Орхан Кемаль - Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

• Название: Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы
• Автор: Орхан Кемаль
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1975

Орхан Кемаль (1914–1970) не первый в турецкой прозе обратился к жизни рядового труженика. О ней писали в своих правдивых рассказах лучшие прозаики-реалисты 30-х годов прошлого века — Садри Эртем, Бекир Сыткы и прежде всего Сабахаттин Али. Но они изображали его жизнь со стороны, такой, какой она виделась деревенскому учителю, чиновнику, интеллигенту. И апеллировали главным образом к чувствам.

Внутреннюю жизнь человека из низов, во всем ее богатстве, динамизме, многосложности и своеобразии, впервые сделал предметом высокого искусства Орхан Кемаль. Это его главное художественное открытие. И потому без его книг нельзя теперь представить турецкую культуру, как нельзя без них по-настоящему понять и народ, которому писатель отдал все свои силы, весь свой талант.

В книгу вошли роман «Мошенник», повести «Муртаза» и «Семьдесят вторая камера» и рассказы.

---

Все закурили по новой, поудобней уселись на скамейках.

— Видит он, значит, что между западом и востоком два моря, и текут они, льются в два котла. Только ни вода течь не перестает, ни котлы до краев не наполняются. Удивился имам Али, святой чудак, пошел он к пророку Экрему и говорит ему: «Посланник божий, видел я ночью такой-то сон, но не ведаю, что бы он значил». Улыбнулся пророк Экрем. «Твой сон, Али, — говорит он имаму, — означает, что после одна тысяча трехсотого года[87] ни утроба правителей никогда не насытится, ни денежки народные не иссякнут!..»

Повар испытующе оглядел слушателей своими выпученными глазищами с красными прожилками и снова принялся за картошку.

— Люди говорят, что Гитлер — мусульманин, — ни с того, ни с сего вставил вдруг Ильяс Докузчоджуклу.

— Верно, — поддакнул повар. — А почему бы и нет? Я тоже про это слышал. Кто знает, может, посмотрел аллах, что вера ослабла в сердцах рабов его, и подумал: «Ах, так! Вот обрушу я на неразумные ваши головы раба своего Гитлера!»

— Захоти аллах, неужто он сам не в силах рабов своих вразумить и наставить на путь истинный? — возразил тщедушный мастер. — На кой прах ему этот Гитлер сдался?

— Ну ты, мастер, и ляпнешь! — возмутился Ильяс. — Вот скажи, какая в этом мире самая ученая нация?

— Немцы! — убежденно сказал повар.

— Откуда все науки произошли?

— Из Корана.

— Во!..

Молодой официант, крепкий паренек, успевший окончить три класса начальной школы, мыл грязную посуду и с интересом прислушивался к разговору.

— Слышь, уста! — громко сказал он, обращаясь к повару. — Если все науки от Корана произошли, то чего же мы, мусульмане, не взяли их себе, а гяурам отдали?

Повар, не больно разбиравшийся в таких сложных вопросах, в сердцах цыкнул на парня.

— Твое дело посуду мыть и не совать нос в чужие дела, в коих ты ни бельмеса не смыслишь. Ишь грамотей нашелся!..

Парень покраснел до ушей и яростно загремел посудой.

— Верно сказал мальчик, Кенан-уста, — произнес тщедушный мастер. — Почему отдали, почему позволили, а?

— Мир сбился с пути истинного, — ответил повар. — Покривилась ось этого подлого, распутного мира. Кто как хочет может думать, а мое мнение такое: не за горами конец света! И все тут!

— Что изрек пророк Экрем? — вопросил Ильяс. — «Неведомо, в каком времени лягу, неведомо, в каком времени встану, — сказал посланник божий. — Разрушится старый порядок, и быть посему в этом годе!..»

В дверях столовой появился Муртаза. Увидев, что мастера из прядильного цеха сидят и болтают с ткачами в самое что ни на есть рабочее время, он насупился, нахмурил брови и выжидательно уставился на рабочих.

Собеседники поняли, что назревает скандал, но вида не подали и продолжали сидеть как ни в чем не бывало. Мастера держались независимо, считая ниже своего достоинства обращать внимание на надзирателя.

Разговор перекинулся на политику.

— Сыновья Черчилля и Рузвельта, — начал повар, — сели в самолет, подвесили несколько бомб и полетели на столицу Германии… Только оказалось, что в Германии есть такая машинка, которая может самолет в воздухе останавливать. Включили машинку, замер самолет и кубарем на землю. Пришлось джонни на парашютах спускаться, прямо в объятия к немцам. Поймали голубчиков и привели к самому Гитлеру. Посмотрел Гитлер на них и так, и этак, а потом спрашивает: «Ну, молодцы, какой казни хотите: разорвут вас сорок лошадей иль изрубят вас сорок ножей?..»

— И чего они ответили?

— Чего им отвечать! Разве у англичанина с американцем в сердце храбрость? Затряслись, зубами застучали!

— Нет, эфенди, наше правительство совсем ума лишилось, — сказал Ильяс. — Хотите знать почему? А потому, что взяло да испортило все отношения с Германией… Между тем наш немецкий собрат что сказал? Разве не говорил он: «Я всему учился у Ататюрка»? Сам рассуди, взять и испортить отношения с такой отважной нацией!

