Вячеслав Пальман - Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые

• Название: Кольцо Сатаны. Часть 2. Гонимые
• Автор: Вячеслав Пальман
• Издательство: Новая полиграфия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006

В первой части автор, бывший заключенный колымских лагерей, рассказывал о лагерной одиссее своего героя (кстати, Сергей Морозов — Вячеслав Пальман). Во второй — Вячеслав Иванович повествует о том, как работал по вольному найму в Западном горнопромышленном управлении (ныне Сусуманский район), в частности в совхозе «Сусуман», который прекратил свое существование в середине 90-х годов прошлого века. Как осваивал вместе с товарищами по несчастью колымскую землю, на которой выращивал капусту, картофель, зелень, а в теплицах — помидоры и огурцы. «Описание многих событий страшных лет были получены мною из разных источников, в том числе — слухов. Немало рассказов о том же я слушал из уст людей, прошедших лагерные годы: эти разговоры были, конечно, и явные, и искаженные, мне трудно было отсеять истинное от наносного, отсюда — цепь ошибочных картин, домыслов. Рядом с ними — увиденное своими глазами, услышанное от людей, переживших злые месяцы и годы. Но главное, что стало костяком рукописи, было и остается — личные мои переживания, — все увиденное и услышанное от людей, как и я, прошедших страшные годы. Что-то от таких источников было ошибочно, что-то приукрашено, но основа написанного в романе — мои переживания — не из числа придуманного. И основа-то событий — это явь. Страшная и живая. Явь. которая и ныне, временами, не дает покоя душе.» Вячеслав Пальман (из письма)

---

Орочко заглянул в записную книжку:

— Владимир Леглер, мерзлотовед, работал в Мурманске, срок десять лет, КРД. Затем Николай Сидоренко из Почвенного института, у него — увы! — пятнадцать лет, тоже КРД. И Альфред Кийк, эстонец, почвовед из Тартусского университета, десять лет по трем пунктам статьи 58. Все имеют опыт работы на северных почвах, все с радостью готовы…

Капитан Сапатов, которому назвали отобранных ученых, ничего против не имел, пока не узнал, за что сидят. И взъярился:

— Не пойдет! С такими статьями и сроками… Вы что, подвести меня собрались? И разговаривать не хочу! Ищите других.

— А если я попробую через Кораблина? — Сергей сказал это неуверенно, сам сомневаясь в успехе.

— Иди! Иди, если такой храбрый! — Сапатов и рассердился, и, кажется, обрадовался: с него эта миссия снимается.

— Лагерный режим не должен мешать делу, — Морозов сказал это резко и настырно. — Мы не Ваньку валяем, а дело затеяли.

— Вот ты и хлопочи. — Сапатов как-то странно поглядел на агронома. И повторил: — Топай к Нагорнову, топай.

4

Замыкая колонну с общим конвоем, на агробазу утром притащились и три специалиста, отобранные топографом. Были они, что называется, на последней черте: одетые в рванье, худющие, с серыми отечными лицами, с тем мутным, мало что выражающим взглядом, который свидетельствует об утерянном интересе к жизни.

На агробазе колонну принял бригадир, трех последних конвоир усадил на лавочку возле конторки, отступил в сторону и, зажав винтовку между колен, принялся вертеть козью ножку. На подошедших Орочко и Морозова он только глянул. Затянувшись, спросил:

— Этих молодчиков — для вас, что ли?

— Мы потолкуем с ними, — сказал Морозов.

— Валяйте при мне. — Конвоир был вроде бы вальяжным мужиком, а может быть, просто равнодушным.

Сергей рассказал ученым, какая перед совхозом задача, расспросил, знакомы ли они с северными почвами, знают ли повадки вечной мерзлоты и растений на них. И пока он говорил, лица заключенных приметно менялись, исчезал испуг, появлялось то ли изумление, то ли радость, блеснуло что-то светлое, скорее всего, надежда. Понимали, что судьба их может измениться. Эта мысль радовала, она оттесняла пассивность и безразличие к жизни. Им предлагали дело — полезное, знакомое и доброе дело, не с кайлом в руках, а прерванное дело всей долагерной жизни. Эстонец как-то по-ребячески быстро и мелко закивал головой, вдруг снял шапку, как перед алтарем. Прерывисто вздохнув, произнес с акцентом:

— Этим мы занимались всю жизнь, гражданин начальник. Не политикой, не добычей золота, а землей, которая может кормить людей.

И двое других закивали, с надеждой смотрели на молодого человека, вдруг приоткрывшего для них путь к знакомой и близкой работе.

Подошел полевой бригадир, потом Хорошев, разговор продолжался еще минут двадцать, наконец, Хорошев обратился к конвоиру и парниководу:

— Отведите их на грядки, пусть пока пропалывают редиску: хоть узнают вкус овощей.

Конвоир закинул винтовку за спину, пошел следом. Ученые шли гораздо уверенней: к цели…

— Александр Федорович, к телефону вас! — крикнула из конторки учетчица.

— Начинается, — сказал главный агроном, беря трубку. — Да, это я. Здравствуйте, капитан. Привели и тех трех. Был разговор. Но они очень слабые и пожилые люди. Они, конечно, согласились. Первое время, пока не добьемся разрешения, будут ходить с конвоем. Именно ходить. Поля большие, надо размечать места для шурфов, делать промеры. И следом потащится конвоир. Чушь какая-то. Да, Морозов повторил, что сам пойдет в управление. Или вы?.. Ладно, пусть сделает попытку. Согласитесь, это же чистейший вздор охранять едва передвигающихся, доведенных до могилы стариков! Мы торопимся, через несколько дней привезут первую рельсовую борону. А где начинать? Новый этап? Сто человек? А куда я их пристрою? Это же актированные, разве они справятся с корчевкой? Придется рыть канавы, тяжелые работы. В общем, так. Лагерь их довел до ручки, пусть лагерь хотя бы на ограниченный срок предоставит этапу отдых, да подкормит, чтобы не падали на пути в совхоз. Прикажите начальнику лагеря. Я отказываюсь брать, решительно заявляю. На прополке у нас три бригады женщин, они, по крайней мере, не съедят молодую морковку и свеклу, не оборвут листьев у капусты. Уже было, было, вы должны помнить.

