Артем Драбкин - Я дрался в Вермахте и СС. Откровения гитлеровцев

• Название: Я дрался в Вермахте и СС. Откровения гитлеровцев
• Автор: Артем Драбкин
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9955-0785-7

Великая Отечественная война глазами противника. Откровения ветеранов Вермахта и войск СС, сражавшихся на Восточном фронте. «Окопная правда» немецких солдат и офицеров, выживших в самых кровавых побоищах Второй Мировой, чтобы рассказать, каково это – воевать против России.

Книга также выходила под названием «Окопная правда» Вермахта. Война глазами противника».

---

– Самое опасное русское оружие?

– Самым опасным русским оружием был, без сомнения, танк Т-34. Впервые мы их увидели в ноябре 1941 года. До этого мы сталкивались только с легкими танками и тяжелыми КВ. В ноябре 1941 года пришли первые Т-34, и это было для нас очень неприятно, потому что против них мы ничего не могли сделать. В пехотном полку был один взвод пятисантиметровых противотанковых орудий, но даже они Т-34 спереди не пробивали. Это был танк, который до 1944 года тотально превосходил все типы наших танков. Даже Т-4. С Т-34 мог справиться только 8,8-сантиметровый «Флак». Т-34 был превосходный танк, без каких-либо сомнений. У него был очень большой радиус действия, дизельный двигатель. На одной заправке он мог проезжать 500 км! Для танковых прорывов он был идеален. Потом, когда мы получили «Пантеры» и «Тигры», им стало хуже. «Пантеры» и «Тигры» пробивали танки всех типов.

– Какое оружие вы использовали против танков?

– Т-мины. Их забрасывали на моторное отделение. Так мы уничтожили значительное количество Т-34 у моста в Кириши. Мы одними из первых получили кумулятивные магнитные мины. Бросаешь ее, она прилипает к танку и взрывается. Но хитрые русские быстро приспособились и начали обмазывать танки цементом. В 1944 году мы получили фаустпатроны. Мы тогда стояли под Нарвой. Я, как командир роты, первый его попробовал. Очень хорошее оружие. Но, конечно, русские танковые части очень быстро к ним адаптировались. Не подпускали противника близко. Они знали, что если есть пехота, то ближе 80 метров лучше не подходить. Они останавливались на расстоянии 100–200 метров и расстреливали из пушек, к ним нельзя было подойти. Во время отступления мы потеряли огромное количество противотанковых пушек. Только группа армий «Центр» потеряла 700 противотанковых орудий. Они были слишком тяжелые, их нельзя было тащить, и, если машина сломалась или не было бензина, их бросали. Так у нас не осталось дальнобойной противотанковой артиллерии. И танки Красной Армии это очень быстро обнаружили. Они останавливались на расстоянии и расстреливали пехоту из пушек. Когда пехотинец копает себе укрытие, остается земля, и если нет времени или возможности замаскировать этот холм земли, то он виден танковому наводчику. Вот эти укрытия расстреливались одно за другим. У пехотинцев от этого была депрессия. Слава богу, меня там уже не было – меня ранило при отступлении. То, что я рассказываю, я слышал от моих товарищей. Они там невероятно страдали. Так что каждая армия очень быстро приспосабливается к вооружению другой армии.

– Кому давали фаустпатроны?

– Тем, кто мог с ними обходиться. В принципе они очень примитивно устроены. В конечном итоге в пехоте они у всех были. Русские их быстро скопировали и весь мир изгваздали этими РПГ-7, R-P-G, все арабы и черт знает кто, все сидят с этими РПГ.

– Можете что-нибудь сказать о русской артиллерии?

– Прежде всего, очень массовая, сильная. Стреляла хорошо. Меня один раз буквально «выстрелили» из бункера. Это была 7,62-сантиметровая пушка, которую они использовали для подавления опорных пунктов. Мы сидели в бункере, во второй линии, с первой нас уже выжали. Тут в ста метрах впереди от нас разорвался снаряд. Я еще подумал, что стреляют, вероятно, в меня. Через 2–3 минуты снаряд разорвался в ста метрах за бункером. Я моим солдатам закричал: «Вон отсюда!» Мы выскочили как сумасшедшие, и третий снаряд попал точно в бункер и разрушил его. В вилку нас взяли. Я был рад, что вовремя заметил. Ты либо учишься, либо погибаешь – это как охота на зайцев: старые зайцы знают все трюки. Русская артиллерия была ужасно сильная.

– Русская авиация?

– Сначала русской авиации почти, я бы даже сказал, вообще не было заметно. Очень быстро всех сбили. Я видел, как эскадрилья бомбардировщиков пыталась бомбить Дюнабург (Двинск/Даугавпилс). Их всех, кроме одной машины, сбили. Бомбардировщики очень быстро исчезли. Иногда прилетали «рата», но редко. Сначала они нам не очень мешали. Но когда началось отступление, все изменилось. Нас очень много бомбили. И все же они были не такие сильные, как западные силы, англичане, американцы. Те были гораздо сильнее.

