Давид Константиновский - Яконур

• Название: Яконур
• Автор: Давид Константиновский
• Издательство: Западно-сибирское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1982

Тема романа остра и современна - это взаимоотношения человека с природой. Действие романа происходит в Сибири, на берегу озера Яконур, где построен химический комбинат. Чтобы озеро не погибло от ядовитых стоков, возведены дорогостоящие очистные сооружения, однако они себя не оправдывают. И тут возникает конфликт. Персонажи романа разделяются на две противоборствующие группы, они отстаивают свои научные, идейные, жизненные позиции.

---

Думаю, что это все-таки довольно уязвимая точка зрения. Не случайно в образе Ольги, при всей поэтичности окружающего ее ореола, ощущается нечто искусственное. Высокие истины, которые она высказывает, иногда декларативны, а нежность сентиментальна: «Золотая моя головушка, нежная моя душенька». И еще несколько странно «проскакивают» через первые страницы романа ее замужество и уход от мужа — Бориса. Для женщины, каждый поступок которой определен не только бескомпромиссностью, но и огромной силой чувства, большим душевным богатством, видимая легкость этих акций трудно объяснима даже «принципиальностью» ее ухода: Борис-де остался работать на комбинате, где он, кстати, возводит очистные сооружения и, следовательно, по-своему борется за Яконур, а она сочла необходимым вообще порвать с этой стройкой.

Правда, Д. Константиновский старается показать, что дело обстоит не столь просто и Ольге с Борисом дорого обошелся их разрыв, тем паче, что Борис — однолюб и никак не может забыть оставившую его женщину. Более того — в конечном счете, Ольга, по воле автора, расплачивается за свой уход от мужа ценой собственной жизни, спасая Бориса от верной гибели как раз в тот час, когда она является на встречу с ним, чтобы получить его согласие на официальный развод.

Интересно и удачно введены в роман историко-документальные отступления об истории луддитского движения в Англии и высказывания ученых и философов наших дней о проблемах, связанных с изменением окружающей среды и развитием научно-технической революции. Как надо понимать, автор стремился найти исторический и диалектический подход, к решению этой проблемы, к тем же спорам вокруг Яконура, которым он придает широкий, обобщающий, философско-публицистический характер. Такую же «диалектику» ищет он и в развитии характера главного героя, в процессах, происходящих в душе наиболее неуступчивых воителей «антияконурского лагеря» Вдовина, Савчука, инженера Столбова. Ему важно избежать схемы, прямолинейности, важно показать, что происходящая борьба способна поколебать даже самых упорных, что на «том» берегу сражаются не только ограниченные или беспринципные люди, а на этом — далеко не все достаточно последовательны и стойки. И это стремление писателя, а также результаты, которых он сумел достигнуть на этом пути, я отношу к достоинствам романа.

Интересна, неоднозначна и линия схватки между упомянутым уже инспектором рыбнадзора Карпом Егоровичем Чалпановым и злостным браконьером Прокопьичем. Браконьер, поддавшись внезапному человеческому порыву, спас ненавистного ему и весьма требовательного рыбинспектора… Как же пойдут дела дальше? Или, в самом деле, оба они прислушаются к Яконуру, который «посоветовал» мужикам помириться, и будут дружить и плавать вместе по озеру? Или Карп начнет смотреть сквозь пальцы на действия Прокопьича?..

Возвращаясь к мысли о «плотной населенности» романа, можно было бы упрекнуть автора в недостаточной разработке некоторых персонажей: например, Михалыч, Захар, Лена, Косцова из «яконурского» лагеря; Баранов, Кудрявцев, Назаров из «антияконурского». Довольно скупо разработан Иван Егорыч и его церковные увлечения, мало «задействован» Яков Фомич, хотя заявлен довольно интересно и выполняет роль авторского рупора.

Все это, вкупе с несколько затянувшимися во второй части романа нравственными метаниями Герасима, каждое из которых обозначено и сопровождается развернутыми внутренними монологами, порой заметно замедляет и дополнительно усложняет и без того неспешное, сложно сконструированное повествование. И это, конечно же, отнюдь не на пользу роману, потому что не всякому читателю достанет сил и терпения одолеть столь долгий и медленный путь…

Тем не менее, достоинства, о коих говорилось, несомненно преобладают в этой книге. И, закрывая ее, испытываешь искреннюю благодарность к автору за целеустремленность и глубину, с которой он ставит здесь актуальные проблемы времени, за добротность и поэтичность художественного исполнения, отличающую столь многие страницы «Яконура». Думается, что этот роман можно уверенно отнести к тем явлениям нашей современной прозы, о которых говорил Георгий Марков в своем докладе на VII съезде советских писателей, как о серьезной духовной силе, посредством которой находит достойное художественно-философское отражение все то основное и главное, чем живет сегодня наш народ.

