Светлана Лубенец - Дневник первой любви

• Название: Дневник первой любви
• Автор: Светлана Лубенец
• Жанр: Детская проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-25366-1

Дорогие девчонки! Мне очень хочется, чтобы вы узнали себя в героинях моих книг. Они общаются с друзьями и пытаются разобраться в жизни точно так же, как вы. Так же мечтают о любви. Я верю, что вы обязательно встретите ее – любовь, такую же чистую, возвышенную и прекрасную, какую я подарила героиням своих произведений!

---

Семь девчонок подняли руки сразу. Не подняли я, Машка Калашникова и Алла Куликова. Настька и говорит:

– А вы, значит, не согласны. Можно узнать, почему?

Алла скривила свои губки, накрашенные перламутровым блеском, и ответила:

– Да потому что мне нет дела до вашего Игоря! Нашли тоже супербоя! Если хотите знать, то я с Толиком Юсуповым из 10-го «В» встречаюсь и на Александрова совершенно не претендую.

Настька с Наташкой и все остальные девчонки посмотрели на Аллу с большим уважением, а потом перевели взгляды на меня с Калашниковой. Машка, конечно, молчала, как рыба, и говорить пришлось мне.

– А мне ваш Александров просто не нравится, и все, – сказала я, нечеловеческим усилием воли заставив себя не покраснеть.

– Только не вздумай заливать, что встречаешься с кем-нибудь другим! – заявила бывшая подруга, а ныне предательница Погорельцева. – Уж я-то про тебя все знаю.

Таким образом она зачем-то намекнула на нашу бывшую дружбу. Наверно, для того, чтобы унизить. Конечно, она теперь правая рука самой Анастасии Шевченко, а я вообще неизвестно кто. Одинокая, никому не интересная особь.

– Ни с кем я не встречаюсь, – не стала врать я. – Но если захочу, то ни за что не стану участвовать в ваших идиотских анкетах и дурацких записках. Я сама подойду к тому, кто мне понравится, и предложу встречаться.

– Ой-ей-ей! Какие мы храбрые! – презрительно сказала Настька. – Хотелось бы посмотреть, как ты это будешь делать!

– И еще послушать бы, что тебе при этом ответят! – ввернула подлая Наташка.

– Боюсь, что не доставлю вам такого удовольствия, – буркнула я, но все уже повернулись к Машке.

– А я… я… – начала лепетать Калашникова, потом зачем-то взяла меня под руку и сказала: – Я тоже думаю так, как Катя.

– Ну-ну, – процедила Шевченко. – Вам ничего не остается, как выпендриваться, потому что не только Игорь, но даже и Товпенец с Морозовым на вас никогда не позарятся. В зеркало-то надо смотреться, хоть иногда!

На этом ее оскорбительном выпаде в наш адрес мы с Машкой гордо покинули класс.

На улице Калашникова мне и говорит:

– Знаешь, Катя, на самом деле мне сильно нравится Игорь. Я тебе уже говорила… Но я никогда не смогу к нему подойти. Шевченко права: я очень некрасивая. В зеркало смотреться вообще не хочется…

– Ты поэтому и ко мне прилепилась, да? – рассердилась я. – Считаешь, что я тоже некрасивая и поэтому тебя стерплю?

Машка вздрогнула и так съежилась, что мне стало ее жалко. Она затравленно молчала, а я продолжила:

– Про себя не буду говорить. Я уродина, согласна. Но ты, клянусь, совершенно нормальная! Ты просто слишком тихая и все время сжимаешься! Вот чего ты сейчас вся согнулась, будто я собираюсь тебя бить?

Калашникова опять молча пожала плечами, и снова пришлось говорить мне:

– Знаешь, что… ты сейчас придешь домой, посмотришься в зеркало и увидишь, что у тебя красивые серые глаза и длинные ресницы. Настьке приходится то накладные прилеплять, то свои жалкие ресничишки мазать тушью, то белой, то черной, а у тебя они и так на пол-лица!

– Ты шутишь… – залепетала Машка.

– Не шучу! Валяй домой и посмотрись в зеркало! Завтра отчитаешься, что там увидела!

Я оставила растерянную Машку на крыльце школы, а сама, не оглядываясь, пошла домой. Мне хотелось остаться одной и все обдумать.

Дома я окончательно поняла, что себе ненавистна. Я только что предала Игоря, свои чувства к нему, сказав, что он мне не нравится. На самом деле я с каждым днем думаю о нем все больше и больше. Он мне снится. Сегодня, например, снилось, будто бы мы идем с ним по дну моря, тому самому, которое обнажилось, когда отхлынула вода, собираем ракушки и каких-то смешных маленьких рачков. Я говорю ему:

– Игорь, надо уходить, потому что море скоро вернется.

А он беспечно отвечает:

– Не спеши. Мы успеем. Мне хорошо с тобой.

Я посмотрела вдаль и увидела надвигающуюся огромную волну. Хотела крикнуть: «Бежим!», – но язык во рту еле двигался, крикнуть не получалось. Не получалось и бежать. Я проснулась как раз в тот момент, когда над нами нависла огромная блестящая темно-синяя волна.

Конечно же, я никогда не смогу подойти к нему и предложить свою дружбу. Или не дружбу… В общем, я не знаю, как это назвать. Я совсем запуталась в определениях и названиях. Я все врала девчонкам. Но раз сказала им, что смогу, значит, должна смочь. Нет… Все-таки не смогу… Жалкая, ничтожная трусиха! Хуже Машки! Она, по крайней мере, ничего о себе не сочиняет!

