Артем Драбкин - Я дрался в Вермахте и СС. Откровения гитлеровцев

• Название: Я дрался в Вермахте и СС. Откровения гитлеровцев
• Автор: Артем Драбкин
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9955-0785-7

Великая Отечественная война глазами противника. Откровения ветеранов Вермахта и войск СС, сражавшихся на Восточном фронте. «Окопная правда» немецких солдат и офицеров, выживших в самых кровавых побоищах Второй Мировой, чтобы рассказать, каково это – воевать против России.

Книга также выходила под названием «Окопная правда» Вермахта. Война глазами противника».

---

На службе

– Вы снимали одежду с убитых?

– Нет. Их хоронили в одежде. Точно так же мы хоронили русских солдат.

– Как вы восприняли поражение под Москвой?

– Никак.

Фронт в 1941 году остановился. Но каждый год или одна или другая сторона начинала большое наступление. Фронт удлинялся на два или три километра в ту или другую сторону, но ни у одной из сторон не было сил продолжать наступление, и все опять замирало. На юге, в районе вековых лесов, дорог нет, болота и леса. Если я хочу обойти противника, сначала надо строить дороги, или не будет снабжения. А для этого нужны ресурсы. Мы от Саала наступали до Алакуртти. В принципе оттуда оставалось всего несколько километров до железной дороги на Мурманск, но мы до нее так и не дошли. Мой школьный товарищ был пилотом «штуки». Он много раз бомбил железную дорогу и попадал. Но в течение всего нескольких часов ее опять восстанавливали.

– Насколько вы, горные егеря, были подготовлены вести войну в лесных условиях?

– Мы были абсолютно не готовы. Хотя труднодоступная местность – это для горных егерей, но воевать в лесу мы не умели. Финны – это лесные воины. У них была тактика «мотти», разработанная в 1939 году, во время русского нападения на Финляндию. Тогда финны научились сражаться в лесу, не держать фронт, а нападать с флангов, избегая лобовых атак.

– У вас были финские проводники?

– Редко. В батальоне был финский связной офицер. Мы вместе работали, но у них было собственное командование и были договоренности на уровне руководства. Они атаковали рядом одновременно с нами, но мы никогда не воевали вместе.

– Советские войска часто засылали в тыл диверсионные группы, 30–60 человек, для атаки опорных пунктов. Делала ли что-то подобное немецкая сторона?

– Мы так не делали. Иногда посылали разведку, но небольшими подразделениями. Я лично никогда в разведку не ходил.

– Какие боевые задачи обычно были у вашей роты?

– Ну, какие задачи? Атаковать, достигать поставленных целей – высоты брать, через реки переправляться.

На севере, у Северного Ледовитого океана, в бухте Питкевоно, высадилась русская разведывательная группа и хотела оттуда зайти на наши позиции. Меня с моим взводом ввели в бой. Мы атаковали, спустились в какое-то ущелье, там мне стало ясно, что дальше мы не пройдем, потому что нас все время обстреливает русская артиллерия на побережье у Пуманки. У меня там была перестрелка с двумя русскими. Они лежали на расстоянии 200 метров, за скалой, я лежал на другой стороне, тоже за скалой, и мы стреляли в друг друга из автоматов. Точно прицелиться было невозможно, потому что и я, и они были очень быстрыми. Позже мы установили, что там была большая группа из 72 морских пехотинцев. Мы ввели в бой целый батальон, чтобы эту группу снова скинуть в море. За ними пришли русские корабли, но мы им этого сделать не дали и взяли в плен несколько русских. Мертвых тоже было много.

– В Варанген-фьорде высаживалось много русских радистов для слежения за конвоями, вы принимали участие в их поиске?

– Да, высаживались, но мы ими не занимались.

– Вы слышали о разведгруппе штаба советского флота?

– Нет. О таких вещах я только читал в книге Чудова, он был наш непосредственный противник. Тогда у нас не было никакой информации.

– Вы участвовали в боях против морских десантов в Мотовском заливе?

– Нет, у нас была тихая позиция, на горе. Нам иногда сообщали, что была русская разведывательная группа, ее скинули обратно в море. В бухте Лица после войны базировался русский атомный флот. В 2002 году, когда было переосвящение солдатского кладбища в Луостаари, мы хотели посетить места боев, нам это не удалось.

– Какое было отношение к генералу Дитлю?

– Каждый год 9 апреля генерал Дитль приезжал к нам в полк, был общий праздник. Кроме того, мы Рождество вместе отмечали. Так что знали его лично. Часто мы его не видели, но мы знали, что он на месте, и если что-то происходило, он был немедленно с нами.

