Лев Куббель - Страна золота - века, культуры, государства

• Название: Страна золота - века, культуры, государства
• Автор: Лев Куббель
• Жанр: История

---

История с Сиди Абдаррахманом ат-Темими относится еще к XIV в. Полного же размаха культурная жизнь в Томбукту и Дженне достигла уже в XVI в., во времена второй сон-гайской династии. Автор «Истории Судана» посвятил специальные главы своего труда жизнеописаниям виднейших факихов Дженне и Томбукту. Таких жизнеописаний он приводит около полусотни, и, взятые вместе, они рисуют нам достаточно выразительный социальный портрет культурной элиты, которая была гордостью Томбукту, да в определенной мере и всего западноафриканского ислама.

Элиту эту составляли в значительной степени люди, отличавшиеся сравнительно широким по тогдашним стандартам образованием. Оно было для них предметом гордости. И столь же горды они были своей принадлежностью к корпорации ученых. Эти гордость и корпоративный дух передавались из поколения в поколение. Вчитываясь в текст «Истории Судана», видишь, как складывались настоящие династии

ученых.

На первом месте среди таких династий стояло, пожалуй, семейство, а вернее — ученый клан потомков Мухаммеда Акита. Он оказывается в хрониках на переднем плане, потому что Махмуд ибн Омар и три его сына почти столетие занимали в Томбукту должность кадия. Но к этому же клану принадлежало немало других прославившихся своей ученостью факихов. Из него же вышел и самый крупный ученый Томбукуу, пользовавшийся большой известностью не только в Судане, но и в Северной Африке и в Египте, — Ахмед Баба, автор множества сочинений по богословию, правоведению, грамматике, исторической биографии. Создание «Истории Судана» первые европейские исследователи, познакомившиеся с этим трудом, тоже приписывали Ахмеду Баба. А когда в 60-х годах нашего столетия в ходе подготовки восьмитомной «Всеобщей истории Африки», изданной ЮНЕСКО, в Томбукту был создан Центр по сбору и изучению арабских рукописных материалов, он получил по предложению ученых из разных стран мира имя Ахмеда Баба.

К таким же династиям принадлежали и авторы всех хроник Томбукту. Они обучались здесь же, в этом городе, где у многих семей существовали целые библиотеки, — вспомните опять-таки Льва Африканского: «Там продается также много рукописных книг, каковые привозят из Варварии; и от них получают более дохода, нежели от прочих товаров». Порой остатки этих собраний дожили до наших дней. В Томбукту учились сотни талибов — в буквальном переводе с арабского это слово означает «ищущий» (подразумевается: ищущий знания), — которые затем несли ислам в самые отдаленные уголки Судана. Одним словом, усилия нескольких поколений факихов, происходивших и из арабо-берберских племен Южной Сахары, и из негрского населения, издавна жившего в большой излучине Нигера и в его внутренней дельте, сделали город одним из главных центров мусульманской учености на крайнем западе мира ислама. И пусть даже не стоит верить легенде об «университете Санкорей», созданной девяносто лет назад французским журналистом Феликсом Дюбуа, — Томбукту не тягаться было с Каиром или Багдадом, — но ни одному из современных ему городов Марокко Томбукту как центр распространения этой учености не уступал. И это было бесспорной заслугой его культурной элиты.

Такова одна сторона ее портрета. Но есть и другая.

Уже не единожды сталкивались мы в этой книге с оппозицией верхушки факихов и купечества Томбукту царской власти в Гао. Говорилось и о материальной основе такой оппозиции — положении этой верхушки в торговле. Виднейшие династии факихов были очень богаты. Например, об одном из них, принадлежавшем, кстати, все к тому же клану потомков Мухаммеда Акита, хронист сообщает, что тот-де

просто «не ведал размеров своего состояния». Сын кадия Махмуда ибн Омара и сам в будущем кадий Томбукту — Мухаммед — в день своего рождения получил, так сказать, «на зубок» от аскии ал-Хадж Мухаммеда тысячу мискалей золота. Число таких примеров легко умножить. Богатство давало духовно-купеческой знати ощущение независимости. А в сочетании с только что упоминавшимся корпоративным духом это порождало у нее глубочайший классовый эгоизм. Он определял все ее поведение и в лучшие времена Сонгайской державы, и в ее трагические последние дни.

Некоторые африканские историки пытались доказывать, будто во время марокканского завоевания и после него мусульманская интеллигенция (это определение принадлежит одному из них) Томбукту была-де носительницей некоего «духа национального сопротивления» захватчикам с севера. Увы, трезвый анализ материала источников свидетельствует о другом: интеллигенция эта никогда, ни при каких обстоятельствах ни о ком и ни о чем, кроме интересов и выгод собственной корпорации, не заботилась и ни о чем, кроме их защиты, не помышляла. И естественно поэтому — защищая свое положение, привилегии и богатства, — пришла она в столкновение с марокканцами, которые быстро и круто поставили факихов на то место, какое тем, по мнению новых хозяев города, надлежало занимать. А сонгайскую администрацию эти факихи предали бесповоротно с самого начала военных действий, рассчитывая в конце концов с марокканцами договориться. Не получилось — но то была уже не вина, а беда мусульманской элиты крупных городов.

