Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

• Название: Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
• Автор: Орхан Кемаль
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

Орхан Кемаль (1914–1970) не первый в турецкой прозе обратился к жизни рядового труженика. О ней писали в своих правдивых рассказах лучшие прозаики-реалисты 30-х годов прошлого века — Садри Эртем, Бекир Сыткы и прежде всего Сабахаттин Али. Но они изображали его жизнь со стороны, такой, какой она виделась деревенскому учителю, чиновнику, интеллигенту. И апеллировали главным образом к чувствам.

Внутреннюю жизнь человека из низов, во всем ее богатстве, динамизме, многосложности и своеобразии, впервые сделал предметом высокого искусства Орхан Кемаль. Это его главное художественное открытие. И потому без его книг нельзя теперь представить турецкую культуру, как нельзя без них по-настоящему понять и народ, которому писатель отдал все свои силы, весь свой талант.

В книгу вошли роман «Мошенник», повести «Муртаза» и «Семьдесят вторая камера» и рассказы.

---

Он пожал плечами:

— У меня нет пистолета.

— Как же так?

— Денег нет, чтобы купить.

— А почему нет денег?

— Отец не дал. Он безработный.

— А что до того, как остался без работы?

— Работал на ткацкой фабрике.

— А ты хотел бы быть хорошо одетым, как они, иметь пистолет?

Паренек вздохнул и отвернулся. По улице ехали автобусы, маршрутные такси, переполненные детворой пролетки. Я купил у торговца сладостями новенький пистолет и коробку патронов. Мальчишка не смотрел на меня, но, мне казалось, он сгорает от нетерпения поскорее заполучить пистолет.

Я протянул ему покупки:

— Возьми. Я купил это тебе!

Мальчишка резко повернулся и, бросив на меня взгляд, полный достоинства, зашагал прочь! Я остался на тротуаре один с пистолетом и патронами в руках.

Карманный театр

Перевод В. Лебедевой

Они сели за столик в глубине кафе с зеркальными стенами, расположенного на одной из улочек позади Бейоглу. Здесь обычно собирались поиграть в нарды, домино или в карты киномеханики, киностатисты и всякого рода искатели приключений из провинции.

Их было трое. Каждого из них я немного знал.

Они говорили о карманном театре. Карманный театр, вроде тех, что так часто можно встретить в Париже и которые время от времени появляются и у нас, дело перспективное. В нем можно ставить произведения современных западных писателей, уже считающихся классиками, а также наиболее достойные пьесы наших авторов. Карманные театры не только привьют публике любовь к театру высшего класса, но и, возможно, совершат революцию в искусстве. Человек в очках, с широким лбом и крупными ушами говорил без умолку. Я не был близок с этим человеком, но мы уже не раз беседовали. Я знал, что он младший сын довольно состоятельных родителей. Долгие годы он провел в пансионах на Бейоглу. Отец и старший брат давно забыли о его существовании, так же как он забыл о них. И только мать тайком от старшего сына и мужа каждый месяц посылает ему деньги. Немного, несколько сот лир. Почти половину их он отдает квартирной хозяйке. А остальные? Думаете, они уходят на еду? Ну нет! На остальные деньги он покупает книги, литературу о театре. Скажем, серию в синем переплете — к серии в зеленом переплете, уже стоящей у него на полке.

Молча выслушав театрала-очкарика, сухопарый белолицый актер спросил:

— Чтобы основать такой театр, нужны деньги, а где мы их возьмем?

Театрал ничуть не смутился:

— Будто все дело в деньгах…

Актер удивился:

— А в чем же?

— Самое главное — договориться в принципе.

— В принципе? Вообрази, что мы договорились!

— Оставь эти восточные штучки. Принципиальное согласие важнее денег.

Актер вспылил:

— Хорошо, друг, допустим, мы в принципе договорились!

— А если договорились, подпиши вот этот договор!

Он вынул из кармана сложенный вчетверо лист белой бумаги и расправил его на столе.

Пробежав глазами текст, актер сказал:

— Хоть я по-прежнему против условных декораций, давай ручку!

Взяв ручку у театрала, он подписал договор.

— Ну а теперь поговорим о деньгах.

Театрал начал:

— Нас здесь трое. Если каждый из нас выложит по пятьсот лир — уже полторы тысячи. Найдем еще семь человек, вот тебе пять тысяч.

— Пяти тысяч мало, — серьезно возразил актер.

— Хорошо, найдем семнадцать человек! Десять тысяч хватит? Чего смеешься?

— Где мы найдем еще семнадцать глупцов?

— Не валяй дурака, дорогой. Ты все остришь. А ведь можешь погубить серьезное дело.

— Найди десять тысяч лир, и я сразу стану серьезным!

— И найду. Можешь не сомневаться, брат. Предоставь это мне!

— Хорошо, согласен. Как мы распорядимся деньгами?

— А вот как: половину потратим на рекламу. Остальное на бухгалтерию. Ибо самое главное в идеальном театре — бухгалтерия. Это — его основа. Театр без бухгалтерии подобен человеку без желудка, без сердца…

Актер попытался прервать красноречие товарища:

— Короче!

