Александр Дюма - Кавказ

• Название: Кавказ
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Мерани
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988

В 1858–59 годах А. Дюма путешествовал по России. Три месяца он провел на Кавказе. В апреле 1859 года в Париже вышли три тома его впечатлений от поездки на Кавказ. В 1861 году в сокращенном виде «Кавказ» был издан на русском языке.

Нынешнее издание, несмотря на незначительные купюры, — самое полное издание «Кавказа» в нашей стране.

Перевод с французского П. Н. Роборовского, литературная обработка, перевод недостающих частей, вступительная статья, послесловие, примечания и комментарии М. И. Буянова, редактор — доктор филологических наук, профессор Т. П. Буачидзе.

---

Между тем наш турок, который был не кто иной, как ахалцихский хлеботорговец, и его люди оседлали коней, взяли свое оружие и весьма картинно надели его на себя. Это придало им вид, отпугивающий посторонних, особенно главе их, который носил кинжал, шашку, мушкетон с ружейным прикладом, искусно оправленный слоновой костью и перламутром и, кроме того, еще что-то в виде полумесяца, висевшее за спиной, как маятник часов. Во Франции он был бы смешон, но здесь, в Мингрелии, где он признавал за собою право на решительную самозащиту, он был действительно страшен, и не сомневаюсь, что произвел бы такое же впечатление на тех, кто возымел бы намерение напасть на него.

Он ехал в Поти, где мы договорились встретиться.

Он и три его спутника сели на коней и в один миг были уже далеко.

Все птицы улетали одна за другой, оставались только еще три совы, которые не могли решиться ехать.

Наконец рассвело. Рискуя десять раз сломать себе шею, мы погрузились в лодку; не ведая, к какому часу мы доберемся до Поти, мы на этот раз запаслись хлебом и вином: таким образом, съестным мы были обеспечены.

Однако на душе не было спокойствия — надо было прибыть в Поти утром 21 января, а уже наступило 22 число, и мы могли приехать только после обеда; может быть, князь Барятинский еще не прибыл, но пароход-то уж наверняка ушел.

Меня страшила эта перспектива, стоило вообразить себе печаль Муане, так торопившегося скорее увидеть Францию.

Нам неоднократно говорили в Маранах и повторяли в Шеинской, что время прибытия и отправления парохода не бывает абсолютно точным, и хотя объявлено двадцать первое, но может статься, что пароход прибудет только двадцать второго, а уйдет двадцать третьего, — шаткое утешение на случай, если мы не прибудем в Поти в срок. Муане полагал, что единственно назло ему пароход будет в этот раз точен, и хотя я старался разуверить его, однако в глубине души и сам соглашался с его мнением.

Будто нарочно, с целью помучить нас, скопцы, которые накануне уверяли, что мы будем в Поти около десяти-одиннадцати часов утра следующего дня, теперь объявили, что из-за безветрия они не ручаются быть там ранее двух часов. Мы уже знали, что говорить с ними бесполезно, если бы мы даже и сказали им что-нибудь, то все равно они не сделали бы лишнего удара веслом.

Ну, а я? Какое могло быть состояние человека, не спавшего всю ночь, который на рассвете, окруженный речным туманом, тщетно пытается разогреть себя?

Я не стал ни во что вмешиваться, т. е. оставил Муане роптать, наших людей грести, как хотят, а Григория, не имевшего уже пуль, бесцельно стрелять по уткам.

Эти проклятые птицы, которые явно не слывут за чудо ума в цепи творения, словно угадывали наше приближение. Вместо того, чтобы улететь, как накануне, на двойное расстояние от нас, они играли и плескались у самой лодки, выстраивались в ряд и смотрели на нас, когда мы проходили мимо, с любопытством, высунув из воды темно-красные шеи. Даже изящные белые цапли, доставляющие своим пухом кисти к шляпам наших офицеров и шляпкам наших дам, без сомнения инстинктивно угадавшие, что мы не принесем им вреда, шли параллельно нам по берегу на длинных лапах, со скоростью, превосходившей скорость лодки. Они словно говорили нам: «Если б мы захотели, то даже не употребляя в дело наши крылья, очутились в Поти прежде вас».

Судя по тому, как мы продвигались, можно было подумать, что гребцы нарочно условились заставить нас пропустить пароход. Я тем более был взбешен, что мы плыли мимо прекраснейшей местности, на которую Муане, находившийся не в духе, взирал равнодушно.

С левой стороны были горы, покрытые снегом ослепительной чистоты, которые под первыми лучами солнца принимали нежно-розовый цвет, словно в первый день сотворения мира. По обоим берегам Фаза леса становились все гуще и гуще, создавая бесподобный пейзаж, в котором, так сказать, слышалось кишение всякого рода диких животных. В другое время наш художник ни за что не оставил бы своего карандаша в покое и сделал бы двадцать рисунков. Я же не имел нужды делать заметки — все было перед глазами и оставалось в памяти.