Вернемся теперь к суждениям о расцвете культуры. Конечно, уже одно то, что в Томбукту могли быть написаны в XVII и XVIII вв. серьезные исторические сочинения, что здесь работал деятель такого масштаба, как Ахмед Баба, показывает, что уровень развития мусульманской учености в этом городе был не ниже, чем в Марокко того же времени. Все это так.

Беда только в том, что для арабской культуры в целом и XV, и XVI, и последующие века вплоть до XIX были уже временем упадка. Литература ограничивалась в большинстве случаев перепевом классических образцов, юристы и богословы старательно комментировали труды своих именитых предшественников — а живого движения мысли почти не наблюдалось. А в Марокко к тому же установилась еще и обстановка фанатической нетерпимости ко всему, что хоть как-то выходило за рамки маликитских канонов многовековой давности. Западносуданская же мусульманская ученость была в первую очередь отражением того, что в этой области происходило в Марракеше или в Фесе.

В этом смысле, пожалуй, в самую пору задуматься: почему, собственно, аския ал-Хадж Мухаммед I старательно консультировался по правовым вопросам у египетских законоведов, обходя своих (за исключением только марокканца Абдалке-рима ал-Магили)? А также почему факихи, чей жизненный путь описывает ас-Сади, тоже предпочитали набираться знаний в Египте и священных городах Аравии, но почти никогда не задерживались с этой целью, скажем, в Фесе? Не потому ли, что в Египте в эту пору глубокого упадка арабской культуры все-таки сохранялась в науке еще какая-то живая струя, полностью иссякшая в западной части Северной Африки...

Впрочем, от застоя не спасало и это. Читая жизнеописания ученых мужей в «Истории Судана», можно составить, так сказать, стандартный список сочинений, на которых эти мужи воспитывались. Список окажется сравнительно невелик — примерно восемь десятков богословских, юридических и грамматических сочинений, причем большая их часть — вторичные, комментирующие более ранние труды. И самое, пожалуй, интересное: исследования последних двух десятилетий показали, что и до наших дней этот список почти без изменения служит основой традиционного мусульманского образования во всех странах суданско-сахель-ского пояса Западной Африки (относительно Марокко это было известно и раньше). Едва ли можно ярче и убедительнее показать преобладание застойных тенденций в развитии мусульманской учености в регионе.

Так что на таком фоне достижения мусульманской культуры в больщих городах средневекового Западного Судана, бесспорно, довольно значительные сами по себе, все же выглядят более скромно, чем это себе представляли иные писатели, говоря о «блестящем расцвете» культуры в Дженне и особенно в Томбукту. Но вместе с тем не следует забывать, что культурная жизнь находилась все же в более выигрышном положении, чем хозяйственная. Те условия, которые тормозили прогресс западносуданской экономики, на культуру непосредственно не воздействовали: сложный механизм опо-средования такого воздействия исполнял в известной мере .роль амортизатора, смягчая неблагоприятные последствия. Только поэтому и было в конце концов возможным появление многих небезынтересных сочинений, создававшихся в Западном Судане местными авторами — белыми и черными.

Преемники создателя династии

Устроителю великой Сонгайской державы аскии ал-Хадж Мухаммеду! пришлось на себе испытать некоторые несовершенства созданной им политической системы. К концу жизни он ослеп и превратился в больного, беспомощного старца. Вокруг него почти не оставалось надежных боевых соратников. Самой тяжкой потерей была смерть канфари Омара Комдьяго, младшего брата правителя. Больше четверти века Омар оставался первым помощником аскии. Он управлял государством, пока тот находился в хадже; он заселил огромные территории в западной части внутренней дельты и организовал их хозяйственное освоение; он с неизменным успехом сдерживал нараставший натиск фульбе и, нанеся им жестокое поражение на их собственной земле, в сенегальском Фута, надолго обезопасил западные рубежи Сонгай. А теперь, когда на склоне лет аскии Мухаммеду стало известно, что его сыновья, возглавляемые Мусой, который носил титул аския в качестве высшего военного звания еще при жизни отца-государя, составили заговор, чтобы отстранить отца от власти, опереться ему оказалось не на кого. Правда, ал-Хадж вызвал из Тендирмы преемника Омара Комдьяго на должности канфари — другого своего брата, Яхью. Но заговорщики сумели подстеречь Яхью на прогулке, когда тот был без охраны, и убили его. А после этого, 15 августа 1529 г., во время праздничной молитвы Муса заставил отца отречься от престола и объявить его, Мусу, своим преемником.