Дарья Плещеева - Аэроплан для победителя

• Название: Аэроплан для победителя
• Автор: Дарья Плещеева
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4444-7507-2,978-5-4444-1169-8

1912 год. Не за горами Первая мировая война. Молодые авиаторы Владимир Слюсаренко и Лидия Зверева, первая российская женщина-авиатрисса, работают над проектом аэроплана-разведчика. Их деятельность курирует военное ведомство России. Для работы над аэропланом выбрана Рига с ее заводами, где можно размещать заказы на моторы и оборудование, и с ее аэродромом, который располагается на территории ипподрома в Солитюде. В то же время Максимилиан Ронге, один из руководителей разведки Австро-Венгрии, имеющей в России свою шпионскую сеть, командирует в Ригу трех агентов — Тюльпана, Кентавра и Альду. Их задача: в лучшем случае завербовать молодых авиаторов, в худшем — просто похитить чертежи…

---

И это «ужасно» прозвучало с неимоверно искренней детской обидой. Вот только что носился по сцене мальчик Орест, юный циник и сумасброд, ан глядь — и морщинки уже в уголках глаз, и шейка не первой свежести, обидно до слез и никуда не денешься… все радостное в жизни оказывается ужасно коротким…

Актеры невольно обернулись и обнаружили, что эта пара отстала на добрых три десятка шагов. О чем говорили двое прежде, чем Селецкая запела, — догадаться было нетрудно. А вот как они говорили — всех озадачило. Селецкая знала по-немецки только «битте» и «ауфвидерзейн», а Сальтерн по-русски объяснялся медленно и с трудом.

Как выяснилось, не в языках и наречиях дело…

На следующий день труппа отдыхала — не столько от премьеры, сколько от ресторана «Морская жемчужина». Жемчуга в Рижском заливе отродясь не водилось, но по утрам дачники находили в клочьях тины, выкинутой волнами на берег, маленькие кусочки янтаря. Потом служители купален эту тину убирали граблями, и к тому времени, когда актрисы выбирались на взморье, шансов собственноручно найти сувенирчик у них уже не оставалось. Но человек, назвавший свое заведение «Морской жемчужиной», не прогадал — ресторан получился аристократический и модный.

И покатилась обычная гастрольная жизнь: два вечера в неделю — «Прекрасная Елена», два — сборные концерты, в которых, кроме артистов Кокшарова, участвовали приглашенные из Риги и Варшавы певцы, и еще три — оркестр, исполнявший просто хорошую классическую музыку; эти три вечера были у кокшаровской труппы формально свободными, а на самом деле — артистов звали на богатые эдинбургские дачи, попеть для светского общества.

Сальтерн чуть ли не каждый день наезжал в Бильдерингсхоф, пару раз — с сестрицей, а потом уже без нее. Актрисы посмеивались: мальчик взбунтовался против гувернантки! Но в целом роману Селецкой все покровительствовали — все, кроме Лабрюйера. Актриса ему очень нравилась, он понимал, что нищий артист рижскому домовладельцу — не конкурент, хмурился и дулся. Дело было не в корыстолюбии Валентины — просто всякой женщине хочется красивого романа, чтобы даже и мысли о деньгах не возникало, а Сальтерн этот самый красивый роман ей устроил.

Он возил актрис в своем авто в Кеммерн, на целебные воды, вонючие до изумления. Он присылал цветы — утром, когда актрисы, жившие вместе, в двух комнатах новенькой деревянной дачи, выходили на веранду пить кофе, корзина уже стояла на ступенях. Он еще раз свозил Селецкую вместе с Эстергази на солитюдский ипподром и оттуда — в рижские антикварные лавки, где они выбрали себе старые гравюры с классическим видом на Ригу с левого берега Двины. Ездили также в Дуббельн — там река Курляндская Аа чуть ли не вплотную к железнодорожному полотну подступала, и вдоль берега было множество причалов, где дачники могли брать лодки напрокат. Сальтерн неплохо умел грести и знал, где они могли набрать не только желтых кувшинок, но и белых водяных лилий.

В самом Майоренхофе он водил дам в кинематограф, в огромный зал для катания на роликовых коньках (каталась одна Танюша), в сад Горна — лакомиться мороженым. Только вот в роскошный танцзал артистки редко попадали — почти все вечера у них были заняты.

Мужчины в своей гримуборной, говоря о красивом романе, выражали сомнение в том, что домовладелец женится на актерке. Однако все видели, что ухаживает он по правилам — как если бы имел дело с женщиной своего круга, и это даже удивляло. Женщины же все впали в романтический восторг — актерки, которые перевидали множество неудачных романов, и чужих, и собственных, расцветавших за кулисами и в дорогих ресторанах, умиравших на вокзалах, вдруг разом захотели, чтобы у Селецкой было все, о чем мечтают девочки в пансионах: статный жених, свадебное платье, великолепная фата, венчание с колокольным звоном! Спустить их с небес на землю попытался разве что Маркус, а Кокшаров рукой на эту придурь махнул — пусть бесятся, раз уж оно способствует хорошему исполнению амурных романсов в концертах.