– Были ли прозвища для штурмовых самолетов?

– Да. Тех, что атаковали нас при отступлении русские, по-моему, называли schturmovik. Он был легко бронирован. Они атаковали с бреющего полета. Я еще в них стрелял, но ни одного не сбил. Очень нервировали нас. В 44-м они уже много хлопот доставляли. Еще были легкие ночные бомбардировщики Р-5. Они не сильно вредили, но нервировали. Все время кружили, цели искали. Во время отступления от Нарвы нас атаковала эскадрилья двухмоторных бомбардировщиков «Бостон» Я лежал на картофельном поле, смотрел вверх и видел, как открываются бомболюки. Это было не здорово. Но, к счастью, бомбы пролетели мимо.

– «Сталинский орган?»

– Сталинский орган, да! Впервые мы встретили его в ноябре 41-го. Он нас очень удивил. В установке было, по-моему, 48 ракет, и, конечно, попасть под его залп было очень неприятно. Я вам так скажу, я часто слышал пуск ракет. И как только я их слышал, я искал укрытие, потому что никогда не знаешь, куда они попадут. Когда разрывы затихали, я шел дальше.

– Вши были?

– О! Да! И сколько! На позиции особо не помоешься, и мы всегда были грязные и завшивленные. Одеяла были полны вшей. Помню, под Киришами, я только вернулся из отпуска, на лыжах в Альпах катался. А тут…

Земля промерзла, копать невозможно. Ночью динамитом взорвали небольшие углубления вместо окопов, и из подручных средств построили небольшой блиндаж. Днем мы там вообще не могли пошевелиться – тут же русские открывали огонь. Отопления не было, потому что не было ни печи, ни дров, да и если бы русские почуяли запах дыма, то сразу прилетела бы граната. Представляете?! Мы лежали без движения в этой дыре, и нас зажирали вши. Отвратительно! Боролись мы с ними всеми доступными методами. В Киришах построили печь для прожарки: 200-литровая бочка, внизу вода, потом деревянная полка, на которую клали вещи, а сверху крышка.

– Вы этому у русских научились?

– Нет, просто опыт. Мы всегда пытались одно отделение в день посылать в обоз, чтобы они помылись, белье поменяли и вечером вернулись обратно. Но возможность для этого была только на спокойных позициях.

– Моющие средства были?

– Да, конечно, получали мыло. Белье регулярно меняли. В обозе его стирали в основном русские женщины, но это все только в обороне. В движении это не получалось.

– Был ли порошок против вшей?

– Да, порошок против вшей был. Страшно вонял, но помогал. Когда в 1945-м англичане отпускали из плена, они нас обработали этим чертовым порошком. Все должны были расстегнуть штаны и получить дозу порошка. Англичане боялись эпидемий, так что это они делали не для нашей пользы, а чтобы самих себя защитить. Вши – это ужасно… В Первую мировую войну было то же самое. Наши отцы, воевавшие в Шампани, называли ее «Вшивая Шампань». А еще клопы! Они так воняют! В 41-м году, в Новгороде, мы впервые заняли оборону. Рота стояла на острове между старым и новым Новгородом, а штаб батальона был в старом монастыре. Там был диван, я его себе взял, думал, буду спать со всеми удобствами. Боже, как я выглядел на следующее утро! Я этот диван выбросил, сказал, что я лучше буду на земле спать. В русских домах они жили в стенах. Комнаты в домах часто были внутри обклеены старыми газетами. И мы смотрели, есть ли там маленькие черные дырки. Где они были, там были клопы. Днем они были в обороне, в дырках, а ночью атаковали. В этом монастыре, где располагался штаб батальона, были красивые своды, и один офицер из нашего батальона поставил кровать на середину комнаты, а ножки кровати поставил в банки с водой, думал, что так они до него не доберутся. Ошибся! Paraschutisty! Они падали на него сверху. Все эти старые монастыри вокруг Новгорода были превращены в сумасшедшие дома. За больными ухаживала врач, племянница Римского-Корсакова, известного русского композитора. Она прекрасно говорила по-французски, была очень образованной женщиной. Однажды я получил приказ сумасшедших эвакуировать, потому что по нам стреляла артиллерия. Я их пешком переводил через Волхов. Среди них были раненые, и эта Римская-Корсакова примитивнейшими средствами делала им ампутации…

– Бордели были?

– Должны были быть. Но я никогда не был там, где они могли бы быть. Я могу представить, что в Ревеле, например, они были. Думаю, что в Гатчине могли быть, в больших городах, где были тыловые части. На фронте их точно не было. Об этом никто не думал, у нас были другие занятия. Я был в Гатчине, но только по ранению. Это большой город, но находиться в нем было не так приятно, как вы думаете. Периодически стреляли 30,5-сантиметровые пушки русского линкора «Марат». Вот лежишь ты в лазарете, а тут неожиданно прилетала такая штука… – это тоже не очень приятно.