Тимоти Снайдер - Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным

• Название: Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным
• Автор: Тимоти Снайдер
• Издательство: Дуліби
• Жанр: История
• Год: 2015

С 1933-го по 1945 год в Восточной Европе было уничтожено 14 миллионов человек. Книга профессора Йельского университета (США), блестящего историка и искусного рассказчика Тимоти Снайдера, «Кровавые земли: Европа между Гитлером и Сталиным» посвящена трагическим страницам в истории Восточной Европы. Украинский Голодомор, сталинские массовые экзекуции, Холокост, расстрелы немцами гражданского населения в ходе антипартизанских операций, преднамеренное морение голодом советских военнопленных, послевоенные этнические чистки… Две тоталитарные системы совершали одинаковые преступления в одно и то же время, в одних и тех же местах, содействуя друг другу и подстрекая друг друга.

Книга Тимоти Снайдера мгновенно стала мировым бестселлером, пережила 29 изданий на 26 языках мира. На русском языке публикуется впервые.

---

Перестройка Германии представлялась делом более сложным, чем оказалось в реальности. Германия, которую обвиняли в развязывании войны, потеряла не только территорию и население, но и право иметь обычные вооруженные силы. В начале 1920-х она страдала от гиперинфляции и политического хаоса. Но даже при всем этом Германия оставалась, по крайней мере, потенциально, самой могущественной страной Европы. По количеству населения она уступала только Советскому Союзу, по индустриальному потенциалу ей не было равных, во время войны ее территории не были оккупированы, а возможности для расширения территорий скрыто подразумевались в логике мирных договоров. Когда бои в Европе прекратились, немецкое правительство быстро нашло общий язык с Советским Союзом. В конце концов, и Берлин, и Москва желали изменить европейский порядок за счет Польши. Обе страны хотели быть менее изолированными в международной политике. Таким образом, демократическое немецкое правительство подписало с Советским Союзом Рапалльский договор в 1922 году, возобновив дипломатические отношения, упростив торговлю и положив начало секретному военному сотрудничеству.

Для многих немцев самоопределение было и наказанием, и надеждой. Около десяти миллионов носителей немецкого языка, бывших подданных Габсбургской монархии, оказались за пределами Германии. Приблизительно три миллиона таких людей населяли северо-западную кромку Чехословакии, прямо на границе Чехословакии и Германии. В Чехословакии немцев было больше, чем словаков. Почти все население Австрии, находившейся между Чехословакией и Германией, говорило по-немецки. Тем не менее, согласно Сен-Жерменскому договору, Австрия должна была стать отдельным государством, хотя большинство ее населения предпочло бы присоединение к Германии. Адольф Гитлер, лидер Немецкой национал-социалистической рабочей партии, основанной в 1920 году, был австрийцем и сторонником аншлюса – присоединения Австрии к Германии. Подобные идеи национального единства, какими бы волнующими они ни были, на самом деле не раскрывают всего масштаба амбиций Гитлера.

Позднее Гитлер станет канцлером Германии и подпишет с Советским Союзом договор о разделе Польши. Этим шагом он доведет до крайности идею, которую разделяли многие немцы: границы Польши нелегитимны, а ее народ не достоин иметь государство. Что отличало Гитлера от других немецких националистов, так это четкая идея о том, каким должен быть следующий шаг после объединения немцев внутри Германии и покорения Польши: искоренение европейских евреев и разрушение Советского Союза. Тем временем Гитлер предлагал дружбу и Польше, и Советскому Союзу и скрывал свои более радикальные планы от немцев, пока не стало слишком поздно. Впрочем, катастрофические идеи присутствовали в национал-социализме с самого начала.

Когда в 1921 году в Восточной Европе наконец-то закончился катаклизм войны, Ленину и его революционерам пришлось перегруппироваться и подумать. Большевикам, у которых Польша отобрала возможность европейского триумфа, оставалось только притушить пожар революции и строить некое социалистическое государство. Ленин и его соратники считали само собой разумеющимся, что власть должна принадлежать им, а провал европейской революции стал оправданием их исключительного стремления к политической власти. Власть нужно было централизовать, чтобы завершить революцию и защитить ее от врагов-капиталистов. Они быстро запретили другие политические партии и преследовали политических соперников, называя их реакционерами. Они проиграли на единственных конкурентных выборах и после этого их больше не устраивали. Красная армия, хотя и одержала поражение в Польше, была вполне способна победить всех вооруженных противников на территории бывшей империи. Спецслужба большевиков, ЧК, убила тысячи человек во имя укрепления нового Советского государства.