— …если у театра… Не сбивай меня!

— А мы тебе не избиратели!

— Ну ладно…

— Продолжай!

— Так на чем я остановился?.. Самое главное — бухгалтерия! Да провалиться мне на месте, если это не так. Театр без бухгалтерии…

Актер встал.

— …подобен человеку без желудка, без сердца. Ну, я пошел!

Театрал тоже поднялся.

— Куда же ты?

— В театр… У меня репетиция!

— А чай?

— Какой чай?

— Мы выпили три чая. Кто же заплатит?

— Ты!

— С какой стати?

— Что значит — с какой стати? Меня сюда пригласил ты?

— Я…

— Значит, и за чай платить тебе. Заплатишь из денег тех семнадцати глупцов, которых ты собираешься найти. До свидания.

И он ушел.

Театрал опустился на стул.

— Что за народ эти актеры! Не могут оценить значения бухгалтерии в театре. Ослы! Впрочем, я и не собирался брать такого в свою труппу. Можно ли ему что-либо поручить? Как с ним работать?

Он встал и, взяв под руку оставшегося товарища, сказал:

— Заплати за чай и запиши. Когда мы организуем театр, вычтешь.

Умник

Перевод В. Лебедевой

До тех пор пока не устранят всякого рода трудности и не наведут порядка, мы постоянно будем нервничать, злиться, ссориться. Я вижу, как многие идут по улице, засунув руки в карманы брюк. И достаточно самого незначительного повода, неосторожно оброненного слова или жеста, чтобы тут же вспыхнула ссора.

Вчера в Каракёе я встал в очередь на маршрутное такси в Чагалоглу. Было холодно, моросил дождь. Не успевал подойти автобус, маршрутное такси или трамвай, как ожидающие бросались к нему со всех ног.

Очередь на такси все росла и росла. Ох уж эти такси! Большинство машин направляются к стоянке в Сиркеджи или Аксарае. Маршрут до Аксарая, должно быть, самый выгодный. Мост Эминеню — Аксарай. Как одолеешь дорогу от Ункапаны, минуешь Акведук, у Сарачханэ можно выключить мотор и катиться вниз до самого Аксарая, экономя бензин.

А если едешь в Чагалоглу, сначала надо перебраться через мост, потом ползти по сантиметру в час из-за пробок у мечети Ениджами. Водитель нервничает, а в конце концов получает пятьдесят курушей. Маршрут в Аксарай менее утомителен и более выгоден. А тут таксист и устанет, и денег мало заработает!..

Какой-то толстяк в черепаховых очках и в шляпе втиснулся в середину очереди. Раздались недовольные возгласы:

— Господин!

— Эй, уважаемый!

— Может, ваше превосходительство?

Не слышит, ноль внимания. Смотрит на море.

— Эй, ваше превосходительство! Тебе говорят!

Толстяк резко оборачивается:

— Что значит «эй»? К превосходительству так не обращаются. Как не стыдно!

Высокий мужчина раздраженно отвечает:

— Таким, как ты, и почище сказать можно!

Под общие смешки «превосходительство» выходит из очереди и направляется к высокому мужчине. Кажется, сейчас заревет и даст пощечину. Но, видимо прикинув, что высокий сильнее его, удаляется, презрительно покачав головой.

— Нахал, — говорит кто-то.

— А еще превосходительство, о приличии рассуждает… — добавляет другой.

— А что?

— Быть превосходительством уже неприлично.

Одна за другой подошли две машины, забрав из очереди десять человек. Среди счастливчиков оказался и толстяк в черепаховых очках. Должно быть, он обожает омлет, жаркое, фаршированные баклажаны и живет лишь для того, чтобы есть. Какой-нибудь председатель вилайетского или окружного отделения одной из правящих партий. Как бы там ни было — близкий к сильным мира сего. Такой не привык, подобно «босякам», утруждать свою смертную душу и умеет устроить свои дела раньше других. Пока я обдумывал это как тему для рассказа, подошла еще одна машина. Сели наконец мы, следующие пять человек из очереди. Холодно. Все дышат в ладони, согревая руки. Из приемника льется веселая танцевальная мелодия. Миновали мост. У мечети Ениджами попали в пробку. Попробуй проехать. Стоим почти у самого светофора. Зажегся зеленый свет. Сдвинувшись с места, машина вдруг резко тормозит.

— Ослеп, что ли? — кричит прохожий с мостовой.

— А ты куда лезешь, развалина? — орет шофер.

Начинается перепалка. В это время зажегся красный свет.

Наша машина рванулась вперед. И если бы прохожий не увернулся, быть ему под нашими колесами. «Развалина» грозит кулаком. Шофер доволен.

— А ну, жми, развалина! — кричит он.

Быстро миновав Бахчекапы, бывшее министерство юстиции, улицу Анкары, добираемся до губернаторства. Как раз в этот момент кончается танцевальная мелодия. Диктор, словно испугавшись чего-то, объявляет:

— Сейчас прозвучит музыка Рахманинова…