Инесса Яжборовская - Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях

• Название: Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях
• Автор: Инесса Яжборовская
• Издательство: Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН)
• Жанр: Публицистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-8243-1087-0

В книге анализируются исторические реалии, приведшие к катынскому злодеянию, — ликвидация Польского государства и его армии как одно из следствий подписания советско-германских договоров 1939 г. В центре исследования — многотрудная история Катынского дела, борьбы против замалчивания и фальсификации обстоятельств, причин и мотивов преступления, усилий по установлению лживости заключения комиссии Бурденко и всей советской «официальной версии», представленной в Нюрнберге. Обстоятельно показаны значение и роль Катыни как в советско-польских, так и в российско-польских отношениях — в течение Второй мировой войны и послевоенный период, в годы «оттепели» и «застоя», в период «перестройки» и коренных трансформаций рубежа нового века. Особо выделяются и рассматриваются 1990-е гг., когда была прорвана завеса тайны и сделан важный шаг в направлении примирения россиян и поляков, развития добрососедства и партнерства.

---

Впервые доведя до сведения общественности многие важные факты и детали прохождения в ЦК Катынского дела, Александров надеялся на приобщение этого материала в судебном разбирательстве к «делу КПСС». Главная оценка дается им во вводной части документа, где он пишет следующее:

«Расстрел польских офицеров, произведенный НКВД в апреле-мае 1940 г., — одна из самых кровавых страниц истории века. Теперь выяснилось, что это преступление совершено не только по прямому поручению Сталина, но к нему причастно Политбюро ЦК ВКП(б) сталинской поры.

Выяснилось и еще одно преступление, а именно умышленное сокрытие важнейшего документа, причем совершенное транзитом через несколько режимов — от сталинского до наших дней. Каждый день этого сокрытия оборачивается покровительством преступлению.

Для меня, как видимо и для других людей, принимавших участие в расследовании преступления в Катыни, факт сокрытия основополагающих документов оборачивается личным оскорблением и надругательством, так как означает умышленное закрытие главного хода поиска документов и необходимость обращения к менее существенным сведениям».

Изложив многие существенные для выяснения правды о судьбах польских военнопленных факты и события во время следствия в ГВП, а затем в этом письме (которое неоднократно цитировалось в этой книге), автор убежденно констатирует: «Такие документы должны жечь руки, и ни у кого нет права ни на один день отсрочки. И это преступление имеет не только правовой, но и гуманитарный аспект». Приветствуя тех, кто действовал по велению сердца, занимаясь восстановлением исторической правды, Александров решительно и жестко осуждает Горбачева и Болдина, которые, «монополизировав права на гласность», проводя «политику с двойным дном», «скрыли ряд принципиальных материалов от общества»{18}.

Не без основания, как оказалось, В.А. Александров поставил вопрос и о том, нет ли в архивах, оставшихся после Горбачева, подлинников секретных советско-германских протоколов 1939 г.

В Конституционном суде обе эти линии развития не получили. Представители компартии отнюдь не были склонны обременять ее дополнительными обвинениями. Письмо Александрова было частично опубликовано лишь в демократической газете «Куранты» с выражением надежды на его использование «в дальнейшем».

Занять открытую позицию по этому вопросу и уже тогда внести полную ясность мог бы человек, хорошо знакомый с Катынским делом, но он был верен своей линии и на слушание «дела КПСС» не явился, несмотря на двукратный вызов и наложение штрафа. Речь о Михаиле Горбачеве. 22 октября Конституционный суд, несколько приглушив резонанс от представленных Шахраем катынских секретных материалов, отказал в приобщении их к делу.

Между тем за несколько дней до этого на предъявление постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. резко среагировала российская общественность. Это произошло после того, как 18 октября в еженедельной политической передаче российского телевидения «Итоги» об этом прошло сообщение как о сенсации недели. Широко обсуждался вопрос, кто тормозил обнародование рокового документа и каковы должны быть юридические последствия для участников преступления, расстрельщиков, в какой мере виновны те, кто служил слепым орудием в руках палачей, следует ли предать их воле Божьей.

Профессор Д.А. Волкогонов, а затем и тогдашний главный архивист России Р.Г. Пихоя представили с достойными значимости события комментариями сталинское постановление с телеэкранов, а журнал «Новое время» предоставил свои страницы Л.Н. Елину. Этот известный публицист предварил свою статью «Трое с пакетом в Кремле: Катынские игры» вопросом: «Решение Политбюро о расстреле поляков найдено. Но кто поверит, что найдено оно только сейчас?» Он не церемонился ни с бывшим Президентом СССР, ни с нынешним Президентом России, рассказывая о перипетиях с поисками, обнаружением и опубликованием «тайного из тайных» документа. Естественно, он задался и вопросом об обстоятельствах и сроках передачи его польской стороне, связывая их с выходом двусторонних отношений на новый уровень{19}.

Подготовленная для передачи польской стороне и в Конституционный суд подборка документов была передана для опубликования в научный журнал «Вопросы истории»{20}.

