Игорь Дмитриев - Упрямый Галилей

• Название: Упрямый Галилей
• Автор: Игорь Дмитриев
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4448-0386-8

В монографии на основании широкого круга первоисточников предлагается новая трактовка одного из самых драматичных эпизодов истории европейской науки начала Нового времени – инквизиционного процесса над Галилео Галилеем 1633 года. Сам процесс и предшествующие ему события рассмотрены сквозь призму разнообразных контекстов эпохи: теологического, политического, социокультурного, личностно-психологического, научного, патронатного, риторического, логического, философского. Выполненное автором исследование показывает, что традиционная трактовка указанного события (дело Галилея как пример травли великого ученого церковными мракобесами и как иллюстрация противостояния передовой науки и церковной догматики) не вполне соответствует действительности, опровергается также и широко распространенное мнение, будто Галилей был предан суду инквизиции за защиту теории Коперника. Процесс над Галилеем – событие сложное, многогранное и противоречивое, о чем и свидетельствует красноречиво книга И. Дмитриева.

---

Однако майевтические приемы Сальвиати не следует переоценивать. Поиск истины посредством вопросов и ответов составляет, по выражению Сигонио, «природу и мощь» диалога631. И здесь опять-таки уместно вспомнить Аристотеля:

Если тезис неправдоподобен, то вывод [вопрошающего] необходимо должен получиться правдоподобным; если же тезис правдоподобен, то вывод должен получиться неправдоподобным, ибо вопрошающий всегда делает вывод, противоположный тезису (аналитически вытекающему из положений, выставленных вопрошающим и принятых отвечающим. – Примеч. И.С. Нарского и Н.И. Стяжкина). Если же положенное неправдоподобно и не неправдоподобно, то и вывод будет таким же632.

Именно по такой схеме, как правило, и развертывается беседа в Галилеевом «Dialogo». Умело связывая одну очевидную для оппонента предпосылку (endoxa, по терминологии Аристотеля) с другой, вопрошающий вынуждает собеседника принять тезис, который последнему казался поначалу неправдоподобным. «Способ вопросов, – констатирует Сагредо, – <…> весьма способствует разъяснению вещей, – не говоря уже об удовольствии одолеть собеседника, вызывая из его уст признание того, чего он сам не сумел постигнуть…»633 При этом создается иллюзия, будто оппонент (в «Dialogo» это Симпличио) просто «припоминает» нечто ему уже известное. В действительности же дело не в сокровищах мысли, погребенных в завалах памяти, а в особом приеме ведения беседы, когда сначала выдвигается утверждение А1 (вполне для всех очевидное), затем А2 (также не вызывающее возражений) и т.д., а потом исходя из этих утверждений формулируется вывод, для собеседника-традиционалиста неожиданный.

Вот, собственно, почему Галилей выбрал диалоговую формуизложения. Только она позволяла наиболее эффективно и безопасно634 «переделывать мозг людей (rifar i cervelli degli uomini)»635, уверяя их, что ничего нового им якобы не сообщается, все это им «уже известно», но чтобы понять, что именно известно читателю, надо в ясной форме представить (смоделировать) структуру и характер его (читателя) заблуждений.

Отсюда, казалось бы, можно сделать вывод, что «новое знание, развернутое в ситуации сократического диалога, не просто “преподается” или “внушается” слушателю, но обнаруживается как раскрытие возможности его собственного мышления, то есть выступает для него не авторитетно приказанным, а имманентно доказанным. В сократическом диалоге мышление собеседника формируется, а не информируется»636. Однако мне представляется, что здесь необходимо сделать важную оговорку. Если обратиться не к майевтической функции сократического диалога вообще, но к замыслу и стратегии галилеевского «Dialogo», то обращает на себя внимание, что роль «вопрошателя», то есть Сальвиати, отнюдь не сводится к «сокращению времени», которое потребуется Симпличио для «припоминания» того, как в действительности устроен мир. Своими вопросами Сальвиати прокладывает путь в нужном ему направлении, задавая вектор движения мысли, а не просто «срезая углы» для скорости. И это не в укор Галилею, просто иначе в то время и быть не могло по многим причинам: и по причине отсутствия необходимого научного задела, и в силу того, что «от естественной науки… нельзя требовать геометрической очевидности»637, и потому, что преодоление заблуждений – процесс не чисто логический, но и психологический, а потому требующий наряду с физической аргументацией также разнообразных риторических приемов. Поэтому, реализуя свою стратегию убеждения, Галилей использует не только «факты», но и психологическое воздействие на собеседника с помощью иронии и довольно едких оценок оппонентов638, тем самым «склоняя»639 читателя на свою сторону. Это особенно чувствуется в беседе четвертого дня, где Галилей устами Сальвиати отстаивает свою весьма сомнительную (даже по меркам того времеми) теорию приливов.

РИМСКИЕ ХЛОПОТЫ

К осени 1629 года работа над «Dialogo» была почти закончена640. 29 октября Галилей писал Элиа Диодати:

Месяц назад я вновь взялся за работу над моими “Диалогами о приливах и отливах” (Dialog[h]i intorno al flusso e reflusso), которая откладывалась три года подряд (в 1626 – 1629 годах Галилей много болел, да и семейных проблем хватало641. – И.Д.). С Божьей помощью мне удалось найти правильный путь, и если я смогу продолжить свою работу этой зимой, то надеюсь завершить ее к весне и сразу же опубликовать. Кроме рассуждений о приливах вы найдете в ней обсуждение других проблем и самое полное подтверждение (una amplissima confermazione) системы Коперника с демонстрацией несостоятельности (la nullità) возражений, сделанных в ее адрес Тихо и другими642.