Видимо, взбешенный Салатов орал в телефон, из открытой двери конторки слышался его хриповатый голос с надрывом, Хорошев слушал, слегка отведя трубку от уха. Лицо главного было твердым. Снова сказал:

— Нет, не приму. В конце концов, вы же спросите с меня за урожай. И с вас тоже спросят. Чем оправдаемся? Начальник лагеря подчинен вам. Вот вы и дайте ему команду: этапники должны восстановить силу.

Сергей стоял и кусал губы. Только Кораблин! Как убедить его вмешаться, как освободить ученых от конвоя, чтобы они работали по-настоящему, а не под винтовкой? В мечтах он уже видел палатку на склоне сопки, скважины — трубы с термометрами, ряды мелких шурфов. И Орочко с теодолитом и мерной лентой, свежие монолиты земли, образцы которой он повезет на Колымскую опытную станцию, чтобы судить о степени пригодности для пашни. Площадь большая, вслепую проводить освоение нельзя, да и просто рискованно для агрономов. Чуть что — и вредительство, ведь даже малая ошибка здесь сойдет за умысел… Под наносами в долине могут быть ледяные линзы, случаются и замороженные озера. Распаши такое место — и провал, озеро. Чем оправдаешься?

Во второй половине дня небо затянуло тучами, прогромыхал несильный, вполголоса, северный гром, и начался мелкий и совсем теплый дождь. Отличная погода для урожая! Поля враз посвежели, зелень обрела особенную яркость, капуста разлопушилась, нежилась под дождем. И голоса женщин на агробазе зазвучали мелодичней, посемейному добрей. Совсем мирный сельский пейзаж, слово «Колыма» как-то не подходило к этим светло-зеленым огородам и теплицам с открытыми фрамугами.

Со склада привезли брезентовую палатку на четверых, круглую печурку с трубами. Приготовили топчаны, инструмент для изыскателей. А сама проблема исследований все еще висела в воздухе.

Морозов и Хорошев нервничали, опять был разговор, но Сапатов категорически отказался идти в управление. Просто боялся. Агрономы хотели обойтись без ошибок, но на пути продолжал стоять какой-то параграф законов Севвостлагеря, и обойти его никто не решался.

После ужина Морозов сказал:

— Пойду к Кораблину. Без его подмоги трудно начинать. Нас же могут обвинить.

Хорошев промолчал. Орочко произнес традиционное «ни пуха ни пера». И Морозов пошел.

Долгие летние сумерки с моросящим дождем висели над долиной Берелеха, в поселке горели фонари. Пора бы спать, а тут… Морозов уже убедился, что Дальстрой со своими сотнями тысяч заключенных и десятками тысяч охраны, вольнонаемными спецами и многоликим начальством так запутан и повязан приказами и инструкциями, что ни один человек не возьмет на себя риск действовать по уму и здравому смыслу, такое поведение непременно наткнется на препятствие и принесет беду инициативному субъекту — даже если жизнь докажет, что он сто раз прав! Незримые кандалы повязали всех — и заключенных, и вольных, и самих чекистов в погонах. Может быть, потому так тяжко и со скрипом вращалось трудовое колесо в любом хозяйстве, так инертны и безынициативны были и подневольные, и командующие. Только приказ свыше делал их более подвижными — пока поперек не становился новый приказ.

Кораблин? Тоже живет и работает по приказу, думал Морозов, тогда как ноги несли его к двухэтажному дому.

Кораблин был у себя в кабинете, поскольку напротив все еще сидел Нагорнов, его голос слышался в приемной.

Лейтенант за столом приемной удивленно и подозрительно осмотрел Морозова.

— В чем дело? Документ?

Сергей протянул паспорт. Конечно, лейтенант заглянул и на страничку с черным штампом. Задумался, слушая рассказ о неотложном деле. Нехотя сказал:

— Доложу. Подожди.

И не пригласил сесть.

Вдруг вышел Кораблин, уже в плаще, видимо, собрался домой. Глянул на Морозова и поднял брови.

— Ко мне? Неужели так срочно? Ну, заходите.

Стараясь говорить спокойно, Морозов доложил, что они успели сделать и какая вдруг получилась заминка. Почвоведы нашлись, а вот статьи у них…

Кораблин записал фамилии, статьи, сказал: «посидите» и вышел, оставив дверь открытой. Сюда тотчас вошел лейтенант, принялся лениво перебирать бумаги на столе. С той стороны приемной из-за неплотно закрытой двери вдруг донесся раздраженный крик заикающегося подполковника:

— Ты мне брось привычку тыкать под нос свои приказы! Севвостлаг — слуга Дальстроя, а не его руководитель! Я требую дать указание, слышишь! И если завтра эти зеки не явятся в полевую партию, поставлю вопрос о твоем несоответствии. Понял, майор? Бумажкой от твоего начальника — как его там? — Вишневецкого что ли? — не закроешься. В Западном управлении пока хозяином подполковник Нагорнов, заруби себе на носу! Завтра в восемь ноль-ноль доложишь.