Дмитрий Ерёмин - Юрий Долгорукий (Сборник)

• Название: Юрий Долгорукий (Сборник)
• Автор: Дмитрий Ерёмин
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-87994-055-1

Юрий Долгорукий известен потомкам как основатель Москвы. Этим он прославил себя. Но немногие знают, что прозвище «Долгорукий» получил князь за постоянные посягательства на чужие земли. Жестокость и пролитая кровь, корысть и жажда власти - вот что сопутствовало жизненному пути Юрия Долгорукого. Таким представляет его летопись. По-иному осмысливают личность основателя Москвы современные исторические писатели.

---

- Сын мой, - обратился к нему князь Юрий, - пойди в свою палату, у нас неотложное дело. По окончании князь Андрей заглянет к тебе.

- Не знаю Андрея. Это Китан! А ты не Юрий, и не Гюргий, и не Дюргий, а Дюр, как называла тебя моя покойная мать. Ты же называл её Фро, что означает дождь или щедрость. Забыл, княже? А что такое Дюр по-половецки? Тоже забыл?

Ярослав быстро заговорил по-половецки, князь Юрий ответил ему такой же скороговоркой, к ним присоединился и князь Андрей, и вот уже перед Дулебом и Иваницей были словно бы настоящие половцы, даже Силька немало удивился такому неожиданному перевоплощению. Князья говорили горячо, гневно, они переубеждали в чём-то друг друга, хотя и бессмысленным казалось убеждать в чём-либо полоумного Ярослава, который метался по палате, сверкая своими грифонами и хищно поблескивая узкими половецкими глазами; наконец отец и сын победили безумного, он ещё раз обежал палату, подскочил к Сильке: пристально посмотрел ему в глаза, прикоснулся пальцем к груди, сказал почти шёпотом:

- Опасности обвинений и суда хоть и людские, но насылаются дьяволом. Средства же дьявола неисчерпаемы, так и знай. А ты не виновен! Не виновен! Не виновен!

Он намеревался ещё раз возвратиться к отцу и брату, но от двери его позвал тонкий, серебряный голос:

- Брат мой князь, жду тебя давно уже, а ты не идёшь.

Никто не видел, когда вошла княжна Ольга, теперь все повернулись к ней, глаза отдыхали на тоненькой белой фигуре, все купались в серых водах необычайных глаз, а безумный Ярослав подбежал к сестре, упал перед нею на колени, поцеловал ноги, закричал:

- Веди меня отсюда, веди, Олюня-сестра!

И они вышли, оставив после себя какое-то чувство смущения, внезапно выведя всех тех, кто сидел здесь на положении судей, из состояния угрожающей торжественности в будничную растроганность. Силька малость взбодрился неожиданной поддержкой странного князя-половчанина, хотя до сих пор ещё не мог взять в толк, в чём его могут обвинять.

Дулеб с Иваницей очутились как бы посредине между князьями и обвинённым Силькой. Вторжение безумного Ярослава ещё больше подчеркнуло их неопределённое, можно даже сказать, двусмысленное положение.

Дулеб вписал в свой пергамен: "Каждый - это либо тиран, либо - раб. А те, кто посредине, терпят отовсюду".

- Спрашивай, лекарь, - подал наконец голос князь Юрий, - а то уже начал писать, хотя ещё и нечего записывать, в этом ты превосходишь даже князя Андрея.

- Записываю мысль, которую грешно было бы забыть.

- Правду сказал философ, что открытие письма ослабило людям память. Можешь начинать, лекарь.

- Тебя зовут Сильвестр, Силька? - спросил у парня Дулеб.

- Да.

- Ты из Киева?

- Из Киева.

- Был монахом в монастыре святого Феодора?

- Послушником.

- Как же ты мог стоять привратником, не имея монашеского сана?

- Не стоял я при воротах.

- Объясни.

- Не стоял, - сказал Силька и метнул туда и сюда своими пытливыми глазами, будучи не в состоянии понять, чего от него добиваются.

- Слыхал, что случилось в Киеве?

- Там много всякого бывает.

- Про смерть князя Игоря, слыхал?

- Почему бы не услышать?

- И что его взяли из монастыря, где ты был, - знаешь?

- Знаю.

- И что ворота были открыты перед толпой - тоже знаешь?

- Э-э, - тотчас же смекнул Силька, куда клонит этот загадочный человек, - ловец из тебя хитрый, да не больно ловкий! Запутать меня хочешь и впутать в сие тяжкое дело, а я не дамся, почему я должен даваться! Ищешь, кто открыл ворота, и бросился ради этого сюда, а это слишком далеко, лекарь, ежели ты и в самом деле лекарь, как тебя называет великий князь Юрий. В Киеве и искал бы! Там все, там игумен Анания и братия вся на месте, если не разбежались после того убийства. Меня ж не трогай. Я не виновен. Не виновен! И не был привратником, и в монашестве не был, а был переписывателем книг при игумене Анании - вот и всё, а больше ничего. И не лови меня, лекарь, потому как я тебе не заяц и не перепёлка.

- Когда выехал из Киева - скажешь? - спросил Дулеб.

- Почему бы и не сказать, ежели это выпадает именно на тот день, когда был убит князь Игорь.

- Открыл ворота, а потом испугался и бежал в тот самый день?