– Как вы восприняли покушение на Гитлера?

– 20 июля было для нас разочарованием. Как мог немецкий офицер заложить бомбу, чтобы добиться должности, при этом убежать? Те, кто стоял там вокруг стола, ему были до лампочки. Сегодня говорят о господине Штауфенберге, которого расстреляли, но не про тех, кого он там убил. У господина Штауфенберга была одна рука, он мог стрелять, но он заложил бомбу и убежал. Мы, по крайней мере, в нашей части, это событие уж никак не поддерживали. По крайней мере, когда такие дела делают, надо, чтобы они получались. Самому надо было стрелять, а не закладывать бомбу и убегать, чтобы гарантированно убить, если уж на то пошло.

– После этого покушения в вермахте что-то поменялось, с партийно-идеологической точки зрения?

– Нет. В общем, ничего. Может быть, на высших уровнях что-то поменялось, но у нас, внизу, ничего.

– Как вы получали информацию на фронте, у вас были газеты или радио?

– На фронте у нас были газеты и радио. В плену ничего не было, новости были только от антифашистов.

– Где вы жили на фронте?

– Как говорится по-немецки, в «служебных помещениях». Это могла быть палатка, это мог быть барак, если это было расположение части, это могла быть землянка, в зависимости от обстоятельств.

– Когда вы были солдатом, какое у вас было оружие?

– Карабин. И штык. Больше ничего.

– Ручные гранаты?

– Нет, обычно их не было, их выдавали в определенных случаях перед боем. И у боевого охранения на фронте всегда были. Если часовой что-то замечает, он кидает туда гранату.

– Что вы можете сказать о карабине?

– Это было оружие для прицельной стрельбы. Нельзя было просто палить во все стороны. Надо было смотреть, искать цели при каждом выстреле. С пистолетом-пулеметом совсем по-другому, там внизу магазин, нажал – и тра-та-та. А карабин – это охотничье оружие, боеприпасов мало, при каждом выстреле надо целиться.

– Обычный русский пистолет-пулемет, ППШ, не брали?

– Они тоже были. В каждом отделении у нас был легкий пулемет. Позже у нас были немецкие штурмовые винтовки и немецкие пулеметы. Они стреляли существенно быстрее, но расходовали существенно больше боеприпасов. Позже я работал логистиком, и я знаю, что исход битвы решается не только войсками на фронте, но и снабжением, которое придет позже, боеприпасами и продовольствием. Если ничего нет, то они там, впереди, будут стоять и ничего не смогут сделать.

– Когда вы стали лейтенантом, какое оружие у вас было?

– Пистолет. В бою – немецкий пистолет-пулемет. Он был надежный и легкий. У меня в конце войны был легкий русский пистолет-пулемет, не знаю, где я его взял, без барабана, со складным прикладом. Он был хороший.

– Что можете сказать о немецком пулемете?

– Немецкий пулемет, который у нас был сначала, MG-34, был надежный. Его было легко обслуживать, хотя, конечно, надо было иметь опыт. Русский пулемет был еще с водяным охлаждением, с ним было тяжелее.

– Пользовались ли камуфляжем?

– Нет.

– Вы чему-нибудь учились у противника?

– Воевать в тайге, прятаться в ветвях или в траве, перемещаться на открытой местности – солдаты этому быстро учились. Приспосабливаться и использовать местность. Еще мы выучили, что если враг прорвался через нашу позицию, то бесполезно стрелять сзади ему в спину. Надо отходить и заходить ему во фланг. У меня была ситуация у Северного Ледовитого океана. Вечером наш батальон атаковал, одна наша рота прорвала русские позиции, тогда русские солдаты втиснулись в расщелины в скалах и, если была возможность, сверху расщелин клали трупы, чтобы там удержаться. И когда мы прошли дальше, они стреляли нам в спину. Такого нельзя делать. Когда мы шли вперед, нашим людям приходилось переворачивать каждый труп, чтобы проверить, мертвый он или нет. Это эмоционально было очень тяжело. Мой товарищ из военной школы, с которым я начинал войну, при этом погиб.

– Вы участвовали в рукопашных боях?

– Нет.

– Самый страшный эпизод, который вы пережили на войне?

– Я не знаю. В Грязовце зимой, при 25–30 градусах мороза, мы должны были идти в лес и укладывать в штабеля стволы деревьев, которые срубили русские рабочие. Это было очень тяжело. Не было сил, не было инструментов, лошадей, ничего, только люди. Это было, конечно, очень тяжелое время, но мы это пережили.

– Вы получали деньги за участие в военных действиях?