Впрочем, чтобы подойти к парню и сказать ему о своих чувствах, нужно немалое мужество. Его нет даже у красотки Шевченко. Не случайно она затеяла эту канитель с анкетами и записками. Записки… А что, если написать Игорю письмо? Это почти то же самое, что сказать. Или это похоже на Настькину записку? Нет! Я же не стану в письме задавать ему глупые вопросы, кто ему нравится да с кем он хочет дружить. Я вообще ни слова не напишу об этой самой дружбе, в которой очень сомневаюсь. Я напишу о другом. Можно, например, описать мой последний сон. Он такой странный… как предзнаменование. Во сне Игорю было хорошо со мной.

А что, письмо – хорошая затея. Тем более что Игорь живет в одном доме с моей бабушкой. Я будто бы пойду к бабушке, а сама опущу ему в почтовый ящик письмо. К бабушке я, конечно, тоже зайду, и «будто бы» станет правдой.

17 сентября

Уже вчера вечером я все-таки решила, что письмо – это то же самое, что Настькина записка. То есть такая же глупость, что-то детское и ненастоящее. Глупостями я старалась никогда не заниматься. Конечно, ни один человек от них не застрахован, но ведь всегда можно обдумать свои действия, прежде чем что-то совершить. Как там гласит народная мудрость? Семь раз отмерь, один отрежь. Я семь раз отмерила и решила не писать. Но это все было вчера.

Сегодня случилось нечто такое, что перевело мои чувства к Игорю Александрову совсем в другую категорию.

Последним уроком у нас должна была быть биология. Наша биологичка Анна Матвеевна запустила нас в кабинет, попросила полить цветы и куда-то ушла по своим делам. Цветов в кабинете биологии – видимо-невидимо. Это не кабинет, а настоящий сад. Все, кому дома надоедают цветы, приносят их в кабинет. И просто так приносят, и еще родители покупают – для красоты.

В начале года чья-то мамочка принесла в кабинет потрясающий кактус. Я не запомнила, как он называется, хотя Анна Матвеевна, конечно, говорила. Но не в названии дело. У этого кактуса не иголки, а будто бы белые волоски. Кажется, что их даже можно причесать. И вот этот необыкновенный кактус день назад расцвел. Цветок тоже потрясающий: на длинной ножке, густо-малиновый и похожий на розу, только лепестки не тонкие и нежные, а будто восковые и даже с легким белым налетом. Анна Матвеевна выставила кактус на кафедру, на самое видное место. Как войдешь в кабинет, так сразу и натыкаешься взглядом на этот кактус. Вся школа приходила на него смотреть. Даже поварихи из столовой.

Цветы, конечно, начали поливать дежурные. А дежурили студенистый Товпенец, про которого я уже как-то писала, и Галя Долгушина. Эта Галя – такая же страшная, как и я. А может быть, даже хуже. У нее плоское блинообразное белое лицо, на котором чернеют маленькие глазки. И губки у нее тоже маленькие и очень бледные. Из-за этого кажется, что она все время больна и вот-вот упадет в обморок. Волосы у Долгушиной жидкие и завязаны в тощий хвост. У меня тоже не слишком густые и тоже в хвост завязаны, но все-таки получше. Хотя, кто его знает, что окружающим кажется. Может, для них мы с Галей на одно лицо…

Товпенец с Долгушиной полили все цветы, и остался только один кактус на кафедре. Говорят, что кактусы вообще надо редко поливать, но этот был такой красивый, что Гале захотелось и его полить тоже. Она его полила из желтой лейки и собиралась сойти с кафедры, но обо что-то запнулась. На ногах Галя удержалась, но, во-первых, уронила на пол лейку с порядочным количеством воды, которая тут же растеклась по полу гадкой лужей. А во-вторых, что было гораздо страшнее, чем во-первых, своей собственной рукой столкнула на пол кактус. Мало того что пополам раскололся горшок – треснул еще и сам кактус, и, главное, оторвался и смялся чудесный малиновый цветок.

Класс дружно охнул и замер, не зная, что лучше предпринять. Как назло, тут же прозвенел звонок на урок. Галя метнулась за свою парту и замерла на ней в позе примерной ученицы, будто бы и не была дежурной и никаких цветов не поливала. А Товпенец вообще уже давно сидел на своем месте. В общем, создалось такое впечатление, что кактус сам спрыгнул с кафедры прямо с горшком и всем назло разбился.

Разумеется, при виде изувеченного цветка биологичка застыла в ужасе прямо в дверях класса. Она хватала ртом воздух, как будто ей его здорово не хватало. В конце концов она все-таки умудрилась задушенно произнести одно слово:

– Кто?

Я еще тогда подумала: а разве важно, кто? Понято же, что никто не сделал бы этого специально. Вся школа обожала чудо-цветок. Произошел несчастный случай, и надо было посмотреть, нельзя ли спасти кактус. Может, его еще можно как-то вылечить, и тогда он снова зацветет. Но Анна Матвеевна спасать кактус не спешила, зато жаждала крови. Очень скоро обретя свой нормальный голос, она потребовала, чтобы презренный преступник признался, чтобы понести заслуженное наказание.