Правда, развивался в труппе еще один роман — загадочный. Некий поклонник повадился присылать Эстергази скромные букеты, приправленные бархатными коробочками, а в коробочках — неплохие драгоценности. Однажды это были золотые дамские часики, отделанные алмазной крошкой и маленькими гранатами, потом — золотая браслетка с рубинами, потом еще — брошь в виде серебряной веточки с листьями, сплошь усыпанными бриллиантами; эта удивительно изящная брошь вызвала общую зависть, и не только тонкостью работы и безупречностью вкуса — бриллиантов в ней насчитали ровно шестьдесят, правда, микроскопических. Савелий Водолеев съязвил, что тайный поклонник из особо утонченной галантности подобрал вещицу, количество камней в которой соответствовало числу лет Эстергази. За такую догадливость он чуть не схлопотал от бывшей своей подруги крепкую оплеуху.

Лабрюйер же, когда Эстергази хвасталась подарками, не ехидничал и не отвешивал комплименты, а как-то загадочно фыркал.

Актриса, к некоторому удивлению товарок, подарками не щеголяла, а прятала их в глубине кофра. В этом была некоторая логика — ее пышные туалеты требовали крупных украшений, а миниатюрные, несмотря на изящество, ей казались чересчур скромными.

Идиллия на рядом стоящих дачах, которые Маркус снял для кокшаровской труппы, завершилась июньским утром. Началось оно для Кокшарова почти привычно — с новости о похождениях двух Аяксов. Эта лихая парочка своими пьяными сумасбродствами порядком развлекала дачников.

Явившийся к нему квартальный надзиратель — немец, разумеется, с классической немецкой фамилией Шульц, — много лет отслужив на штранде и имея дело с русскими дачниками, кое-как осилил язык, но спотыкался и путался в порядке слов.

— Господин Кокшаров, — сказал он. — Господа артисты, что к вашему театру принадлежат, этой ночью ужасно и непристойно неслыханное безобразие учинить имели.

— Что еще, господи?.. — простонал Кокшаров.

— Купальную машину здешнего жителя Акментыня Яна от берега, где его жилище, злоумышленно укатили.

Кокшаров не сразу понял, что купальной машиной квартальный называет обычную на штранде повозку, в которой купальщиков или же купальщиц по широченной отмели везут на глубину. Их приобретали и содержали местные рыбаки, здраво рассудившие, что камбала в сети идет не всегда, а дачник, притащившийся на штранд из какой-то сибирской тьмутаракани, купаться желает всегда — чтоб деньги за дачу не зря были плачены. Купальная машина в сезон делалась кормилицей целого семейства. Войдя в эту крытую повозку, похожую на домик и обыкновенно выкрашенную в какой-либо яркий цвет, купальщики успевают переодеться и к тому моменту, когда их завезут на глубину, взрослому мужчине по пояс, могут быстренько по лестнице спуститься прямо в воду.

Два Аякса нашли в прибрежных дюнах, возле дома рыбака Акментыня, эту самую повозку. По мнению квартального, с ними были девицы безалаберного поведения, и оба Аякса как раз ради них старались. Они впряглись в купальную машину заместо лошади, выкатили ее на пляж, протащили с полверсты, выволокли на мелководье — очевидно, чтобы подшутить над сидевшими в повозке девицами и заставить их прыгать в воду прямо в модных туфельках и чулочках. Потом, по мнению квартального, они чем-то подкопали мокрый песок под колесами, отчего купальная машина увязла, словно в ухабах и колдобинах. И все это приключение пахло штрафом.

— Очень хорошо, герр Шульц, — сказал Кокшаров. Он уже немного успокоился и думал, как извлечь из безобразия пользу. — Повозка еще в воде?

— Бедный Акментынь пытается ее из воды трудолюбиво изъять.

— Не надо! Вот ему рубль, пусть прекратит! А я сейчас же телефонирую в редакцию «Взморья» и «Рижского курорта». Не каждый день на штранде купальные машины угоняют! Пусть приедут репортеры с фотографами! Пели?

— Весьма громко пели, господин Кокшаров.

— Это хорошо.

Музыка господина Оффенбаха очень хорошо врезалась в память — недаром Стрельский, в юности (коли не врал) игравший Париса в «Прекрасной Елене», практически безупречно запомнил все музыкальные номера и хранил их в голове более тридцати лет. Если дачник, наслушавшись ночных рулад Енисеева и Лабрюйера, невольно примется мурлыкать «Гей-го-го, дочери Зевса, будет выбор мой таков: гей-го-го, дочери Зевса, выбираю я любовь!», то уже недалеко до покупки билетов для себя и своего семейства. А исполняли гуляки не только «Выход царей Эллады», но и все прочее, кроме арии «Любовь-святыня».

Разобравшись с шалостями двух Аяксов и напевая «Мы шествуем величаво, ем величаво, ем величаво…», Кокшаров пошел в беседку. Эта резная беседка стояла в углу двора на возвышении, и оттуда был виден двор соседней дачи, где жили дамы. Кокшарову нравилось завтракать, глядя, как его артистки в самом небрежном виде выскакивают на двор и занимаются хозяйством. Обязанности общей горничной выполняла хозяйская дочь Минна, но стирку тонкого белья и кружев ей не доверяли. Да и какая актриса не умеет стирать кружева, мастерски штопать чулки, а при нужде — и прибить к туфлям подметки?