Максим Солодкий - Шорох и трепет (сборник)

• Название: Шорох и трепет (сборник)
• Автор: Максим Солодкий
• Жанр: Ужасы и Мистика
• ISBN: 978-5-4474-1164-0

Книга является сборником коротких страшных рассказов, в котором автор пробует себя в хоррор-минимализме. В отличие от интернет-версии не содержит стилистически выделяющийся рассказ «Но однажды я умер…» Будет интересна как любителям жанра, так и его критикам:)

---

Старлей МЧС, бывший главным в группе, практически не слушая показаний водителя хлебовоза, стоял и, не отводя глаз, смотрел на ровное (точно под линейку) начало тормозного пути всех колес разбившегося автомобиля. «Как из ниоткуда…» – возвращался он вновь и вновь к этой тревожной мысли.

Безномерная машина непонятной марки странной старлею не казалась. Она была (исходя из ее внешнего вида и при этом вполне современной начинки) в понимании старлея эдакой стилизацией «под ретро» на заказ. Имея деньги на подобную поделку, покойный владелец вполне мог позволить себе и езду на ней без номеров. Никаких странностей. Вот только тормозной путь…

Застывший труп, найденный водителем хлебного фургона в 6—40 в машине, влипшей на горном серпантине в отвесную стену скалы, вынуть наружу возможным не представлялось. Замерзшие за ночь ноги водителя и железо ушедшего в салон двигателя стали фактически одним целым.

Для разморозки автомобиль был доставлен в гараж местной пожарной части МЧС. Тотально занятая на Олимпиаде и потому так и не приехавшая полиция обещалась (в лице начальника РОВД и по сотовому телефону) подписать и согласовать все бумаги по ДТП, но только позже… не сейчас… И старший лейтенант почувствовал той частью тела, на которой обычно сидят, что неприятностей с этим делом ему не миновать. Особенно его занимал тормозной путь, но ни своим подчиненным, ни своему начальству, ни полковнику полиции он не сказал об этом почему-то ни слова…

Ворота гаража были закрыты. Тем не менее в нем было прохладно, и поэтому приехавший через час патологоанатом, поймав себя на неприятных ассоциативных мыслях о мясе в микроволновке жены, оценил время на оттаивание тела как минимум в двенадцать часов. Старший лейтенант перечитал и перепроверил все схемы и протоколы, пересмотрел все фото с места ДТП на цифровом фотоаппарате, закончил свой обтекаемый рапорт, сделал все соответствующие звонки и уже треть часа играл с пожарниками в русский покер, когда понял, что двенадцать часов, отведенные трупной медициной на разморозку, вышли.

Оставив своих коллег на втором этаже, старлей посреди ночи решил спуститься в гараж. Где-то на лестнице он понял, что унес с собой свои карты. Но мысли об этом не долго занимали старлея: закрытый изнутри гараж был пуст.

Старлей посмотрел на место, где была машина, закрыл и открыл глаза, точно прогоняя наваждение, посмотрел на пустое место, потом на карты в своих руках и сунул быстро, как некую помеху, свой изумительный фулл-хаус в правый карман брюк. «Ну и дела!» – сказал он, нащупав при этом в кармане что-то округлое.

Документов при покойном никаких не было, но обыскивая машину, молодой сержантик нашел и отдал шефу монету в 10 рублей в биметалле, которую теперь, повинуясь какому-то безотчетному порыву (до монеты ли, когда машина пропала?!), лейтенант выдернул из кармана и поднес к глазам. С одной стороны, это была обычная десятирублевка, белая, в желтой окантовке, «Министерство иностранных дел», кажется… Но с другой – там, где должна была бы быть надпись «Банк Российской Федерации», старлей отчетливо прочел «Банкъ Россійской Имперіи».

Чертыхаясь, он отвел глаза от монеты, и увидел, что машина с трупом стоит опять на месте, да вот только место не то, и не так все вокруг места этого… —

Гаража больше не было, машина и старлЪй около нея стояли во дворЪ рядомъ со странной постройкой, съ неба свЪтила какъ-то чужевато луна, а во дворъ сбЪгались, бранясь по-русски, но со страннымъ говоркомъ, люди въ странной формЪ. И кто-то кричалъ, что нужно срочно звонить г-ну полковнику въ РОВД: молъ, авто г-на банкира Никифорова нашлося…

Страх

Стивену Эдвину Кингу

и Кали Салтанат Мараткызы посвящается

Страх – это когда твоё сердце готово выпрыгнуть наружу, стучится в рёбра, как сумасшедшее, и его всё более быстрый набат переходит в конце концов в мелкую барабанную дробь; ещё чуть-чуть – и безумный кинговский клоун Оно проорет под эту дробь под самым куполом твоего мозга своё «Алле-гоп! Добро пожаловать в сумасшествие, детишки!..» – – Я стою, вжавшись в сырую стену подъезда, и чувствую, как каждый удар идёт всё быстрее за предыдущим…

