Габриэль Руа - Счастье по случаю

• Название: Счастье по случаю
• Автор: Габриэль Руа
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1972

Книга Руа — одна из немногих, где судьбы Канады поверяются судьбами мира. Для канадского рабочего класса, измотанного безработицей, война обернулась неожиданной гранью: армия — надежная защита от голода. Конфликт — типично канадский, не проявивший себя с подобной остротой ни в Европе, ни в США. В романе же Габриэль Руа такова по существу нравственная дилемма, вставшая перед всем мужским населением. И решения ее идентичны: один за другим бросаются герои на «спасительный» плот воинской мобилизации, почти благословляя войну, разразившуюся за океаном…

Читателю роман может показаться и несколько простодушным, и по-репортерски прямолинейным. Но в своей книге Габриэль Руа не пожелала оглядываться в прошлое, она заговорила о противоречиях настоящего и их проекции в будущее, затронув «драму целого класса».

---

— Вот что, Азарьюс, — проговорила она, на сей раз уже тоном, не терпящим возражений. — Сейчас не время разыгрывать из себя гордеца. Сейчас, когда детям нужно белье, а завтра, может быть, и лекарство. Боже милостивый!.. Все равно иди к нему… Азарьюс!

— Да ты это серьезно, мать?

Ветер выл за окном, и он добавил уклончиво:

— Ну ладно, пойду завтра утром, пораньше. Но мне думается, это ни к чему, Роза-Анна… Может ведь подвернуться что-нибудь и получше, а я буду занят у Лашанса и упущу счастливый случай… Но если уж ты так хочешь — я пойду завтра… прямо завтра утром.

— Нет, Азарьюс, если это требуется срочно, он может нанять кого-нибудь еще и до завтрашнего утра! И тебя я хорошо знаю. До завтра ты еще успеешь передумать. Ступай сейчас.

— Прямо сейчас? К чему такая спешка? Это дело может и подождать…

И вдруг Роза-Анна стала развязывать тесемки передника, потом быстрым движением пригладила волосы.

— Я сама к нему пойду, — сказала она.

— Да ты с ума сошла! В такой вечер, как сегодня…

Она ушла в другую комнату. Он решил было, что она просто хочет испытать его, и сказал себе, что она пошла в столовую за шитьем и тут же вернется, сядет рядом с ним на кухне, где было потеплее, чем в других комнатах, и они спокойно обсудят это дело. Он снял второй башмак, облокотился о стол и молча уставился в пространство. «Пожалуй, завтра я зайду к нему, — думал он, — но перед этим повидаю подрядчика Холидея… Во всяком случае, это надо обдумать как следует…»

Но Роза-Анна уже стояла перед ним, одетая для выхода, торопливо застегивая пальто. Он инстинктивно вскочил, чтобы преградить ей дорогу.

— Нельзя тебе выходить в такую бурю. Я же сказал тебе, что пойду.

— Нет, пусти меня, Азарьюс.

И тут он встретил взгляд своей жены. Это был жесткий и энергичный взгляд, как в те времена, когда она ходила помогать по хозяйству, брала заказы на шитье и с утра до ночи трудилась, чтобы как-то облегчить их нужду. И он опустил голову.

— Ты сам понимаешь, что будет лучше, если пойду я, — сказала она, стараясь говорить как можно спокойнее. — Понимаешь, Лашансу станет стыдно, когда он меня увидит. Уж я ему все выложу, пусть знает, что он нам сделал. Я заставлю его взять тебя на работу — не беспокойся.

— И завтра было бы еще не поздно… — вновь начал Азарьюс.

Но Роза-Анна с решительным видом взялась за ручку двери и сказала:

— Если хочешь помочь мне, налей в таз воды и поставь на плиту. Я кончу стирку, когда вернусь.

Она добавила еще что-то, но ее слова унес ветер.

Он увидел, как она покачнулась под ударом вихря, затем дверь захлопнулась. И больше ничего не было слышно, кроме мерного стука капель, падавших из крана.

Он ощупью нашел стул. Сел, уронив руки, и печально уставился на груду белья, наваленного в раковине. Годы безработицы и мелких приработков от случая к случаю не отразились на его внешности. У него по-прежнему были густые, как у юноши, волосы, свежий цвет лица, полные, охотно улыбающиеся губы и самоуверенная осанка. Он был не лишен красноречия, он умел поспорить. Нанимаясь на работу, он умел показать себя с выигрышной стороны и, в сущности, не был лентяем. Что же с ним случилось?

Внезапно он поднял ладони и спрятал в них лицо.

Да, что же с ним случилось?

Картины его жизни прошли перед ним, одни — яркие, отчетливые, другие — расплывчатые, как бы подернутые туманом. Вот он плотник — строит коттеджи в пригороде. В те дни Роза-Анна готовила ему второй завтрак, который он уносил с собой в жестяной коробке. И в полдень, восседая высоко над землей на каком-нибудь брусе и свесив вниз ноги, он открывал коробку и всегда находил в ней что-нибудь вкусное, какое-нибудь неожиданное лакомство: спелое румяное яблоко, которое он ел, сплевывая косточки вниз, на улицу, пирожок с мясом, завернутый в несколько слоев плотной вощеной бумаги и еще хранящий тепло печи, кисть спелого винограда, лепешки из гречневой муки, которые ему никогда не приедались. Эти завтраки там, наверху, в безоблачный летний полдень, под отвесными лучами солнца, обжигавшими ему шею, были светлой, ясной, значительной частью его жизни. Его и самого удивляло, почему в его памяти так хорошо сохранились многие мелкие подробности — постукивание молотка, скрип новой, впервые закрываемой и открываемой двери, вкус гвоздей, зажатых между губами, и вкус этой полдневной трапезы.

