Владимир Шигин - Господа офицеры и братцы матросы

• Название: Господа офицеры и братцы матросы
• Автор: Владимир Шигин
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9906772-0-3

Сегодня мы почти ничего не знаем о службе и жизни моряков российского парусного флота, слишком много времени прошло с тех давних времен. Именно этой теме и посвящена новая книга известного отечественного писателя-мариниста капитана 1 ранга Владимира Шигина «Господа офицеры и братцы матросы (служба и быт моряков русского парусного флота)». О службе офицеров и матросов, о командирах кораблей и об адмиралах, о том, как и чему учили будущих флотоводцев в Морском корпусе, о кают-компанейском братстве, о наградах и наказаниях, о том, во что верили, как проводили свой досуг, о дуэлях и, конечно же, о женщинах в жизни.

---

Год этот, то есть 1841, был грозный. Первого июля в Царицын праздник корабли чуть с якорей не сорвало, такой нашел шквал, много лодок перевернуло. Катер с нашего корабли чуть не погиб, и в этот день утонул актер Самойлов (отец Василия). Дня через три был назначен Высочайший смотр. Конечно, князю Меншикову донесли о столкновении кораблей, и вот какую штуку он выкинул с Государем (да много он его так проводил – расскажу после). Стоят две дивизии в 18 кораблей носом к Кронштадту, выровнены, как солдаты. Идет Государь по линии с правой стороны; вдруг, подойдя к 15-му, что ранен был с левой стороны, пароход прорезает линию и «Волу» проходит со стороны здоровой раковины кормы. Показал он царю на фрегат «Новый» и опить вернулся на прежний путь. Так что Государь изъян не заметил и очень всех благодарил.

Пошли мы опять в море, и пришли на зимовку в Свеаборг. У нас был бригадным командиром Захар Балк – тот же деликатный Сахар Сахарович, у которого гардемарином я служил на корабле «Прохор».

Значительно отличалась от службы строевого офицера служба штабных офицеров и адъютантов при больших начальниках. Вот как описывает свое адъютантство уже знакомый нам художник-маринист, а тогда еще лейтенант А. П. Боголюбов: «Тут жизнь моя изменилась, я поступил личным адъютантом к Александру Алексеевичу Дурасову, нашему дивизионеру, и сделался членом его семейства, ибо обязательно ходил к нему обедать каждый день…

…Теперь служба моя при адмирале давала звание флаг-офицера, так что поход 1846 года я уже совершил на 110-пушечном корабле «Император Александр I». Проплавав обычным образом, пришли на зимовку в Ревель. Адмирал поселился на Нарвском форштадте. Следовательно, и я нанял вышку поблизости. Здесь жизнь была другого сорта и товарищество изменилось против кронштадтского. Дурасова все уважали, начиная со старика графа Гейдена (герой Наваринского сражения, в ту пору начальник Ревельского порта – В. Ж), а потому опять дом его был центром общественной жизни.

К Рождеству я уже имел много знакомых между баронами, графами и дворянами города Ревеля. Весь город давал балы и вечера, весьма аристократические… В сентябре было здесь крупное событие. Это похороны нашего славного первого кругосветного мореплавателя, директора Морского корпуса адмирала Ивана Федоровича Крузенштерна. Умер он в своей мызе Ассе. Печальная церемония началась на Петровском форштадте и шла в Вышгородскую лютеранскую церковь, где он и погребен. Его встретили все три экипажа зимующих здесь кораблей. Войском командовал мой дивизионер А. А. Дурасов…

…По выходе в море раз и кают-компании во время штиля офицерство наше развеселилось, и я начал лаять собакой, изображая сердитую и, наконец, вой, когда ее бьют. Адмирал, каюта которого была над нами, в это время сидел у окна и, услышав лай пса, позвал камердинера Степу и спросил его: «Да разве на корабле есть собаки и у кого?». «Да это наш адъютант потешается, Ваше превосходительство, он и петухом очень хорошо поет, уткой крякает и осла представляет». – «A-а, не знал, ну пусть его тешится». Когда я пришел к вечернему чаю, добрейший Александр Алексеевич говорит мне: «Знаете, вы так хорошо залаяли, что я просто удивился. Не знал за вами этого нового художества, да и отчего же вы прежде не лаяли и не веселились?» – «На кубрике, у мичманов, это я давно слышал, Ваше превосходительство, – заявил капитан Струков, – но здесь господин Боголюбов забылся, и, надеюсь, этого больше не будет». Таким образом, я съел гриб очень горький.

Возвратясь снова в Кронштадт на зимовку, жизнь пошла со старыми приятелями опять приятно и весело. Но вот случилась и невзгода. Наша командирша м-м Беллинсгаузен, не знаю почему, нашла во мне большую перемену в обращении с ее дочерьми и племянницей, хотя я весьма был сдержан вообще, и не стала меня принимать у себя в доме на вечера. За ней последовали и подчиненные, так что я очутился в опале. Кроме меня остракизмом наказали еще пятерых из нашей удалой компании, так что мы еще более сблизились и зажили еще веселее в своем кругу. Доискаться причины невзгоды было не трудно. Я надоел всем карикатурами и передразниваниями. Засудили и за это. Были еще и другие поэзии, но уж очень пошлые, а потому и не надо их. Конечно, все это вместе взятое не говорило в нашу пользу, и многие гнев Беллинсгаузенши считали справедливым. Все это было незлобно, но, право, только шутливо.