Вс. Сурганов

Я видел их в разных обстоятельствах.

Первого я встретил в новом экспериментальном блоке. Он стоял перед окном; декабрьское солнце светило ему в лицо; он смотрел на солнце. Он был один в огромном пространстве блока.

Никто не мешал нам.

Мы сели на ящики у груды металла, — стойки, аппаратура, свинцовые кирпичи. Он обернулся: «А эта труба не светит?» Мы ушли в другой конец блока.

Кого-то я знал из тех, о ком он рассказывал; о других слышал; Грач был старым моим приятелем.

Потом я ездил, разыскивал. Я шел от одного к другому. Многие люди мне помогли и многие книги. Я благодарю всех, кто говорил со мной, и всех, чьи книги я прочел; всех, без кого я не сделал бы эту работу.

Повествование, которое получилось, не является документальным, персонажи и место действия вымышлены. То или иное сходство с реальными событиями и лицами определяется уважением автора к событиям и к людям, принимавшим в них участие.

Глава первая

Перистое облако выплыло со стороны Чертовых болот; белое пролегло на воде поверх розового, от заката.

Вода затихла, слушая мир, который жил в ней. Она ощущала в себе сразу весь тот мир, который она в себе знала; прислушивалась к непрерывному, неостановимому, самодвижущемуся ходу жизни в своем лоне, внимала идущим в ней процессам, реакциям, сменам, бесчисленным рождениям, катастрофам и копошениям.

Этому не было начала и не было конца… Растения пятисот разных видов и животные видов около тысячи занимались в ней своими важными делами. Одни зарывались в дно, другие осваивали пространство возле камней, к которым навечно были прикреплены, третьи ползали, четвертые плавали над ними… Солнечный свет входил в воду, окрашивая ее в яконурские тона… В падях таял снег; Каракан, Ельцовка, множество рек и ручьев неслись к озеру; разлившаяся Стрелина пыталась справиться с ними, но не могла забрать все, и уровень поднимался… Непрерывно что-то прибывало, что-то во что-то превращалось, что-то уносилось, что-то накапливалось в воде и на дне, чего только не добавляли бактерии, водоросли, космическая пыль… Вода устремлялась прямо и вкруговую, текла вдоль берегов и от одного к другому, опускалась на дно, взмывала к поверхности, перенося в себе все, что жило в ней и было растворено или взвешено…

Затихла, слушала.

И она, в свой черед, была частью большего, бухтой Яконура, как и Яконур принадлежал большему, чем он, а то, большее, переходило еще в другое…

Ее назвали — Аяя.

— А-я-я…

Это, говорят, вырвалось у того, кто увидел ее первым.

Вот и мы видим ее. Подойдем ближе… еще… голубое око… вот проступают в нем наши отражения. Здравствуй, Яконур!

Солнце исчезает за Шулуном, потянулся оттуда ветер; бухта готовится к ночи.

От последних лучей, от вечерней ряби она такая, словно глаза закрывает; спать укладывается и закрывает, закрывает глаза.

* * *

Вошел, затворил дверь, навалился на нее плечом, прижался щекой; вздохнул. Прошагал к столу, сбросил на ходу пальто в кресло и, сразу положив ладонь на привычную кнопку, включил лампу.

Сел, разгребая перед собой бумаги, книги, образцы, всякую всячину.

Наконец он был один, почти недосягаем в полутьме привычного кабинета.

Тишина…

Я вижу, как сидит он, выпрямившись, подняв голову. Руки его на полированном дереве стола, под конусом света из лампы.

Вскочил, пошел к окну; дотянулся до лампы и выключил ее, черная плоскость окна сразу стала домами, дорогой, автомобилями, соснами, белыми уличными фонарями и красными — на мачтах грозозащиты за лабораториями.

Ветер гонит снежные струи по дну квартала… Весна!

Положил руку на стол, не угадал, пришлось поискать; наконец телефон нашелся; снял трубку, зажег свет, набрав номер, выключил.

— Хорошо, что ты звонишь… Я видела тебя сегодня, у тебя походка изменилась, цепляешь ногами за тротуар, загребаешь носками, плохо ты ходишь…

Он хотел знать, где она могла его увидеть, сколько уж они не виделись, и вспоминал, — только что вахтерша говорила ему то же самое, примерно то же, что он плохо выглядит.

— Я шла по другой стороне… Ты бы поберегся…

Но почему она его не окликнула?

— Серьезно, Леонид Лаврентьевич! Надо все бросить, уехать, отдохнуть…