- Угадал: в тот самый день. Да только ворот не открывал, ибо не был привратником, а день, как ведомо каждому, имеет своё начало, середину и конец, так знай же, что выехал я из Киева не в середине и не в конце дня, а в начале, и не в начале, а на рассвете. И не бежал, не вышел, а выехал верхом на коне, а ты должен бы спросить, откуда у меня конь, если уж хочешь обо всём узнать.

Упоминание про коня обескуражило Дулеба. О конях он как-то не подумал, а тогда в Киеве никто о них не вспоминал, хотя ясно же, что ни у Кузьмы Емца, ни у монашка не могло бы быть коней, - следовательно, они должны были их украсть, чтобы бежать. А где украли? У кого? И почему никто не добивался возвращения коней, почему ни Войтишич, ни игумен не вспоминали про коней?

- Не ты меня спрашиваешь, - сказал Дулеб. - Говоришь, что выехал из Киева на рассвете в пятницу, когда был убит князь Игорь. Чем докажешь сие?

- А на мосту знают. Мост ещё был закрыт на ночь, и мы долго стучали в ворота, пока нам открыли. А потом не хотели мы платить мыто, потому что у Кузьмы была гривна княжеская, он показал её, и нас пропустили, как посланцев к князю Изяславу.

- Кузьма? Про какого Кузьму молвишь?

- А про Емца. Вместе выехали из Киева. Встретились перед мостом, сговорились, вышло, что едем оба в Суздаль.

- И Кузьма был с конём?

- Даже с двумя. Одного взял для поклажи.

- Кто дал тебе коня?

- Игумен Анания.

- Зачем?

- Сказал: поезжай в Суздаль, князю Андрею надобен человек, умелый в письме. Благословил меня в путь. Игумен всегда был добр ко мне. Ещё малым забрал меня у отца, обучил письму, книжной премудрости.

- А кто послал сюда Кузьму? Кто дал ему коней, гривну?

- А у него и спроси.

- Где он?

- Где-то у князя Ивана.

- Среди берладников?

- У них.

- Почему ты не поехал с ним туда?

- А что мне там делать? К оружию не приучен. Кузьма копьё метает, как никто, а я лишь писалом умею. Завернул к князю Андрею, он принял меня.

- Обещал тебе игумен Анания ещё что-нибудь?

- Благословил - и всё. Дал серебра на дорогу.

- Игумен Анания - святой человек, и негоже подвергать сомнениям его поступки, - заметил князь Юрий.

- Я уже слыхал про святость игумена, - сказал Дулеб. - Слыхал в Киеве от того самого человека, который убийцами князя Игоря назвал Кузьму Емца и монаха-привратника, бежавшего вместе с Кузьмой после убийства.

- Враньё! - горячо воскликнул Силька. - Никогда не был я привратником и не бежал ни от чего. Всё враньё!

- Кто же тот человек? - не обращая внимания на Силькин крик, спросил у Дулеба Долгорукий.

- Воевода Войтишич, ежели знаешь его.

- Знаю.

- Молвлено же было при игумене Анании.

- А игумен? Неужели не сказал, что это неправда? - даже наклонился к Дулебу Силька.

- Сказано же тебе: спрашиваю лишь я, ты отвечаешь мне.

- Хорошо, - улыбнулся Юрий. - Тогда спрошу я, лекарь. Что сказал игумен, услыхав обвинение его привратника в убийстве князя?

- Не был я привратником! - крикнул Силька.

- Помолчи, - махнул на него князь Андрей.

- Я сам спросил игумена, - потёр лоб Дулеб, вспоминая весь тот странный, теперь словно бы и вовсе не существенный разговор, - спросил его, почему не сказал о подозрении в убийстве в первый день нашего приезда в Киев. Ведь мы с Иваницей приехали прямо в монастырь святого Феодора и сразу сказали игумену, зачем приехали. Разговор же у Войтишича происходил накануне нашего отъезда из Киева, когда мы уже хотели возвращаться к князю Изяславу ни с чем, ибо в Киеве невозможно было найти виновных, виновен был весь город, а значит - никто.

- И князь Изяслав не вельми бы возрадовался таким твоим вестям, въедливо заметил Долгорукий, - он ждал от тебя вестей иных. Ему хотелось обвинить в братоубийстве Ольговичей и Давыдовичей.

- Никто и слушать не хотел про братоубийство. Ни князь Изяслав, ни воевода Войтишич, ни Анания-игумен.

- А указали тебе на меня? Не поверю в такое.

- На тебя никто не указывал. Это уже я сам, когда узнал, что убийцы бежали к тебе.

- Какие мы убийцы? Что ты говоришь такое, лекарь? Побойся бога! промолвил Силька с таким отчаянием и укоризной, что все невольно взглянули на этого отрока, и каждому стало неловко за этот допрос, за ничем не подкреплённые обвинения, подозрения, за пересказ чьих-то слов, полузабытых, несущественных, быть может, и бессмысленных, но долг довести дело до конца толкал их к новым расспросам, они должны были идти на новые неудобства, между ними не должно было оставаться ничего невыясненного, иначе не могли бы они выйти из этой палаты, хотя и не охраняемые грозной стражей, не удерживаемые никем, кроме высокого долга - установления истины.