19 ноября Галилей просит Джанфранческо Буонамичи, тосканского посла в Испании и своего дальнего родственника643, прислать ему сведения о периодичности приливов и отливов на средиземноморском побережье644. Дело в том, что согласно Галилеевой теории, связывавшей приливы и отливы с движением Земли, в течение суток должен происходить один прилив (в полдень) и один отлив (в полночь). Однако до него дошли сведения, что в действительности за сутки происходят два прилива и два отлива. Буонамичи в письме от 1 февраля 1630 года (к тому времени работа над «Dialogo» уже была завершена) подтвердил правильность этой информации645. Галилея это известие, однако, не смутило, и он тут же придумал объяснение: наблюдаемое отклонение от его теории связано с тем, что дно морей и океанов неровное и имеет разную глубину646.

24 декабря 1629 года Галилей сообщает князю Чези:

Снова взявшись за перо три месяца назад, я уже почти завершил мои Диалоги и прояснил, наконец, те трудные вопросы, которые временами казались мне необъяснимыми. <…>. Беспокоит вопрос о публикации: может быть, мне самому стоит приехать (se sia bene ch’io mi trasferisca a suo tempo costà), чтобы не утруждать других корректурами (correzzione). К тому же я лелею надежду увидеть моих дорогих друзей и наставников до того, как совсем ослепну, ибо зрение мое с возрастом все ухудшается647.

Судя по всему, речь шла о печатании книги в Риме648. Кроме того, Галилей рассчитывал на финансовую поддержку со стороны Чези. Разумеется, намерение тосканского ученого отправиться в Рим меньше всего было связано с деликатным нежеланием «утруждать других корректурами». Видимо, он хотел заранее предупредить или по крайней мере смягчить негативную реакцию на его труд со стороны оппонентов и недоброжелателей. Кроме того, он помнил, как плохо Accademia dei Lincei издала в 1624 году «Il Saggiatore», Галилей обнаружил там 200 опечаток.

Любопытно, однако, что ни в упомянутом письме Чези, ни в других письмах к людям, с которыми Галилей мог быть вполне откровенен, он не выказывает никакого беспокойства по поводу возможных цензурных осложнений649. Видимо, Галилей считал, что волноваться не о чем, препятствий не будет, поскольку назначенный 2 июня 1629 года новый управляющий Апостольским дворцом (Magistro Sacri Palatii Apostolici), доминиканец Никколо Риккарди по прозвищу отец Мостро (Mostro)650 – именно он имел право давать окончательный Imprimatur, – относился к ученому с большим уважением. Они были знакомы по крайней мере с 1618 года. В 1623 году, когда отцу Риккарди была поручена цензура «Il Saggiatore», он не только дал условную санкцию на издание (так называемый Imprimatur si videbitur Reverendissimo P. Magistro Sacri Palatii Apostolici), но и отметил, что книга «содержит множество тонких замечаний относительно философии природы (tante belle considerazione appartenenti alla filosofia naturale)», и добавил: «я счастлив, что имел честь родиться в одно время с ним [Галилеем] (dell’ autore, nel cui tempo mi reputo felice d’esser nato)»651.

Впрочем, далеко не все корреспонденты и друзья Галилея в Италии и за ее пределами разделяли его оптимизм относительно публикации «Dialogo». Так, например, Марен Мерсенн, узнав (по-видимому, от Пьера Гассенди652) о том, что Галилей завершает работу над книгой о движении Земли, предложил итальянскому ученому опубликовать ее во Франции653. Но Галилей счел это предложение неприемлемым и даже не ответил на письмо Мерсенна.

К январю 1630 года пятисотстраничная рукопись «Dialogo» была готова654, и текст был прочитан в Пизе, в доме каноника Никколо Чини, «под аплодисменты и восторги всех присутствовавших»655. Друзья Галилея – Бенедетто Кастелли656 и Джованни Чамполи [рис. 2.1] – переговорили с Риккарди и сообщили, первый с большим оптимизмом, второй чуть сдержанней, что «можно быть уверенным в успехе дела»657.

Кастелли в беседе с Риккарди добавил от себя, что Галилей, мол, только потому и решил закончить работу над «Dialogo», что узнал о назначении фра Никколо управляющим Апостольским дворцом (Padre Maestro di Sacro Palazzo)658, что, конечно, было неправдой, однако отцу Мостро было лестно услышать эту white lie, и он заверил Кастелли, что синьор Галилей всегда может рассчитывать на его, Риккарди, содействие. Заметим, что ни Чези, ни Кастелли, ни Чамполи, ни тем более Риккарди не были знакомы ни со структурой, ни, подавно, с содержанием «Dialogo», они имели лишь общее представление о тематике книги. Фактически, ведя переговоры с отцом Мостро, Кастелли просил доминиканца, как говорят в подобных случаях англичане, to buy a pig in a poke. А у того не хватило… даже не знаю чего… может быть, устойчивости к лести, а может, решительности и твердости, чтобы ясно заявить – пока рукопись не будет прочитана им лично, никаких авансов никому, даже Галилею, с коим Риккарди был счастлив жить в одну эпоху, он давать не будет. Но не всех можно было так легко дурачить, как отца Мостро. Впрочем, и Риккарди, как показали дальнейшие события, был не столь уж прост и наивен.