Легче было преуспеть в жестоком насилии, чем установить новый порядок. Польза от марксизма как программы построения многонациональной страны крестьян и кочевников была только частичная: Маркс предполагал, что революция вначале происходит в промышленно развитом мире, поэтому он уделил совсем мало внимания крестьянству и национальному вопросу. Теперь же каким-то образом нужно было убедить крестьян России, Украины, Беларуси, а также кочевников Центральной Азии строить социализм для рабочего класса, жившего преимущественно в русскоговорящих городах. Большевикам нужно было преобразовать доставшееся им в наследство доиндустриальное общество, дабы построить индустриальное, доселе в истории невиданное. Только в таком случае они смогут изменить это индустриальное общество так, чтобы рабочим в нем отдавали предпочтение.

Большевикам сначала нужно было проделать всю созидательную работу капитализма, прежде чем начинать преобразовательную работу социализма. Они решили, что создание промышленности обеспечит им большую политическую преданность представителей бесчисленных народов Советского Союза, которая преодолеет любые национальные различия. Повести за собой и крестьян, и народы было поистине грандиозной целью, за которой большевики скрывали главное – то, что они были врагами собственного народа, обозначенного хоть в классовых терминах, хоть в национальных. Они полагали, что общество, которым они управляют, в историческом смысле мертво, что оно подобно закладке, которую нужно вынуть, прежде чем перелистнуть страницу книги.

Чтобы упрочить свою власть после окончания войны и заручиться преданными кадрами для будущей экономической революции, большевикам пришлось пойти на компромиссы. Народам, которые оказались под их контролем, конечно же, не разрешалось создавать собственные независимые государства, но и на забвение они не были обречены. Хотя марксисты обычно считали, что тяга к национализму уменьшается в ходе модернизации, большевики решили вовлечь народы (или, по крайней мере, их элиты) в свою кампанию по индустриализации Советского Союза. Ленин одобрял национальное самоопределение нерусских народов. Советский Союз был очевидной федерацией России с соседними народами. Политика льгот на образование и при трудоустройстве должна была обеспечить преданность и доверие нерусских народов. Будучи сначала подданными одного многонационального государства, а затем став правителями другого такого же государства, большевики обладали достаточным тактом и умением тонко рассуждать о национальных вопросах. Да и сами лидеры революции были далеко не русскими: Ленин, которого считали русским и помнят как русского, имел шведские, немецкие, еврейские и калмыцкие корни; Троцкий был евреем, а Сталин – грузином.

Нации нужно было создавать по новому коммунистическому образцу; крестьян следовало утешать, пока не удастся от них избавиться. Большевики пошли на компромисс с сельским населением, осознавая, что компромисс этот временный, чего и боялись крестьяне. Новый советский режим разрешил крестьянам оставить себе землю, отобранную у бывших помещиков, и торговать собственной продукцией на рынке. Из-за войны и революции в стране была нехватка продовольствия; большевики реквизировали зерно для себя и преданных им людей. В 1921-м и 1922 годах от голода и сопутствующих болезней умерли несколько миллионов человек. Большевики из этого опыта извлекли для себя урок: продовольствие – это оружие. Однако когда конфликт закончился и большевики победили, им нужен был надежный запас продовольствия. Они пообещали собственному народу мир и хлеб и должны были обеспечить хотя бы минимум того и другого, по крайней мере, временно.

Ленинское государство было совокупностью политических предпосылок для грядущей экономической революции. Советское государство признавало различные народы, хотя марксизм обещал мир без наций. Его советская экономика разрешала рынок, хотя коммунизм обещал коллективную собственность. Еще до смерти Ленина в январе 1924 года шли споры о том, когда и как эти переходные компромиссы должны поступиться второй революции. И именно дискуссия в рамках нового советского порядка определила судьбу советского населения. От Ленина большевики унаследовали принцип «демократического централизма», перевод марксистской историософии на язык бюрократической реальности. Рабочие представляли авангард истории; дисциплинированная Коммунистическая партия представляла рабочих; Центральный Комитет представлял партию; Политбюро (состоявшее из нескольких человек) представляло Центральный Комитет. Общество подчинялось государству, контролируемому партией, которой в действительности управляла группка из нескольких человек. Споры между членами этой группки преподносились не как политика, а скорее как история, а результаты этих споров – как ее вердикт.

Сталинская интерпретация ленинского наследия была решающей. Когда Сталин в 1924 году говорил о «социализме в отдельно взятой стране», он имел в виду, что Советский Союз должен построить рай для рабочих без значительной помощи от рабочих всего мира, которые так и не объединились. Хотя коммунисты не могли прийти к единому мнению относительно приоритетов аграрной политики, все воспринимали как само собой разумеющееся то, что советскому селу в скором времени придется профинансировать собственное уничтожение. Но где взять начальный капитал для болезненного перехода от аграрной экономики к индустриальной? Нужно найти способ изъятия «излишков» у крестьян, которые можно было бы продавать за валюту, необходимую для закупок оборудования, а также для набивания животов все возрастающего рабочего класса. В 1927 году, когда государственные инвестиции решительно сместились в сторону промышленности, это обсуждение вошло в критическую стадию.