрые, за что же убивают?.. Спасите!.. — с мучительной болью в голосе выкрикнула молодая женщина, видно, жена кого-то из приговорённых к смерти. Выкрикнула и забилась в руках подхватившего её крестьянина.

— Мама! Мамка же! — испуганно заплакала маленькая девочка, хватаясь трясущимися ручонками за юбку бьющейся в истерике матери.

Толпа молчаливо колыхнулась вперёд. В тишине прозвучал спокойный голос священника Остроумова.

— Постойте, господин поручик… Они же православные. Допрежь чем предстать им перед судом всевышнего, дозвольте заупокойную прочитать.

— Валяй! — снисходительно разрешил Воронцов.

Поп загнусавил:

— Со святыми упокой души рабов твоих, идеже несть ни печали, ни болезни, ни воздыхания, но жизнь бесконечная…

Не успел поп произнести последние слова молитвы, как поручик Воронцов скомандовал: «Пли!»

Громыхнул залп, и заживо отпетые ни в чём не повинные люди упали на землю.