Все безмолвно на берегах Риона, как и сама история. Лучше, если бы он назывался Фазом, чтобы хотя бы один луч древности осветил его, — луч,  который блистал здесь более трех тысяч лет назад.

Наконец солнце поднялось высоко, под его приятной теплотой мы разлеглись на лодке и немного преодолели свою апатию.

Повстречалась лодка — первая со времени выезда из Маран. Мы спросили сидевших в ней, сколько верст до Поти.

— Тридцать, — отвечали они.

Это значило семь миль. Мы делали одну милю в час — следовательно, нам необходимо еще семь часов. А было уже полседьмого утра; следовательно, мы прибудем в Поти не ранее трех или четырех часов дня.

Ах! Как я жалел о своем тарантасе, о ямщиках, которых можно было наказывать за медленную езду, об оврагах, в которые валились оползни с гор, о кремнистых и шумных потоках, через которые мы переезжали, и даже о самом песчаном море ногайских степей, которое имело по крайней мере берега! А здесь, на этой реке с поэтическим именем, на которое мы уже перестали обращать внимание, нам надо было покориться прихотям двух медлительных гребцов, являющихся одновременно и символом и воплощением бессилия.

Между тем время шло: солнце, восход которого мы видели, достигло своего зенита и начало уже склоняться к западу, освещая один и тот же пейзаж — великолепные горы, девственные и необитаемые леса.

Им я уже начинал предпочитать неровные берега Луары.

Наконец, около трех часов, сквозь огромное устье Фаза — с утра река, видимо, стала расширяться — мы начали замечать не то равнину, не то широкое болото, окаймленное тростником: если еще не видно было моря, то по крайней мере чувствовалась его близость.

Мы круто повернули налево, в канал, идущий вокруг острова и соединяющий оба рукава Фаза.

Нет ничего прелестнее этого канала, даже зимой обозначаемого деревьями причудливой формы, ветки которых сплетаются между собою в виде колыбели над скользящими по каналу лодками.

Вскоре мы вошли в нечто похожее на озеро и за версту впереди реки заметили судно. Мы вскрикнули от радости — пароход еще не отправлялся. Продвигаясь вперед, мы напрасно искали под реями трубу.

Потом мы сообразили, что Поти морской портовый город, а в таком городе не может быть, чтобы находилось только одно судно.

И в самом деле, по мере нашего приближения мы убеждались, что реи принадлежали не пароходу, а небольшому купеческому брику в двести пятьдесят или триста тонн.

Парохода же на всем пространстве, куда могло достигать зрение, не было и в помине. Мне оставалась единственная надежда: я читал, не знаю где, кажется, у Аполлония Родосского, что на Фазе есть отмель, непроходимая для судов большой осадки. Может быть, наш пароход стоит за этой отмелью, и мы увидим его с какой-нибудь другой точки.

Вот с какой точностью автор поэмы «Аргонавтика» описывает устье Фаза:

«Аргонавты, предводительствуемые Аргусом, знавшим эти страны, прибыли наконец на самую отдаленную оконечность Понта Эвксинского и у устья Фаза сложили паруса, спустили реи, сняли мачту и заперли все вовнутрь корабля. Потом вошли в канал реки, пенящиеся воды которой, журча, уступали усиленным ударам весел.

На левой стороне возвышались горы — Кавказ и Эа, на правой было поле, посвященное Марсу, где руно, повешенное на ветви дуба, охранялось драконом, бодрствовавшим беспрерывно.

Тогда Язон, взяв золотую чашу, наполненную чистым вином, сделал возлияние на реке, прося местных богов-хранителей быть к нему милостивыми и позволить приплыть к берегу под счастливым предзнаменованием.

— Друзья, — сказал Анцей, — мы плывем по Фазу и вот прибыли в Колхиду. Теперь пусть каждый из нас поразмыслит, должны ли мы испытать перед Эетом силу своего убеждения, и нет ли другого средства достичь конечной цели наших желаний.

Пока он говорил, Язон по совету Аргуса скомандовал, чтобы корабль двинулся в соседнее болото, покрытое густым тростником. Там бросили якорь, и герои провели ночь на корабле, с нетерпением ожидая восхода зари, которая не замедлила появиться».

За исключением города Эа и Золотого руна, это описание еще и ныне верно. Кавказ все на том же месте; Марсово поле — это обширная грязная площадь, где возвышается Поти. Лес такой же густой поныне, как и при Язоне.

Приближаясь к устью Фаза, мы увидели болото, заросшее тростником, где аргонавты спрятали свои корабли.

Каким образом Кутаис может быть Эа, если Эа виден был в устье Фаза и господствовал над ним? Но, любезные читатели, это меня не касается: я не ученый, а так себе — знающий только кое-что. Обратитесь к Д'Анвилю.

Наш каюк — название лодок, плавающих по Риону — пристал к берегу.

Один из лодочников сошел, подтянул лодку, и мы пристали наконец к столь желанному Потийскому полуострову, где сразу же по колено завязли в тине.