Серж Резвани - Загадка

• Название: Загадка
• Автор: Серж Резвани
• Издательство: МАКБЕЛ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-985-6347-55-6

Серж Резвани родился в Тегеране в 1928 году. Его отец был персом, а мать — русской. В молодости Серж Резвани занимался живописью, а в 60-х годах прошлого века пользовался огромным успехом как поэт-песенник. Но настоящую известность ему принесли пьесы и романы («Городок Потемкин», «Сотворение мира», «Любовь напротив», «Затмение» и др.).

Загадка

Что произошло на борту шикарной яхты «Уран», принадлежащей знаменитому семейству Найев и найденной совершенно пустой в открытом море? Кто из этой семьи, все члены которой были писателями, утопил вместе с собой всю родню? И кто оставил кровавые царапины на белоснежной лакированной корме?

Чтобы разгадать эту загадку, Следователь Морского ведомства и его друг Поэт-Криминолог призывают на помощь Литературоведа, лично знакомого со всеми Найями и написавшего книгу об их жизни и творчестве. Расшифровывая оставшиеся на борту судна рукописи, трое исследователей окунаются в непростой мир этой литературной семьи, полный бесконечных конфликтов, ревности, ненависти, амбиций.

Замаскировав свой роман под обычное полицейское расследование, Резвани в ироничной манере размышляет об опасных путях творчества, о непостижимой тайне смерти… а значит и бытия.

---

— Мы только что были в сухом доке, — говорит Следователь и, поворачиваясь к Литературоведу, объясняет: — Именно мой друг Криминолог предложил обратиться к вам. Он сказал: «Я думаю, что его присутствие нам сильно поможет. Этот ученый прекрасно знает всё, что написано Карлом Найем, его братом Юлием, сыновьями Куртом и Францем, а также дочерью Розой Зорн-Най. Он долгие годы интересуется этой семьей, в курсе всех их бесконечных конфликтов, любовных связей, ревности, ненависти, амбиций! Без него мы никогда не раскроем тайну «Урана», так как это не несчастный случай, а продуманное решение убрать лестницу». Именно так вы сказали?

— Все верно! Из вашей книги следовало, — и меня это особенно поразило, — что метафорическая лестница между членами этого странного семейства была давно убрана и все конфликты, которые их разделяли и в то же время сплачивали, когда-нибудь должны были закончиться драмой. Отсюда такое загадочное исчезновение!

— Поскольку мы будем работать втроем, — прерывает его Следователь, — то я позволю себе заметить, что вы не только прекрасный криминолог… но и тайный поэт.

— О, не будем касаться поэзии! В этом деле участвует только криминолог; поэт всегда позади, он наблюдает и молчит. Один молодой поэт, которого я люблю и который наивно возомнил себя графом, сказал: «Неужели я должен писать стихи, чтобы отгородиться от других людей?» Не буду ничего к этому добавлять. Я и в самом деле иногда пишу стихи, но редко даю их читать. В своих стихах я говорю о том, что не могу выразить другим способом. Я пишу ночью, а днем работаю с моим другом Следователем. С одной стороны, я тот, кто пишет, а с другой — тот, кто изучает причину смерти. Я обожаю расследования. Меня увлекают несовместимые вещи. На первый взгляд, между поэтом и криминологом нет ничего общего, и однако я живу в полной гармонии. Мне интересна ненормальность. Почему кто-то внешне нормальный неожиданно, без всяких причин, теряет рассудок? Вы знаете, что в Берлине есть институт кайзера Вильгельма, где мозг прославившихся людей — знаменитостей или убийц — рассекают на двадцать тысяч волокон толщиной в двадцать микрон? Там есть мозг Ленина, Максима Горького, Сталина, Эйнштейна, а также многих политиков и ученых двадцатого века. Эти волокна хранятся между стеклянными пластинами, чтобы в будущем их могли изучить наши потомки и сделать соответствующие выводы. Вы не можете представить, до какой степени изношен мозг Ленина! Вот наглядный пример ненормальности. Конечно, каждый человек в чем-то ненормален. Но большую часть времени эта ненормальность никак не проявляется в так называемой повседневной жизни. И вдруг нормальный человек, как характеризуют его соседи, убивает своих жену и детей. Самое нежное существо неожиданно превращается в дикого зверя. И все же, в большинстве случаев ненормальность выявить очень сложно. Представьте, как мы удивились бы, если бы взяли первого встречного и вторглись в глубины его сознания!

— Вы считаете, что кто-то из Найев сошел с ума и убрал лестницу, пока все плавали вокруг яхты? — скептически спрашивает Литературовед.

— Мы рассматриваем все возможности, — отвечает Следователь.

— И что же, по-вашему, стало с оставшимся на борту, если он в самом деле решил убить всю семью?

— В этом и вся загадка, — говорит Поэт-Криминолог. — Скажите, поскольку вы их хорошо знали, был ли кто-то из них до такой степени ненормален, чтобы покончить с собой после убийства всей семьи?

— Мне кажется, — после некоторого размышления отвечает Литературовед, — что в каждом из них жило это желание. Да, все они играли с этим ужасным желанием. Но ни один из них, по моему мнению, не был способен его осуществить.

— На земле, в чем я не сомневаюсь, — говорит Следователь, — но не в море, где невозможное становится возможным. Недавно мы с моим другом Криминологом расследовали причины ужасного кораблекрушения, в котором погибло восемьсот человек. И по мере обнаружения новых неожиданных фактов так увлеклись игрой, что вообще забыли о жертвах. Нас занимала только игра. Та игра, какой является всякое расследование.