— Правильно наше правительство поступило, — сказал толстяк. — Не к чему дружить с Германией. Эта твоя Германия…

— Не говори, брат, так! Ты погляди: один против всех! Выступил один против всех государств. Иль отвага уже не в счет? Во главе такой воинственной нации…

— Чего ты заладил: один, один! Он всю промышленность Европы заграбастал.

Терпение Муртазы лопнуло: мало того, что болтают в рабочее время, еще и его не хотят замечать. Он грозно направился к сидевшим вокруг повара рабочим.

— Эй, вы! — сказал он громко. — Знаете, кто я такой?

Люди обернулись и молча уставились на Муртазу.

— Я вас спрашиваю: кто я?

— Помощник ночного надзирателя на фабрике, — спокойно ответил тщедушный мастер.

— Что? Я — помощник? — задохнулся от ярости Муртаза. — Возьми свои слова обратно! Стану я помощником! Знаешь, что я курсы кончил, обучение у старших получил? Знаешь, тебя спрашивают?

— Сядь, посиди с нами, расскажи про обучение, а мы послушаем, — посмеиваясь, сказал повар.

— Чистишь картошку? И чисти, да помалкивай! Чего зря языки чешете? Какое все это имеет касательство к работе? Отношения, видите ли, с Германией испортились, ума правительство лишилось… И вам и мне нет дела до этого! Слава аллаху, над нами есть начальство, чтобы ночи не спать и думать. Они все обсудят и примут правильное решение.

— Вот, точно! — сказал толстяк. — Они тоже, поди, курсы кончали?

— Конечно, — вставил тщедушный мастер, — и курсы кончили, и очень строгое воспитание получили…

— Ну-ка разойдись! Всем на работу! — скомандовал Муртаза. — Служба — она наша честь и совесть!

Надзиратель подтолкнул тщедушного мастера, тот возмущенно запротестовал:

— Мы не рабочие, наша служба тебя не касается!..

— Что значит не касается?

— А вот так и не касается!

— Кто я вам на фабрике?

— Помощник надзирателя за рабочими!..

— Как я могу быть помощником! — заорал опять Муртаза. Он вставал, потом садился и снова вскакивал, восклицая: — Чтоб я был помощником Нуха? Никогда! Знаешь, что технический директор говорил…

— Что бы он ни говорил, все едино: ты помощник Нуха и твое дело смотреть за рабочими…

— Знаешь, зачем меня взял мой директор?

— Какой твой директор?

— Ну, наш технический директор.

— А просто так взял, без большой надобности! Лучше бы, дорогой, ты поменьше разглагольствовал!

— Да! Не изнуряй себя, наш отважный лев, побереги силенки, — вмешался в перепалку повар. — Здесь фабрика, иль непонятно? Тут работают тысячи. У нас прытких не жалуют!..

— Заткнись, ты, колпак! Я не нуждаюсь в советах! Гляди, как бы у твоей поварешки ручка не обломилась! Вот напишу, как положено, рапорт и отдам моему директору.

— Да хоть самому аллаху отдай! — дерзко ответил тщедушный мастер, встал и вышел из столовой, за ним поспешил его приятель толстяк.

К выходу потянулись и ткачи. Муртаза стоял, уперев руки в бока, и смотрел им вслед, с досадой и сожалением качая головой.

— Да, в корне испортилась дисциплина! — бормотал он. — Ну, я наведу им порядок!..

На другой день утром в кабинет технического директора влетел начальник ткацкого цеха.

— Ради бога, Кямуран-бей, — воскликнул он с наигранным гневом, — прогони ты этого нахала! Ведь он черт-те чего на фабрике творит. Мастеров и начальников не признает. Рабочие и мастера, ну все поголовно на него жалуются… Всюду нос сует, за всеми следит, цепляется к каждому встречному-поперечному. Так не может больше продолжаться.

— Что случилось? — невозмутимо спросил директор.

— Этот надзиратель-переселенец просто невыносим, друг мой!.. Вчера вечером заявился ко мне в кабинет, даже не постучал в дверь. Говорю: уходи, а он не уходит. У меня же конверты лежат с жалованьем для рабочих… Я ему твержу: выйди из комнаты, твое дело — глядеть за рабочими. Я как-никак начальник цеха. А он мне: «Я не только тебя, я твои внутренности проверю, мне такое право технический директор дал!..» Ну куда это годится?..

Начальник цеха посмотрел на директора. Тот с прежней невозмутимостью вертел в руках клочок бумаги.

— Разве так можно? Он подрывает наш авторитет перед рабочими. Известно, что…

— В этом месяце ты собираешься повысить производительность? — прервал его директор.

Начальник цеха вспыхнул и с явным раздражением бросил:

— Постараемся!..

Он понял, что технический директор действительно поддерживает надзирателя.

В дверь постучали, и вошли два мастера, у которых накануне произошла стычка с Муртазой в столовой. Глаза у них были красные, будто после бессонной ночи. Мастера топтались у порога, не зная, как начать. Они поздоровались с директором и несмело приблизились к столу.

Директор с улыбкой кивнул им, но чувствовалось, что он уже начинает нервничать.

Мастера переглянулись, потом посмотрели на начальника ткацкого цеха. Тот ободряюще подмигнул, а директор вскинул голову и произнес: