Абрам Рейтблат - Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы

• Название: Писать поперек. Статьи по биографике, социологии и истории литературы
• Автор: Абрам Рейтблат
• Жанр: Культурология
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0318-9

Сборник включает статьи разных лет, посвященные таким малоизученным вопросам, как соотношение биографии и «жизни» биографируемого, мотивы биографа, смысловые структуры биографического нарратива, социальные функции современного литературоведческого комментария и дарственного инскрипта на книгах, социальное воображение в советской научной фантастике 1920-х годов, биографии Ю.И. Айхенвальда, С.А. Нилуса и создателя русского детектива А.А. Шкляревского, политические взгляды Ф.В. Булгарина и А.С. Пушкина, увлечение Пушкина гимнастикой, история жанра пьес-сказок в русском дореволюционном театре и т.д.

---

В начале царствования Николая I подавляющее большинство мыслителей полагало, что перемены нужны. Однако поражение декабристов показало, что вне государственной системы ничего сделать нельзя. Приходилось использовать только традиционные способы участия в политической жизни – службу в государственном аппарате и подачу записок императору. Служили и «консерваторы» (Шишков), и «либералы» (Д.В. Дашков, Д.Н. Блудов, Сперанский, Куницын, С.С. Уваров и т.п.). Попытка реформаторски настроенного П.Я. Чаадаева вести частное существование и при этом идейно влиять на современников привела к объявлению его сумасшедшим и маргинализации на довольно долгое время.

В первое десятилетие Николаевского царствования можно выделить следующие идеологические «течения»:

– быстро теряющие влияние «консерваторы» (Шишков и др.);

– религиозно-утопические «либералы» (Уваров, Чаадаев);

– «либералы»-практики (Мордвинов, Сперанский, П.Д. Киселев, Дашков, Блудов и др.)93;

– «либералы»-революционеры (члены молодежных кружков с очень аморфной и эпигонской по отношению к декабристам «вольнолюбивой» идеологией: Н.П. Сунгурова, братьев Критских, Герцена и Огарева и др.)94.

К «либералам»-практикам были близки по взглядам некоторые журналисты, считавшие, что для более эффективного проведения реформ нужно сформировать общественное мнение, прежде всего через газеты. В этом случае адресатом становилась не только власть, но и общество. Однако потенциальные публицисты хорошо осознавали, что без контроля правительства (в лице III отделения) это влияние осуществить нельзя.

Возможностей для маневра не было; тем, кто хотел издавать газету, следовало:

1) продемонстрировать свою лояльность,

2) получить право на издание газеты с политическим отделом,

3) вести эту газету, не сильно отклоняясь от «видов правительства».

Например, С.П. Шевырев, предлагая властям (по-видимому, в 1826 или 1827 году) создать по официозному литературному журналу в Петербурге и Москве, в которых содержалась бы информация «о ходе наук и словесности в России и за рубежом» и которые воспитывали бы читателей в духе «истинно православном, истинно русском, истинно монархическом», утверждал, что этим «средством правительство сможет подчинить прямому своему наблюдению ход нравственного образования соотечественников»95. В 1834 или 1835 году М.П. Погодин подал в III отделение записку с резкой критикой «Северной пчелы» справа за то, что издатели газеты помещают сообщения о революциях, внутригосударственных конфликтах, волнениях, религиозных спорах и т.д. за рубежом, не давая интерпретации в полезном для российского правительства духе: «Она [“Северная пчела”] не может руководить мнением читателей, ибо сообщает только новые известия без всякого истолкования, а из читателей ее 9/10 частей сами не в силах растолковать так, как следовало бы русскому подданному <…>». Погодин просил позволить издавать газету, цель которой – «объяснять русским читателям желания правительства при том или другом новом постановлении и рассматривать текущие современные события Европы с точки зрения, свойственной русскому, понимающему, что для его великого отечества нет образцов нигде, что оно само себе образец и что действия правящей им священной власти – суть единственно полезные, единственно благодетельные для него нововведения <…>»96. Разрешения на издание газеты Погодин не получил, но показательно, что он предлагал делать то же, что Греч и Булгарин, только лучше.

Позднее, в 1840-х годах, появилась свободная печать политических эмигрантов (П.В. Долгоруков, А.И. Герцен, И.Г. Головин и т.п.), но в 1820—1830-х спектр возможностей для лиц, желавших обсуждать с читателями актуальные проблемы, был гораздо уже.

Рассмотрим теперь, где же место Пушкина и Булгарина в рамках намеченного спектра.

Начнем с Пушкина. Казалось бы, реконструировать его социальные, политические и экономические взгляды достаточно просто – его тексты легко доступны, а его взглядам и творчеству посвящено необозримое множество работ.