Как только материалы «особого пакета № 1» поступили в Главную военную прокуратуру, следователи которой несколько месяцев старались довести до сознания высоких чиновников, что существование постановления Политбюро о польских военнопленных бесспорно доказано, были проведены необходимые следственные действия. В Кремле был осмотрен весь комплекс документов, проведены почерковедческая и криминалистическая экспертизы. Они подтвердили подлинность записки Берии на имя Сталина № 794/Б от марта 1940 г., подписей на ней Сталина, Молотова, Ворошилова, Микояна и Берии, а также выписки из постановления Политбюро ЦК ВКП(б) № 13/144 от 5 марта 1940 г.{21}

В качестве свидетелей были приглашены бывший начальник канцелярии Президиума ЦК КПСС Д.Н. Суханов и А.В. Коротков, директор Архива Президента РФ, в котором хранятся «особые папки» Политбюро и другие важнейшие документы партии. Они сообщили о том, как в 40-е годы функционировало Политбюро, каков был сложившийся в то время порядок принятия партийно-государственных решений: группой из приближенных к Сталину членов Политбюро, одновременно занимавших ключевые государственные посты, — Ворошиловым, Молотовым, Микояном, Калининым, Кагановичем при участии Берии. Иногда мнение отсутствовавшего члена узкого сталинского окружения испрашивалось по телефону, о чем секретарь делал отметку на документе. После получения фиксируемого мнения секретарь оформлял выписку из постановления и направлял для исполнения адресатам.

Поэтому, несмотря на то что на записке Берии Сталину № 794/Б от марта 1940 г., положенной в основу обсуждения «вопроса НКВД», рассмотренного на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) 5 марта 1940 г., вслед за резолюцией «за» имеются личные подписи только Сталина, Ворошилова, Молотова и Микояна, а о мнении Калинина и Кагановича сообщает помета на полях, было признано, что это согласованное решение всех указанных шести членов высшего партийно-государственного руководства.

В Архиве Президента РФ, тщательно осмотрев подлинные документы Политбюро того времени, следователь ГВП А.Ю. Яблоков получил подтверждение существовавшей тогда практики принятия решений. Среди протоколов заседаний Политбюро ЦК ВКП(б) за период от 17 февраля до 17 марта 1940 г. № 13/13-ОП он обнаружил «особую папку» «Подлинники постановлений и материалы». В ней имеется следующая справка за подписью заведующего особым сектором ЦК КПСС Т. Силина: «Подлинник постановления Политбюро ЦК ВКП(б) П 13/144-ОП от 5 марта 1940 г. — записка НКВД № 794/Б от марта 1940 г. за подписью Берия с голосованием т.т. Сталина, Ворошилова, Молотова, Микояна (роспись) и т.т. Калинина, Кагановича по телефону находится в папке совершенно секретных документов»{22}.

Из этого следует, что записка (с обоснованием, т.е. констатирующей частью, и проектом решения, т.е. постановляющей частью) Берии от марта 1940 г., снабженная визами лиц из сталинского руководства и есть постановление Политбюро, что решение о расстреле весной 1940 г. польских граждан, подготовленное членом ЦК ВКП(б), кандидатом в члены Политбюро Берией, было принято всеми шестью членами политбюро — Сталиным, Ворошиловым, Молотовым, Микояном, Калининым и Кагановичем. Все они несут за него политическую и юридическую ответственность в полном объеме.

Были сняты показания и с бывшего председателя КГБ А.Н. Шелепина, автора записки-представления Хрущеву от 3 марта 1959 г. об исполнении постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г.

Уникальная информация о расстреле 21.857 польских граждан, хотя недостаточно точная в отношении мест расправы, требовала немедленной проверки, тем более что в поле зрения следствия появилась новая категория репрессированных — 7.305 узников тюрем и лагерей Западной Украины и Западной Белоруссии.

Место жительства А.Н. Шелепина — «железного Шурика» — было установлено через адресное бюро Москвы.

Вот что записал А.Ю. Яблоков.

«Чтобы не столкнуться с отказом от дачи показаний, я решил договариваться о допросе не по телефону, а при личной встрече, и 9 декабря 1992 г. в 16 часов прибыл на квартиру Шелепина на улице Алексея Толстого, ныне опять Спиридоновке. Естественно, дом был элитный, оригинальной, нестандартной архитектуры. Шелепин проживал в этом доме в небольшой квартире на третьем этаже вместе с семьей своей дочери. После выяснения цели моего визита Шелепин заявил, что ничего не знает, не помнит и, кроме того, плохо себя чувствует. Поэтому дать показаний не сможет. Пришлось сделать заявление, что уклонение от дачи показаний может серьезно сказаться на полноте следствия. На вопрос Шелепина о том, какие конкретно вопросы меня интересуют и в каком порядке будут оформляться следственные действия, я объяснил, что планирую провести его допрос в качестве свидетеля с применением видеозаписи и предъявлением для дачи пояснений его письма Хрущеву. Шелепин заявил, что он категорически против применения видеозаписи и звукозаписи, что он был всего три месяца в должности, когда ему подсунули эти документы, что он подписал их, практически не вникая в суть этого вопроса, и поэтому ничего не помнит. По поводу письма он заявил, что подписал его в 1959 г., а на нем почему-то штамп ЦК КПСС 1965 г. Уцепившись за эту тему, я предложил ему дать пояснения хотя бы по поводу этого письма.