Страх – это когда твои члены холодеют, как если сама Смерть решила подышать на твоё тело. Когда холод сковывает сперва твои руки и ноги – а потом и твой разум. И ты стоишь, оцепенев, и являешь собой яркий пример человеческого ничтожества пред всем, от чего мы с пещерных времён так и не научились удирать… – – Я стою, вжавшись в сырую стену подъезда, и холод этой стены становится моим холодом…

Страх – это когда твоё горло сводит спазмом, когда слюна закипает, скатившись по нему вниз, и кажется, что адская его сухость – результат нехватки воздуха, и скоро ты упадёшь в судорогах вниз и начнёшь биться в конвульсиях… – – Я стою у стены и чувствую, что мне всё труднее и труднее дышать… Боже, как же мне страшно!

Страх – это когда ты ждёшь… Страх – это и есть ожидание. И нет ничего страшнее. Как храбр солдат в бою, улыбается в зубы Смерти, так жалок он в окопе, когда ночь, туман, дым скрывают от него ползущие на окопы и полязгивающие траками танки, бегущую с топотом пехоту и тарахтящие мотобригады. И за этой ночью, туманом, дымом ожидание Смерти становится страшнее Смерти, а земные лязг и топот превращаются для ждущего в звуки Адского Войска… – – Я жду, умирая от страха… Я жду, превратившись в страх… слившись с ним…

Я стою, вжавшись в сырую стену подъезда, и истекаю холодным потом от безудержного ужаса, что целый месяц моей тонкой работы: угрожающих писем, подброшенных фишек, звонков с молчанием – что всё это зря, что она не придёт по «случайно» попавшему к ней адресу бабки-колдуньи («Сниму порчу, сглаз и проч.») и ускользнёт от меня в день, который по Некрогороскопу единственно идеален для моего тринадцатого жертвоприношения! Я стою и чувствую, как влажна моя ладонь, сжимающая рукоять посеребрённого немецкого штык-ножа. И я чувствую, как начинает бить меня нервная дрожь – от висков и к кончикам пальцев. Из последних сил я пытаюсь побороть свой страх и направить – всей своей волей! – моё сознание на звуки снаружи: это шаги! Но, боже мой, как же я боюсь, что это не она…

Три миниатюры в третьем лице

1. В двери

Он очень рад видеть Викки. Хорошо, что она сегодня пораньше! – – И она его тоже рада видеть, но ей надо очень-очень серьезно поговорить с ним. – – Он не может: ему нужно вывезти строительный мусор после ремонта в гараже. Да-да, он про эти пакеты у его машины. А потом они поговорят. – – Но она не может ждать… Она давно собиралась и наконец решилась… Он замечательный, и этот год вместе был чудесный, но… она любит другого. И хочет уйти… – – Вот как, да?.. А он его знает? – – Она очень просит простить ее… точнее их. Это Роберт. Его друг. – – Простить… Об этом всем нужно поговорить, когда он вернется… Нет-нет, он сейчас поедет. Ему тем более нужно проветриться. А она… Может быть, она подумает? Роберт (он-то знает его хорошо!) очень ненадежный парень… – – Она думает, что думать тут нечего.

…И вот она стоит в двери их дома и смотрит, как он грузит пакеты, в которых среди мусора аккуратно уложен расчлененный им два часа назад Роберт. А он укладывает пакеты в машину и думает о том, что у нее еще будет время подумать.

2. Посланец

Да, господин большой шериф, он больше не будет плакать. Да, он повторит то, что говорил, потому что это правда, и другой правды у него нету. У той штуки, что разорвала его папу, маму и сестру Эн, шесть рук, когти острее ножа и пасть, как у ти-рекса. Да, господин большой шериф, оно оставило его в живых и даже спросило, хочет ли он жить. За это он пообещал этому «оно» кое-что. Ему было очень страшно, господин шериф, и он очень хотел жить. Да, господин шериф Берк, он скажет, что он пообещал, и он не будет ломать комедию, он не знает, что такое «ломать комедию». Откуда он знает, что господина шерифа зовут Берк? Нет, это оно сказало ему, что его будет допрашивать господин большой шериф Берк. И попросило-то оно сущий пустяк: сказать господину Берку какой-то адрес. Какой? Он точно запомнил, хотя и было очень-очень страшно. Нью-Роуд, 7. Он запомнил, хотя и было очень страшно.

…Мальчик сидит на носилках и смотрит, как большой шериф Берк несется сквозь ограждение и толпу зевак с криком «Машину! Машину мне!», и хотя мальчику всего 5 лет, он вдруг понимает, как и почему со смены примчался его папа-пожарный, когда оно уже бесчинствовало в их доме.