Николай Теренченко - Мы были суворовцами

• Название: Мы были суворовцами
• Автор: Николай Теренченко
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Суворовец Ваня Шамшура, лучший училищный художник, не раз рисовал в моем альбоме воздушные бои советской авиации с фашистами, его рисунки украшали не только мой альбом.

Саша Длугопольский (из 2-й роты), гуляя со мной по двору, рассказывал о макро- и микромире, и я, раскрыв рот от удивления, слушал его. Слова "молекула", "атом" я впервые услышал именно от Саши Длугопольского.

Гена Кирсанов, один из поэтов-суворовцев и мне читал свои стихи, очевидно, пробуя их на моем впечатлении?

Юра Захаров из 3-й роты, лучший пианист, следил за моими музыкальными занятиями и настойчиво внушал мне полезность гамм. Порою так не хотелось их играть, и, садясь за фортепиано, я сразу же приступал к отшлифовке разучиваемых произведений. А Юра прерывал меня и сердито говорил: "Салажонок, играй гаммы!". Это он мне открыл великого чародея норвежца Эдварда Грига. Юра замечательно исполнял "Музыкальный момент" Грига, "Лунный вальс" Дунаевского, "Цыганскую венгерку" Цфасмана и особенно - "Сентиментальный вальс" Чайковского. Мы учились у этого одаренного юноши настойчивости, с какой он совершенствовал, оттачивал свою музыкальную технику.

Частенько и сами шефы заглядывали в наши классы, помогали решать нам мудреные алгебраические задачки, интересовались, что мы читаем, и подсказывали нам, что нужно читать, строго и, самое главное, справедливо разбирали наши конфликты. Шефство старших ребят над младшими не было показухой, для галочки в протоколе комсомольского собрания. Шефы были в курсе всех наших событий, ребячьих проказ и даже тайн. То, чего не знали наши воспитатели, знали шефы. Нас часто обижали некоторые старшины, куражились над нами, а то и поколачивали за наши проказы. Жаловаться начальству считалось у нас дурным тоном, а шефам мы рассказывали все. Однажды они серьезно поговорили с одним из обидчиков. Разговор "по душам" не возымел действия, тогда ребята устроили ему "темную". Начальство строго наказало некоторых из наших шефов, но и старшина получил свое - его уволили с работы. Кураж и грубость с ребятней со стороны старшин прекратились....

Когда в 1945 году был сделан второй набор в наше училище, уже мы взялись за шефство над новичками, вводили их в курс нашей повседневной жизни, наших порядков и обычаев. Во втором наборе было 25 советских мальчишек и 25 югославов. Так наша самая младшая рота, к тому времени ставшая называться шестой, пополнилась третьим взводом.

А какие славные мальчишки влились в нашу семью! Анатолий Стулов и Виктор Мануйлов - их называли "золотыми головами" третьего взвода! Круглые отличники из года в год, они соперничали с нашими "аборигенами", отличниками учебы Колей Шапошниковым, Толей Бородаенко, Юрой Бирюковым.

Запомнилось сочинение на вольную тему, написанное в восьмом классе Толей Стуловым и зачитанное нам на уроке литературы. Оно было о наших недостатках, которые он бесстрастно и честно называл, - о нарушении дисциплины и нечестных поступках некоторых из нас. И называл пофамильно, не боясь суда и гнева товарищей. А ведь ему, хрупкого телосложения, могли запросто накостылять его же друзья и товарищи по взводу! Но ни одна рука не поднялась на автора, очевидно, подкупало мужество этого сочинителя на вольную тему.

А Вася Сердюк из этого взвода, силач и богатырь, отличный боец-разрядник! А Валя Коваленко 2-й, один из лучших гимнастов училища!

Двадцать пять мальчишек из Югославии, принятых в наше СВУ во втором наборе, было большим событием для нас. Сербы, хорваты, черногорцы, албанцы и даже турки вошли в наш многонациональный суворовский коллектив, ставший интернациональным. Все их фамилии странным для нас образом оканчивались на "ич": Баранкович, Попович, Миленкович, Вукашинович, Душанкович, Чупич, Стричавич и др. И лишь фамилия Клиновского выделялась среди "ичей". Мы сразу же окружили их своим вниманием, может быть, чересчур назойливым, ибо нас, советских, было много, а их мало, мы были у себя дома, а они на чужбине. На одного югославского пацана - около дюжины шефов! Уж больно хотелось каждому из нас внести и свою лепту в дело воспитания этих ребят, чтобы им не было тоскливо в пока еще чужой, хотя и дружественной, стране.

Поначалу я не принимал участия в шефстве над суворовцами-югославами, слишком нас, шефов, было много, полагал я. Однажды под вечер, пробегая полутемным коридором бытового корпуса, я увидел русоволосого мальчика лет семи-восьми, сиротливо стоявшего у окна. Я подошел к нему и спросил: "Ты что здесь делаешь, мальчик, почему один, почему не играешь с другими?" В ответ-молчание. Мальчик-югослав - поднял на меня глаза, в которых отразилась такая тоска, что мне стало не по себе. С этого дня я всегда находил время пообщаться с Любишей Стричавичем. Так звали маленького хорвата. Друзья называли его "Срика-брика". Полагаю, что это было ласковое и шутливо обращение. Любиша был застенчив и молчалив. По его постепенно оттаивающим глазам я понял, что наше знакомство мальчику не в тягость. На первых порах он "разговаривал" со мною только глазами. Они говорили лучше всяких слов и я научился понимать его. Я, как мог, рассказывал ему о нашей стране, о наших обычаях. Гуляя с ним по нашему саду, называл породы деревьев и растений и упрямо заставлял молчуна повторять за мною русские названия этих растений. Занимал ему место рядом со мною в кинозале, мы садились рядом, и я, как мог, объяснял ему содержание фильма. Приносил детские книжки, и мы читали их вслух.

Мало-помалу мой Любиша повеселел, стал более разговорчив и общителен с окружающими, стал принимать участие в играх своих советских сверстников, у него появились собственные увлечения и интересы, друзья. Я понял, что моя скромная миссия шефа исчерпана, остальное дополнит наша кипучая жизнь, дружный коллектив товарищей, воспитателей и педагогов. Чтобы не быть уж больно навязчивым, я постепенно отошел от него, но связи и дружбы с ним не терял до самого своего выпуска.

Надо сказать, что ребята-югославы быстро втянулись в нашу жизнь, освоили русский язык и через полтора-два года их было почти не отличить от остальной массы суворовцев. Но это "почти" все же было заметным. Между собою они разговаривали на своем языке, были более дружны и сплочены. Были великолепные спортсмены! Среди них были и футболисты, легкоатлеты, борцы, гимнасты и боксеры. Они достойно защищали спортивную честь нашего училища на городских соревнованиях и в области. Мой бывший подшефный Любиша Стричавич, этот тихоня и молчун, через несколько лет стал быстрым, шустрым малым, лучшим нападающим сборной футбольной команды училища. А когда начались всесоюзные спартакиады суворовских и нахимовских училищ, югославы-суворовцы и там показали себя с самой лучшей стороны...

9. Еще каникулы

1946 и 1947 годы запомнились мне настоящими летними каникулами, которых мы ждали с нетерпением. За год надоедало все - форма, жесткий регламент распорядка дня и дисциплины. Хотелось окунуться в другую, вольную жизнь наших гражданских сверстников, своих семей. Не будь этой отдушины, обрыдли бы для многих из нас и стены родного училища, и красивая суворовская форма, и сытое питание. Зато после каникул мы охотно возвращались в наш суворовский дом.

Большую часть каникул я проводил у милой моей бабушки Оли на старинном казачьем хуторе Каюковка близ станции Тарасовка. Неширокая извилистая речка с ее жирными окунями и раками была в общем пользовании. У каждого хуторянина был свой сад, большой участок огорода, называемый "левадой", своя живность: корова, свинья, овцы, куры, утки, гуси, индюшки. Каждая левада огораживалась оградой из местного белого камня-известняка, чтобы в леваду не забредала скотина. Двор и хозяйственные постройки назывались "базом", дом - "куренем".

В хуторе сплошные фруктовые сады. Главным занятием моих предков испокон веков был хлебушко, к которому они всегда относились как к святыне, истово и серьезно. А сады- для забавы и украшения земли. Помню, еще до войны у многих наших хуторян были странные деревья, называемые "прищепами", на которых одновременно росли и яблоки, и груши и плоды одного дерева, но разной формы, величины, окраски и даже вкуса! Деревья были уже немолоды, достигали больших размеров. Еще до великого Мичурина, полагаю, мои предки скрещивали различные виды деревьев, своим умом и пытливостью неторопливо отбирали самые зимостойкие, самые урожайные и вкусные сорта плодов.

В Каюковку я приезжал на летние каникулы почти постоянно. Встречи с друзьями и братьями были сердечны, мне были рады, меня ждали. Я всецело отдавался в распоряжение своих сверстников, с удовольствием окунался в стихию хуторской жизни юных казачат с их играми, забавами, дерзкими приключениями. Я у них пользовался огромным авторитетом военного человека. Моя бабушка Оля, подметив, как меня порою "заносит" от гордости за свою персону, строго поджимала губы и поучала: "Не гляди, унучик, на людей с кручи, а гляди с говенной кучи!" - Эти слова моей суровой, но справедливой бабки всякий раз охлаждали меня.