Марк Криницкий - Три романа о любви

• Название: Три романа о любви
• Автор: Марк Криницкий
• Издательство: «ГЕЛЕОС»
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2004
• ISBN: 5-8189-0264-1

Творчество известного русского писателя Марка Криницкого (1874–1952), одного из лучших мастеров Серебряного века, посвящено исследованию таинственной женской души.

«Маскарад чувства» — рассказ о наивной «хитрости» женщин, столкнувшихся с обманом в любви, с ревностью и запретной страстью. Как иначе скрыть свою тайну, если не за вуалью легкой улыбки. Случайные связи, тайные свидания — горькое забытье в сумраке роковых страстей.

Любовная страсть нередко завязывает невообразимые, огненные и смертельные узы. Что заставляет мужчину предпочесть одну женщину другой? Что вынуждает женщину искать наслаждение в лесбийской любви? Ответы на эти сакраментальные вопросы — в романе «Случайная женщина».

«Двух вещей хочет настоящий мужчина: опасности и игры. Поэтому хочет он женщины как самой опасной игрушки», — писал Фридрих Ницше. Может ли быть уверена женщина, что после страстного свидания она не станет игрушкой в руках любовника? Кем они приходятся друг другу: властителями, рабами, палачами, жертвами? Роман «Женщина в лиловом» отвечает на эти вечные для всех вопросы.

Комментарии и научное редактирование текста романа «Женщина в лиловом» Михайловой М.В.

Агентство CIP РГБ

---

На момент шевельнулась острая жалость, но тотчас же ощущение скуки заслонило остальное. Было даже смешно сравнивать Сусанночку с Верой. Она казалась ему даже почти не женщиной. Смешным существом среднего рода! О, во сколько она ценит свои объятия! Она даже не может себе вообразить, что такое настоящая любовь. А если бы вообразила, то, вероятно бы, только удивилась. Ее тело так же было мало подвижно и расчленено, как и ее ум. Вся, с душой и всеми своими желаниями, она представляла одну инертную массу, движимую слепым, элементарным инстинктом. Сейчас она почти пугала его.

В строительную комиссию он заехал только извиниться. Хотел предварительно было позвонить к Зине по телефону, но потом передумал и решил заехать без предупреждения.

Зину он застал за роялем. Она равнодушно подняла на него глаза и прекратила бравурную игру. Когда она подошла к нему, рояль еще гудел.

— Ну, надеюсь, все благополучно? — сказала она.

Окна во всем доме были открыты. Драпировки колыхались, и пахло букетами ландышей, засунутых в разных местах в стеклянные высокие бокалы с усеченными косо краями.

— Я пришел с вами поговорить как со здравомыслящим человеком, — сказал Колышко, вдруг почувствовав страшное волнение.

Может быть, на него так действовала эта знакомая обстановка, а может быть, и то, что он еще не обдумал, что сказать Зине. Точно упавши откуда-то стремглав, он говорил, и у него получалось такое чувство, что он хотя говорит искренно и «честно», но совсем не то. Получалась грубая и бессердечная, подкрашенная напыщенностью полуправда.

— Сусанночка виновата во многом сама. Она не щадила моих чувств, моего, я бы сказал, корректного отношения. Я сознаюсь, что мне все это тяжело говорить. Но случилось то, чего уже не вернешь. Я… я люблю другую. Вам я это могу сказать…

Она перебила его нетерпеливо, стоя у рояля:

— Ах, при чем здесь я? Я — девушка и менее всего, господа, понимаю в этих вещах. Роман, господа, затеяли вы, а не я, вы и расхлебывайте всю эту кашу. Удивительный эгоизм у всех этих влюбленных. Особенно у мужчин. Я так довольна, что избавлена от удовольствия связывать свое счастье с вашей благосклонностью, господа… Любите, умножайте землю, а меня, пожалуйста, оставьте в покое.

Она попыталась сделать круглые невинные глаза. Руки она держала сложенными на животе.

— Я обратился к вам потому, что это — ваша сестра Предчувствую, что из всего этого может выйти что-то тяжелое.

— Без сомнения.

По обыкновению, ее глаза ничего не выражали. Но она вела определенную, расчетливую игру. Как и ее сестра. Или, быть может, Сусанночка поступала только по ее указке? Он почувствовал прилив бешенства. Значит, как мало его здесь уважали. А заодно и себя. Пахнуло затхлым убогим мещанством. Жених!

Неужели же он так низко опустился? Он не замечал людей, среди которых живет. Охватил мучительный стыд перед Верой Николаевной. А что, если она об этом узнает? Эти женщины, видимо, решили удерживать свою позицию до конца. Узнает, конечно. Непременно. Да.

Он понимал, что должен как-нибудь договориться с Зиной.

— Что же вы хотите, чтобы я женился на Сусанне Ивановне в то время, как мои чувства принадлежат уже другой? И как я должен объяснить это вторжение, этот своего рода «форт Шаброль»[25]? Сусанна Ивановна избрала этот способ, чтобы удержать мои чувства? Это же дико, это — сумасшествие.

В лице Зины изобразилась усталость. Глаза она переводила с предмета на предмет, избегая смотреть в лицо Колышко.

— Ах, Боже мой, — сказала она, — при чем здесь я? Вы, право, сделали бы хорошо, господа, если бы не вмешивали меня больше в ваши личные отношения. Тем более я — девушка.

Она потупила глаза.

— Зинаида Ивановна, — сказал Колышко, — вы ведете дурную игру. Предупреждаю вас.

Он сдержанно поклонился и пошел к двери. Зина тотчас же села за рояль. Бравурные звуки наполнили дом.