Когда узнала о случившемся моя адмиральша Марфа Максимовна, то даже очень обрадовалась и стала утешать, чтобы я не печалился, ибо, что можно ждать от «гувернантки». А оно и правда, что командирша была мужем своим взыскана из этой среды, почему и якшалась постоянно с французскими воспитательницами, как, например, с м-м Князевой, тоже прежде гувернанткой, и Резниковой. Ареопаг этот решил, что мы, точно, люди неблаговоспитанные, сорванцы и нахалы. Но зато Анна Максимовна Лазарева, родная сестра моей адмиральши, тоже стала очень нам благоволить, и многие другие высокопоставленные дамы, состоявшие в оппозиции с главной командиршей.

Некоторые барышни на балах, где была м-м Беллинсгаузен, с нами не хотели танцевать, желая угодить ей. Но мы все-таки веселились другим образом, хоть и не очень похвально по положению и возрасту… Я тут же выучился от одного офицера крепостной артиллерии представлять полководца в гробу, что проделывал после с товарищами с большим успехом. Это было подражание тому, что выделывали куклы у шарманщиков 40-х годов. Наполеон лежал на смертном одре, окруженный маршалами, супругой и сыном. Маршалы ворочались, простирая руки, некоторые плакали. Словом, это была живая картина, и все пели при этом марш, подражая трубам разных величин.

Раз как-то первая дивизия уж очень набуянила у Марьи Федотовны, так что была принесена жалоба полицмейстеру. Тот пошел сообщить ее дивизионеру адмиралу Андрею Петровичу Лазареву. Выслушав донесение, адмирал сказал: «И только-то, никого не побили офицеры?» – «Нет, вашество». – «Ну, так это ничего, я им скажу, чтобы не шалили более и посмирнее себя вели, а наказывать тут нечего. Вот брат мой, Михаил Петрович, так тот перед кругосветным плаванием очень нашалил. Призвал команду со шлюпа своего, да и велел все рамы выставить зимой в бардаке да окна с петель снять и ставни даже и все это сложить на дворе, а за что! Хотите знать? За то, что его клопы там заели да блохи. Он этих бестий страх как не любил». Полицмейстер почтительно удалился, а офицерам в вечернем приказе было рекомендовано вести себя везде прилично. Таковы были наши почтенные старики-начальники, дай им Бог царство небесное. Сами были молоды и нас понимали. И помню, какое впечатление произвела эта история на молодежь, которая, к чести сказать, имела благодаря старым традициям хороший закал. Какие у нас ни были начальники, но мы их все-таки уважали. Суждение, что все старое глупо и тупо, для нас не было законом. Конечно, будучи более развиты чтением и воспитанием, мы ясно видели, что эти люди не мы, но явного презрения, как вижу нынче во флоте, и зависти друг к другу в нас не было, ибо жил корпусный закон товарищества, который, к несчастью, ушел с новыми преобразованиями, что всех удивляет как в армии, так и на флоте…»

Из воспоминаний контр-адмирала А. С. Горковенко о начале своей офицерской службе в 30-х г XIX века: «Выпускным гардемаринам предоставлялась на выбор служба в Черном море, в Балтийском или в Каспийском. Имя Михаила Петровича Лазарева произносилось с восторгом и благоговением и старыми, и молодыми моряками, кто искренно любил море, тот шел служить под его начальство. Военные действия против горцев также увлекали молодежь, в Черноморские экипажи набралось больше охотников, чем там было вакансий».

Молодому офицеру было очень важно найти себе влиятельного покровителя. Вот как об этом писал все тот же А. С. Горковенко: «Заграничные кампании в наше время были чрезвычайно редки, а дальние плавания чуть не считались эпохою. Чтобы попасть на эти суда нужно было пользоваться исключительною протекцией) и даже репутация отличного моряка давала только надежду на звание старшего офицера… Я всегда был так счастлив, что всюду находил себе покровителей и в этом случае человек, которому я наиболее считаю себя обязанным, был П. А. Васильев, занимавший должность начальника штаба Кронштадтскаго порта. Многими лестными назначениями я был исключительно обязан ему».

Начиная с времени правления императрицы Екатерины, на флоте практиковалась посылка молодых перспективных офицеров на стажировку в Англию, по праву считавшуюся в то время первой державой мира. Делалось это для приобретения опыта дальних плаваний, прежде всего в Ост– и Вест-Индии и изучения организации английского флота. Историк отечественного флота Ф. Ф. Веселаго писал: «Отправления морских офицеров на службу волонтерами на английский флот, бывшие в предшествовавшие годы, продолжались и дальше. Так, с 1802 по 1804 года были посланы 4 лейтенанта и 5 мичманов и до 20 гардемаринов морского корпуса. В числе лейтенантов находился известный впоследствии адмирал П. И. Рикорд. Гардемарины же отправлены были в первый раз по распоряжению министра Чичагова, который полагал, что для флота полезнее будет практически образовать большее число юношей-воспитанников, нежели немногих офицеров, содержание которых за границей обходилось втрое дороже. Кроме гардемаринов, в то же время отправлено такое же число учеников, окончивших курс в училищах корабельной архитектуры и штурманском. Первые посылались для усовершенствования в деле кораблестроения и механике, и из них впоследствии вышло несколько хороших корабельных инженеров, в числе которых был И. А. Амосов. Штурманские же ученики посылались для изучения разных портовых мастерств: столярного, мачтового, парусного, канатного; по их возвращении в Россию они получали места мастеров или помощников мастеров.