— Один французский поэт писал: «Муха сейчас не может думать. Какой-то человек жужжит ей в уши». Может, мы мухи? Однако мы все-таки не мухи, в которых играем, чтобы не думать. Интересно, как выглядит мозг ненормальной мухи? Ведь есть же наверняка ненормальные мухи, поскольку есть множество людей, воображающих себя нормальными мухами.

— Опять вы с вашими парадоксами! — восклицает Следователь и, призывая Литературоведа в свидетели, продолжает: — Вы вряд ли найдете где-либо еще такого необычного собеседника, как мой друг Криминолог, с таким классическим умом, вышедшего словно из восемнадцатого века, если судить по его манере играть с глубокими мыслями и создавать впечатление, будто они только что пришли ему в голову. На самом деле любое расследование требует любви к игре. На этом пароме, затонувшем на глубине девяносто метров, произошло нечто вроде чуда, которое объясняется элементарной физикой. Двум мужчинам удалось выжить в одном из воздушных карманов, которые обычно образуются в железных кубриках, где находится экипаж. К счастью, паром не лег на дно. Он встал прямо, с широко открытым большим люком, похожим на зияющую пасть кита. И через этот люк нашим водолазам удалось проникнуть вовнутрь. Представьте их удивление, когда, поднявшись на высоту кубрика, они услышали удары — удары регулярные и даже ритмичные. Никакого сомнения, кто-то ритмично стучал по жестяным переборкам парома. Один из водолазов сразу же проскользнул внутрь кубрика. Там образовался большой воздушный карман, а на высокой кушетке, скрючившись, сидели два негра, тайно проникшие на борт. Они прижимались друг к другу, стуча зубами, не понимая, почему столько времени находятся в темноте и по пояс в воде. После многочисленных усилий нашим водолазам удалось спустить необходимое снаряжение и объяснить неграм, что они оказались пленниками затонувшего парома и теперь им нужно соблюсти все меры предосторожности, чтобы подняться на поверхность. Помните, — спрашивает Следователь Криминолога, — этих двух несчастных, полумертвых от страха и холода?

— О, конечно! Мы находились на палубе судна, предоставленного в наше распоряжение одной крупной нефтяной компанией, когда эти двое были извлечены из кессона. Кроме невероятного страха, — честно сказать, мы тоже перепугались, — от которого они, по словам водолазов, дрожали даже больше, чем когда находились в воде, в целом оба были в порядке. А несколько часов спустя они уже со смехом поглощали обильный обед и впоследствии очень быстро оправились от столь тяжкого потрясения.

— А знаете, что их спасло? Непреодолимая и такая по-человечески понятная страсть к игре.

— Не понимаю, говорит Литературовед.

— Все очень просто. Оказавшись в кромешной темноте, они начали регулярно стучать по переборке кубрика. И постепенно этот стук превратился почти в музыкальный ритм. Именно эти синкопические ритмы, приглушенные толщиной и плотностью вод, с удивлением и услышали наши водолазы. То есть, наполовину затопленные и уверенные в ужасной смерти, эти два негра превратили в игру свои гипотетические призывы о помощи, — продолжил Следователь. — Видите ли, когда мы осматривали корпус «Урана», то ужасно поразились странным знакам, которые нацарапал драгоценным кольцом один из отчаявшихся перед смертью. Любовно покрытая лаком корма — и кровавые царапины, скрывающие странное послание. Вы их увидите, как только сделают увеличенные снимки этих знаков.

— Это похоже на то, как приговоренные к смерти, лишившись всякой надежды, оставляют на тюремных стенах какие-нибудь следы, — говорит Поэт-Криминолог. — Известно, что перед тем, как быть «гуманно» усыпленным с помощью укола или электрошока, человек испытывает непреодолимое желание поиграть с символами, предложив будущим шифровальщикам загадку в виде последнего знака осужденного на смерть.

— Поиграть, вы действительно так считаете? — спрашивает Литературовед.

— Да. Поиграть — значит заинтриговать мир, который будет жить без тебя. Это похоже на игру в страшилки, когда дети пугают самих себя. Только в данном случае приговоренный к смерти пытается испугать других. А как иначе объяснить эти странные знаки на борту яхты?

— Но в случае с «Ураном»… Это явно должно о чем-то говорить, разоблачать или, по крайней мере, давать подсказку тем, кто попытается понять причину такого ужасного поступка, — размышляет Литературовед.

— Если только перед смертью один из Найев не попытался написать имя или инициалы убийцы, но, охваченный паникой, так и не вывел ничего связного. Сколько человек разоблачили своих убийц, написав их имя окровавленным пальцем. А вспомните известный случай, произошедший у вас во Франции. Один старик миллионер, причем высокообразованный, которому нанесли множество ударов отверткой, смог дотащиться до стены и окровавленной рукой написать имя своего убийцы, а также еще несколько слов, в одно из которых закралась невероятная орфографическая ошибка. И эта ошибка больше, чем само преступление, безумно напугало всю Францию. Преступление, настоящее непростительное преступление, было здесь, на стене. И оно, как электрошок, пробудило всю Францию от ее успокоенности за свою литературу и грамматику. Это было не кровавое преступление, а орфографическое.