XXIV

Колышко понял, что план нападения здесь строго обдуман и организован.

«Но на что же они надеются?» — удивлялся он.

Дома он застал Василия Сергеевича. Глаза у него были сочувствующие и преувеличенно-испуганные. Он тотчас же углубил их в работу над чертежом. Под нос он мурлыкал растянуто и глупо-подчеркнуто: «Уж давно отцвели хризантемы в саду».

Из комнат доносился веселый громкий разговор Сусанночки и Гавриила. Набравшись решимости, Колышко вошел в столовую, где около буфета оба они гремели посудой. Сусанночка обернулась и радостно вскрикнула. С протянутыми губами она подбежала к Колышко.

— Ты уже свободен?

Она охватила его за шею. Не желая сцены в присутствии Гавриила, он принужден был губами коснуться ее губ.

— Гавриил, — сказала она, — потом.

Он отвечал весело: «Слушаю» — и вышел.

Сусанночка не разжимала рук.

— Нил, отчего ты вдруг переменился ко мне? Если я приревновала тебя к Симсон и грубо говорила по телефону, ты в этом виноват сам. Но ты мне скажи, что у тебя с нею ничего нет, и я тотчас же уеду от тебя.

Он удивился этой странной логике.

— А если у меня с нею «что-нибудь» есть, то вы останетесь?

Он осторожно освободился от ее рук. Передразнивая, она ответила:

— Если у вас что-нибудь есть, то «мы» останемся. С какой стати ты говоришь со мной во множественном числе?

Колышко сел, намереваясь договориться до конца. Сусанночка тотчас села к нему на колени. Вероятно, она думала, что ведет себя «ужасно смело».

— Я бы полагал, что вам, Сусанночка, следовало бы поступить наоборот.

— С какой стати? Отдать тебя без бою какой-то потаскушке?

Он старался избавиться от ее ласк и вынужден был встать.

— Это комедия! — сказал он.

— Нил, ты меня больше не любишь? Это — правда? Согласись, я имею право услышать об этом из твоих уст. Ты любишь другую.

Глядя в пол, он сказал:

— Да.

Она расхохоталась.

— Хорошо! Нечего сказать, очень хорошо. А я?

— Вы сами первая прервали со мною отношения.

— Нил, будь же правдив до конца. Эту ночь ты действительно не был у нее?

Ему было гадко солгать. Он сказал, продолжая избегать ее насмешливого, испытующего взгляда:

— Допустим даже, что да.

С удивительным хладнокровием она сказала:

— Значит, ты солгал, что я первая. Ты запутался, Нил. Вернее, тебя запутала эта подлая женщина. Но я тебя не отдам. Нил! Ты слышишь? Ты — мой. Ты просто заболел. Мы с Зиной так и смотрим на все это.

Она вздохнула. Глаза ее опять мгновенно сверкнули влагой. Она улыбнулась.

— Все равно, Нил, я не оставлю тебя. Я тебя люблю, а та тебя не любит. Она не любит никого. Ты, мой дорогой, не знаешь женщин. У нее ужасное прошлое. Эта женщина способна на все. Ну же, Нил, посмотри на меня по-прежнему. Видишь, я совершенно спокойна. Я бы могла руки на себя наложить, но я этого, видишь, не делаю, потому что я знаю, что все это — вздор.

Она смеялась преувеличенно громко. Но лицо ее было бледно. В движениях и словах была заученность. И за всем этим в глазах стоял непрекращающийся страх. Ее пугало и мучило, что он молчит. Она приготовилась выслушать все и поэтому взяла его за руку и потянула к себе.

— Нил, Нил! Не смей! Я расплачусь. Нил, что это такое в самом деле? Я же ведь не сержусь на тебя. Потом, Нил, я же не маленькая и прекрасно понимаю, что у тебя есть мимолетные связи… Ведь ты — мужчина.

Она тянула его за собой.

— Я так не могу! — сказал он. — Я не знаю, что я должен еще прибавить к сказанному? Кажется, все ясно.

— Ты солгал, Нил. Ты меня обманул. Разве это хорошо? И ты считаешь себя правым. И ты говоришь, что все ясно. Стыдись, Нил. Раньше ты был не таким.

Ее простые слова поднимали в нем стыд, сознание вины. Но он не мог примириться с этим откровенным и наивным насилием над собой.

— Я признаю, что виноват, — сказал он.

— Ну вот и спасибо. Ты признаешь, а я тебя прощаю. От чистого сердца. Ну и пойдем.

У нее дрожали руки и губы.

— Я бы хотел, чтобы вы забыли меня, Сусанночка.

— Нет, этого я не могу. Нил… Я же тебя люблю. Я тебя не отдам, милый. Я вцеплюсь в тебя хоть на площади и буду кричать всем: «Мой, мой!»

Она продолжала его тянуть. В щель растворенной в спальню двери были видны происшедшие в комнате перемены. Кровать была передвинута, и подушки теперь белели прямо против двери. Одеяло было новое, голубое. Пахло знакомыми духами Сусанночки, эссенцией ландыша.

— Как вы не понимаете, Сусанночка, — сказала он, — что я люблю теперь другую.

Он старался говорить с нею возможно определеннее, выражаясь понятным для нее обиходным языком романов.

— Я люблю ее, а она любит меня. Когда-то и мы с вами любили друг друга, но это прошло.

— Нет, Нил.

Она топнула ногой.

— Это неправда.

Он рассмеялся.

— Как неправда?

— Мы с тобою по-прежнему любим друг друга. И ты тоже совершенно так же, как раньше, любишь меня. Да, ты, я знаю, любишь меня, и не сделаешь мне зла. Ведь правда, Нил, ты мне не сделаешь зла?