Однако оказывается, что прямых его высказываний на эти темы сохранилось немного и привести их в систему довольно трудно; соответствующие интерпретации являются достаточно гипотетичными. Кроме того, указанные вопросы не вызывали особого интереса у исследователей, им уделялось гораздо меньше внимания, чем биографии Пушкина или поэтике его произведений. Следует учесть и то, что в этой сфере из-за сильной идеологизированности литературоведческой науки и сильной символической нагруженности фигуры Пушкина идеологическое давление и идеологические моды были особенно сильными, поэтому соответствующие работы сильно ангажированы, «подтягивают» Пушкина под нужные схемы; пользоваться ими можно только с сугубой осторожностью.

Поэтому ниже мы дадим краткую сводку высказываний Пушкина, позволяющих охарактеризовать его позицию в Николаевскую эпоху. Предварительно оговорим, что у Пушкина мы используем тексты, созданные с 1826 года (то есть при Николае I) по 1837 год, у Булгарина – с 1826 года по 1840-е годы (его взгляды в Николаевскую эпоху почти не менялись, поэтому, на наш взгляд, можно использовать и публикации 1840-х). При этом у Булгарина высказывания, как правило, датированы указанием на публикацию, у Пушкина же они хорошо известны, и читатель может легко датировать их самостоятельно, обратившись к академическому Полному собранию сочинений, сравнительно недавно переизданному и доступному, кроме того, в Интернете (на сайте ИМЛИ). Сложнее вопрос о различном функциональном характере цитируемых текстов (статья для публикации, набросок, письмо, дневниковая запись, изложение пушкинских высказываний в чужих воспоминаниях и т.п.), контексте высказывания и т.д. Вопрос этот важен и, если бы наша работа была специально посвящена идеологической позиции Пушкина, то, разумеется, характер высказывания следовало бы в каждом случае четко оговаривать. Но нам важно дать краткую общую характеристику пушкинских политико-идеологических взглядов для сопоставительного анализа, причем мы полагаем, что отдельные неточности вряд ли изменят общую картину, а прояснение модальности и прагматики каждого отдельного высказывания существенно увеличило бы объем публикации.

Сразу же отметим, что просвещение и его результат – «образованность» для Пушкина – высочайшие ценности и в своих высказываниях он воспроизводит ключевую просвещенческую парадигму, согласно которой человечество двигается от состояния дикости, когда людьми управляют предрассудки и суеверия, к состоянию просвещения, когда царствуют знания и разум. Так, он отвергает «суеверия и предрассудки» (11, с. 239)97, с удовлетворением отмечает, что в Европе «образующееся просвещение было спасено <…> Россией…» (11, с. 268), и сожалеет, что в России в период после свержения татарского ига обстоятельства «не благоприятствовали свободному развитию просвещения» (там же). Однако при Петре, по Пушкину, «европейское просвещение причалило к берегам завоеванной Невы» (11, с. 269).

Он считает, что «государственные учреждения Петра Великого» – «плоды ума обширного, исполненного доброжелательства и мудрости»98; поэтому «всякой русской произносит с уважением <…>» его имя (11, с. 153). Но при этом Пушкин – не абсолютный «западник», по его мнению, в ходе реформирования нужно учитывать специфические особенности России, характер ее прошлого: «Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию <…>. Есть образ мысли и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу» (11, с. 40); «…Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; <…> история ее требует другой мысли, другой формулы, как мысли и формулы, выведенных Гизотом из истории християнского Запада» (11, с. 127). Поэтому, настаивая на европеизации России, он признает, что «влияние чужеземного идеологизма пагубно для нашего отечества <…>» (11, с. 43). В частности, он резко выступает против «французской философии» (12, с. 31), имея в виду философов-энциклопедистов Гельвеция, Дидро и др., взгляды которых характеризует как «жалкие скептические умствования» (12, с. 69). Называя правление якобинцев «временем Ужаса» (12, с. 34), он радовался (в 1834 году), что запрещен журнал «Московский телеграф», поскольку «мудрено с большей наглостию проповедовать якобинизм перед носом правительства <…>» (12, с. 324).

Пушкин возлагает надежды на проводимые правительством улучшения и реформы. Путешествовавший по России в 1830—1831 годах англичанин записал после беседы с ним, что Пушкин «того мнения (как все разумные и хорошие люди), что никакая большая и существенная перемена не может иметь места в политическом и общественном строе этой обширной и разнородной империи иначе, как постепенными и осторожными шагами, каждый из которых должен быть поставлен на твердую основу культурного подъема; или, другими словами, на просветлении человеческих взглядов и на расширении разумений. Многое еще остается сделать среди высших классов; когда они будут научены понимать свои истинные интересы и интересы своих бедных крепостных, тогда кое-что можно будет сделать, чтобы улучшить положение последних, – все это требует времени. Никакая перемена не может быть длительной, если не покоится на хорошей и прочной основе.