Льюис Кэрролл - Придирки оксфордского прохожего

• Название: Придирки оксфордского прохожего
• Автор: Льюис Кэрролл
• Жанр: Юмористические стихи

Введите сюда краткую аннотацию

---

D. Большое помещение, которое можно будет затемнить и заполнить волшебными фонариками с целью проявления Периодических Дробей в процессе расчётов. Такое помещение может также быть снабжено буфетом со стеклянными дверками для хранения различных Шкал и Систем Счисления.

Е. Узкая полоска земли, огороженная с боков и тщательно выровненная, для изучения свойств Асимптот и проверки на деле, встречаются между собой Параллельные Прямые или не встречаются, для чего она должна, говоря выразительным языком Евклида, непрерывно простираться «впрямь» [101].

Эта последняя процедура, а именно «непрерывное продолжение Прямых», может потребовать многих столетий, но такой период времени, хоть и долгий по сравнению с жизнью индивидуума, всё равно что ничего в жизни Вселенной.

Поскольку нынче для запечатления выражений человеческого лица широко применяется фотография, то почему бы не приспособить её также для алгебраических выражений? Тогда желательно наличие и небольшой фотографической комнаты — как для обычного использования, так и для фотоизображения разнообразных явлений Нарушения Симметрии — следствия процессов Рассеяния, Затмения и Вырождения, часто возникающих по причине Общего Тяготения в моменты строгих математических расчётов, и производящих любопытное действие на черты лица.

Могу я надеяться, что вы немедленно уделите внимание этому чрезвычайной важности предмету?

Заверяю Вас

в искренней преданности.

МАТЕМАТИКУС

6 февраля, 1868 г.

ПОКИНУТЫЕ ПАРКИ [102]

Solitudiem faciunt: Parcum appellant [103].

        Музей [104]! Строения прекрасней нету ныне,
Где Черуэлл [105] петляет по равнине.
Как часто я бродил в соседских кущах,
Всегда спокойной радостью влекущих!
Как часто медлил, провожая взглядом
Дитя и няню, проходивших рядом,
И озирал скамью под пышной кроной
Для резвых крошек, для четы влюблённой,
Глядел на сорванцов, в кулачном бое
Усердье проявлявших молодое
(Две фразы лишь могли все чувства в нас
Спугнуть: «Простите, сэр, который час?»
И «Бросьте, сэр, монетку!» Эти фразы
Просты и величавы, как приказы.) —
Вот вещи, привлекавшие вниманье,
Но все они теперь — воспоминанье.
       Угнетены прекрасные беседки —
Палатки им назначены в соседки;
А на лужайках новые забавы —
Там фракции орут для пущей славы,
И мышь летучая на крикетных воротцах
Визгливо вопиёт... или смеётся.
Пригорки срыты. Гладко, голо, скучно,
Но запускать мячи теперь сподручно;
Когда бы не испуг и не ушибы,
То просто так детишки не ушли бы.
       Не ладно там, где роскошь заправляет.
Коль ставка на барыш — душа страдает.
В расцвете спорт или пришёл в упадок —
На всё есть мода, уж таков порядок,
Но чудный парк, отраду городскую,
Не возместить, коль уничтожен всуе.
       Взгляни и ты, чиновный друг порядка:
Здесь весело богатым, бедным — гадко.
У мест счастливых велико отличье
От мест, принявших роскоши обличье:
По тропкам франты ходят величаво,
При глупой шутке восклицая: «Браво!» —
И богатеи (так нам заявляют)
Нешуточные суммы оставляют.
Сведём баланс. Доход — одно названье,
Поскольку средств не видно прирастанья.
Не то — потери. Богатей таков:
Займёт пространство многих бедняков —
Займёт для игрищ и прокатных лавок,
Займёт для зрелищ и лотков для ставок.
Сам голени набивкой защищает,
А яркий луг в пустыню обращает;
Элитный спорт, что держит парк в неволе,
Простых людей подальше отфутболил
И по лужайкам, тишины палач,
Гоняет с гиком свой набитый мяч.
       А помните профессора и дона,
Беседовавших здесь непринуждённо?
Прохожих изумляли старики —
Те «мёртвыми» зовутся языки.
(Пишу как Хэбер [106]. Нет уж, дам зарок
Не портить Голдсмитовский плавный слог.)
Профессор тот к питомцам снисходил,
На полусотню в год прилично жил
И так бы жил, я думаю, доднесь,
Когда б друзья (как именно — не здесь
Мне говорить) манером Джона Пога
В его пирог не влезли понемногу
И не добыли пальчиком счастливым
В пять сотен фунтов весом сочной сливы [107].
В трудах учёных он закончил дни,
Не требуя богатства, как они.
       О Роскошь! Проклятая небом сила!
Ты парк всех этих прелестей лишила.
Твой броский яд не служит утешеньем —
Он с ликованьем занят разрушеньем.
Здесь бадминтон, кларет или полпиво
В мужчинах возбуждают стих глумливый
И, напитавшись их душком угарным,
Всяк удальством заносится вульгарным.
Ещё глоток — и сумасбродство злее,
Уже друзья взирают сожалея;
Удар клюкой — и пухлый мяч несётся,
Сбивая в прах крикетные воротца.
       Как далеко заходит разоренье!
Совершено полдела, без сомненья,
И сельских добродетелей венок
Вот-вот забудет бедный городок.
Умеренность в быту, в сужденьях зрелость,
Добрососедство — всё куда-то делось;
И трудолюбье, чуждое соблазна
Беспечно жить и развлекаться праздно,
Что каждый час наукам посвятило
И среди нас поддержку находило,
И ты, Пристойность, бытия опора,
Защитница от крайностей и вздора —
Любимое и обжитое место
Вам всем покинуть суждено безвестно!
       Но даже в эти сумрачные дни,
Оксония, растлителя гони!
Внуши ему, что праведное слово
Не так цветисто, но зато сурово,
Что в интерес партийный нет резона
Вникать — там нечего искать «pro bono» [108],
Что подойдёт к концу и царство фракций,
Коль здравым смыслом все огородятся,
И не затронет ничьего ушка
Могучий клич: «Валяйте дурака!»

Май 1867 г.

НОВАЯ ЗВОННИЦА КРАЙСТ ЧЕРЧ, ОКСФОРД Монография D. C. L. [109]

«Прекрасное пленяет навсегда» [110].

I. ОБ ЭТИМОЛОГИЧЕСКОЙ МНОГОЗНАЧИТЕЛЬНОСТИ НОВОЙ ЗВОННИЦЫ, К.Ч.

[Эта первая главка построена на игре слов, которую невозможно перевести, остаётся только показать. По-английски «звонница» — belfry. Доджсон «объясняет», что это слово происходит от французского bel, т.е., по-английски, ‘beautiful, becoming, meet’  (‘прекрасный, идущий к лицу, уместный’), и немецкого frei ‘free, unfettered, secure, safe’, (‘свободный от чего-л., нестеснённый, надёжно защищённый, безопасный’). Слово Belfry, обозначающее новую звонницу для Крайст Чёрч, мы, таким образом, можем понимать как «надёжно лишённый всякой красоты»; мало того, утверждает Доджсон, данное слово — абсолютный синоним слову meat-safe ‘ящик для хранения мяса, холодильник’ (meat ‘мясо’ звучит точно так же, как meet — см. выше), «а с этим предметом новая Звонница имеет полнейшее сходство, доходящее едва ли не до совпадения».]

II. О СТИЛЕ НОВОЙ ЗВОННИЦЫ, К.Ч.

Подобный стиль в обиходе известен как «ранний испорченный» — несвоевременно ранний и удивительно испорченный.

III. О ПРОИСХОЖДЕНИИ НОВОЙ ЗВОННИЦЫ, К.Ч.

С упорством, переходящим в личные выпады, и с отчаянием, почти не отличимым от безумия, посторонние интересуются, кому именно должны мы приписать первоначальную идею всего сооружения. Не Казначей [111] ли, говорят они, пригвоздил им несогласный Колледж к земле? Доктор ли, дон [112] спроектировал этот оскорбляющий глаза ящик? Или то был Цензор [113], чьи колдовские заклинания породили эту ужасающую штуковину на погибель нашему и последующим поколениям? До того часа, как на эти и другие вопросы не последуют хоть каких-нибудь разъяснений, они должны — и будут — оставаться безответными вечно!

А в таких случаях обычно возникает Слух. Кто-то говорит, что будто бы Руководящий Орган официально утвердил идею всем конклавом, причём исходным предложением было взять за образец Башню cв. Марка в Венеции, а уже потом в результате ряда улучшений она была низведена к простому кубу. Другие утверждают, будто бы ни кто иной, как Преподаватель Химии предложил такую форму — форму кристалла. Есть и третьи, которые настаивают, что Лектор-математик отыскал её в одиннадцатой книге Евклида [114]. По-правде говоря, несть числа всевозможным мифам, толкующим сей предмет.

Настоящее же происхождение всего замысла излагается ниже; наш источник заслуживает доверия.

Глава Колледжа, а с ним и архитектор, почувствовав естественное желание придать своим именам осязательную вещественность каким-нибудь бросающимся в глаза способом, помимо некоторых перемен, отложенных на будущее, задумали блестящий и удивительный план воплощения в новой Звоннице гигантской копии Греческого Лексикона [115]. Но не успели ещё низвести данную идею к действующей модели, как обстоятельства позвали их обоих на несколько дней в Лондон, и во время их отсутствия каким-то образом (эта часть дела так пока и не нашла удовлетворительного объяснения) вся задача была перепоручена заезжему архитектору, который оставил нам даже своё имя — Джиби. Бедолага отсиживается теперь в заточении в Хануэлле, поэтому мы не станем порочить его память и напомним только, как он во всеуслышание заявлял, будто этот образ явился ему в порыве вдохновения, когда он от нечего делать разглядывал те ярко раскрашенные и весело разрисованные ящики, наполненные высушенными листьями с кустов крыжовника и живой изгороди, которые притворяются, будто содержат в себе табак самого что ни на есть кубинского происхождения. А разве не было в таком его выборе чего-то воистину пророческого? Найдется ли путешественник, с чьих уст, буде он впервые посетит это великое учебное заведение и взглянет на его новейшее убранство, не сорвётся возглас недоумения: «То — бочок, и то — бочок. Где же фасад?». А зачем фасад ящику под табачок?