А потом в его жизни внезапно возникла трещина. Он чувствовал, что ему надо хорошенько вспомнить этот переломный период его жизни, чтобы понять, что же с ним случилось. И воспоминания начали сменяться с неумолимой быстротой.

Вот он уже больше не строитель, он занимается случайными работами, которые ему совсем не по душе. Он видел перед собой человека, который вроде был им самим — и все же не был им. Этот человек сидел на высоких козлах повозки и слезал с них у каждой двери, чтобы поставив бутылки с молоком. Потом этот человек бросил наскучившую ему унылую работу; он стал искать какое-нибудь другое занятие. И он находил их множество: развозчик молока стал катать тележку с мороженым; мороженщика сменил продавец в одном из пригородных магазинов; потом исчез и продавец. Осталась только мелкая случайная работа, день здесь, день там, доллар, тридцать центов, десять центов в день… а потом кончилось и это. Человек сидел в кухне у плиты и лениво потягивался: «Поживем — увидим, мать, что будет, то будет… Работать — так уж столяром!»

Азарьюс удивился, услышав звук собственного голоса. Сам того не замечая, он заговорил вслух. А может быть, подумал он, прислушиваясь к завыванию вьюги, он немножко вздремнул.

И он, уже давний безработный, попытался возобновить знакомство с тем, прежним безработным, который еще переживал свое падение и старался его скрыть. В то время он и стал хвастливым краснобаем, завсегдатаем табачных лавочек и кабачков предместья, и развил свой природный дар красноречия. Именно тогда он начал хвастать теми монастырями, церквами, домами для священников, которые он будто бы построил, и теми, которые он якобы еще намеревался построить. На самом же деле он строил только небольшие коттеджи для молодоженов, но, рассказывая о церквах, домах для священников и монастырях, он в конце концов убедил себя, что строил их сотнями. В те времена его не покидала уверенность, что он вот-вот начнет какое-нибудь большое дело. Он не побоялся израсходовать двести долларов, которые Роза-Анна получила после смерти отца, на покупку инструментов для тонкой столярной работы. Он уже тешил себя мыслью, что его предприятие процветает, но тут в один прекрасный день у него вдруг открылись глаза: мастерская его была заставлена готовой мебелью, которую не удавалось продать, а сам он много задолжал торговцу древесиной.

Но эта неудача не обескуражила его, а наоборот, толкнула на новые рискованные начинания. Он считал себя мастером на все руки и был уверен, что тем или иным путем, но обязательно разбогатеет. Ему удалось кое-как сколотить по мелочам сотню долларов, и он вложил их все в мастерскую по починке мелких жестяных изделий, взяв себе в компаньоны некоего субъекта, о котором не знал ничего, кроме фамилии. Ровно две недели над маленькой мастерской на улице Сен-Жак красовалась надпись: «Трамблэ и Лакасс»; затем компаньон дал тягу, оставив Азарьюса на расправу кредиторам, и на вывеске черными буквами значилась новая фамилия.

И все же Азарьюс не терял уверенности в себе. Он по-прежнему отказывался от тех скромных мест, на которые друзья по просьбе Розы-Анны пытались его устроить, и заявлял при этом, что размениваться по мелочам не станет. В предместье за ним прочно укрепилась репутация человека бессердечного, который заставляет жену наниматься в прислуги, а сам отказывается от честной работы. Но такое мнение было ошибочным; всякий раз, как Роза-Анна уходила стирать в чужие дома, все в нем бунтовало. Однако он молчал. Он еще покажет им всем, что способен прокормить семью и прилично ее обеспечить. Пусть только ему дадут время! И при каждом подходящем случае он бросался в рискованные предприятия, которые Роза-Анна называла теперь «заскоками».

Братья Розы-Анны окончательно утратили к нему доверие после того, как он попытал счастья в игре на скачках. У него даже чуть было не возникли неприятности с полицией. Но он опять попробовал, опять проиграл и опять попробовал.

Он порывисто поднялся, изнемогая от тяжкого бремени своих мыслей. Ведь он был не глупее других. Почему же получилось, что он так ни в чем и не преуспел? Наверное, потому, что ему не везло. Но в один прекрасный день счастье ему улыбнется, когда-нибудь хоть одно из задуманных им грандиозных начинаний увенчается успехом, и он будет вознагражден за все презрение и позор, которые сейчас тяготеют над ним!

Азарьюс оглядел свое убогое жилье, моргая, словно он только что проснулся. «Даже Роза-Анна и та в меня не верит. Она никогда в меня не верила. Никто в меня не верит». Он боялся пробудиться и увидеть себя таким, каким все эти двадцать лет видела его Роза-Анна и каким он, пожалуй, и был на самом деле.