Даниил Мордовцев - Русские исторические женщины

• Название: Русские исторические женщины
• Автор: Даниил Мордовцев
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-00064-737-0

Предлагаем читателю ознакомиться с главным трудом русского писателя Даниила Лукича Мордовцева (1830–1905)◦– его грандиозной монографией «Исторические русские женщины». Д.Л.Мордовцев —◦мастер русской исторической прозы, в чьих произведениях удачно совмещались занимательность и достоверность. В этой книге мы впервые за последние 100 лет представляем в полном виде его семитомное сочинение «Русские исторические женщины». Перед вами предстанет галерея портретов замечательных русских женщин от времен «допетровской Руси» до конца XVIII века.

Глубокое знание истории и талант писателя воскрешают интереснейших персонажей отечественной истории: княгиню Ольгу, Елену Глинскую, жен Ивана Грозного, Ирину и Ксению Годуновых, Марину Мнишек, Ксению Романову, Анну Монс и ее сестру Матрену Балк, невест Петра II Марью Меншикову и Екатерину Долгорукую и тех, кого можно назвать прообразами жен декабристов, Наталью Долгорукую и Екатерину Головкину, и еще многих других замечательных женщин, включая и царственных особ – Елизавету Петровну и ее сестру, герцогиню Голштинскую, Анну Иоанновну и Анну Леопольдовну.

---

Целый день искали Нарышкиных и свирепствовали во дворце. На другой день то же: все искали своих жертв, которые прятались двое суток то в комнатах царевны Натальи Алексеевны, маленькой сестры Петра, то у вдовы-царицы Марфы Матвеевны, и об их убежище знала одна лишь постельница Клушина.

Ожесточение бунтовщиков дошло до крайних пределов: от крови и вина они опьянели совершенно, и когда Хованский, «Тараруй», спросил их:

– Не выгнать ли из дворца царицу Наталью Кирилловну?

– Любо! любо! – отвечали ревом эти рассвирепевшие звери. Спасенья нельзя было ждать ни откуда. Надо было опасаться, что обезумевшие мятежники станут бить всех бояр. Поэтому приходилось выдать тех, кого они требовали, а главное – выдать Ивана, брата Натальи Кирилловны.

– Брату твоему не отбыть от стрельцов: не погибать же нам всем за него! – с сердцем сказала царевна Софья царице Наталье.

Бояре также просили царицу выдать брата, чтобы спастись самим.

Несчастного выдали: его ввели в церковь Спаса, перед смертью исповедали, приобщили, и, как умирающего, напутствовали и соборовали. Царевна Софья советовала ему взять образ и нести перед собой – не испугаются ли убийцы и не устыдятся ли образа.

Боязнь бояр не позволила даже сестре проститься с братом. Особенно торопил их старик князь Яков Никитич Одоевский, да и сцена прощанья была раздирательная.

– Сколько вам, государыня, не жалеть, а все уж отдать придется, – говорил он Наталье Кирилловне: – а тебе, Ивану, отсюда скорее идти надобно, а то нам всем придется погибать из-за тебя.

Ивана стрельцы пытали, но и под пыткой он молчал. Несчастного разрубили на части.

Поймали доктора Данила фон-Гадена. Его обвинили в отравлении царя Федора. Царица Марфа Матвеевна и царевны умоляли стрельцов пощадить его, уверяя, что все лекарства, которые давались больному парю, Гаден сам отведал в их глазах.

– Да он не только уморил царя Федора Алексеевича, – кричали стрельцы: – он чернокнижник: мы у него в доме нашли сушеных змей, и за это надо казнить его смертью.

Пытали и рассекли доктора на части.

Звери, думая, что совершили подвиг за царя, подошли ко дворцу и кричали:

– Теперь мы довольны. С остальными изменниками ваше царское величество чините что угодно, а мы за ваше царское величество, за обеих цариц, царевича и царевен готовы головы свои складывать!

Вот что наделала царевна Софья!

У царской матери, у царицы Натальи Кирилловны, не осталось никого: всех перебили. Остался только царь-ребенок. Ясно, что о борьбе со всемогущей Софьей ей и думать было нечего, – ей, которую князь Хованский называл «стрелецкой женкой», а сына ее – «стрелецким сыном», так как отец царицы Натальи Кирилловны – мы видели выше – был одно время стрелецким головой. Они остались без семьи, и современники справедливо назвали несчастную мать великого Преобразователя России – «бессемейной».

После стрелецкого погрома царевна Софья царствовала по всей своей воле: первый раз после первой русской княгини Ольги, мстившей древлянам за смерть мужа, Русской землей управляла женщина, и притом девушка, вместе с целым десятком других царевен. Все шло с докладами к царевнам «на верх»: знали только Софью, которая наградила стрельцов за верную службу, раздав им деньги и обещав еще по десять рублей на стрельца. Буяны эти переименованы были в «надворную пехоту» – тоже едва ли не по примеру «надворного» войска в Польше. Начальником «пехоты», говорят, сам себя выбрал «Тараруй».

Но в царевне Софье, по-видимому, был тот же реформационный дух, что и в ее маленьком брате Петре, будущем «царе-работнике»: она не остановилась на том, что было сделано. Хованский докладывал, что стрельцы и московские люди хотят, чтобы оба царевича царствовали вместе. Это значило, чтобы царевна Софья была правительницей до их возмужалости, по примеру Елены Глинской, матери Грозного, а Наталья Кирилловна отошла бы уже на третий план.

Буяны-стрельцы обедают во дворце каждый день по два полка. Задобренные едой и питьем, они упрашивают царевну Софью взять в свои руки кормило правления – быть правительницей. После долгих притворных отказов, она взяла то, что уже давно было в ее руках.

Но стрельцы все же не могли не сознавать, хотя смутно, что они наделали, что учинили они нехорошее дело, злодейское, что дело это – все-таки был бунт.

И вот, они подают царям челобитную:

«Сего пятого-на-десять мая, изволением Всемогущего Бога и Пречистая Богородицы, в московском государстве случилось побитье, за дом Пресвятые Богородицы и за вас, великих государей, за мирное (мирское) порабощение, и неистовство в вам, и от великих в нам налог, обид и неправды» – побиты такие-то и такие-то. «И мы, побив их, ныне просим милости – учинить на Красной площади столп и написать на нем имена всех этих злодеев (невинно побитых-то) и вины их, за что побиты, и дать нам во все стрелецкие приказы, в солдатские полки и посадским людям во все слободы жалованные грамоты за красными печатями, чтобы нас тогда бояре, окольничие, думные люди и весь ваш синклит и никто никакими поносными словами, бунтовщиками и изменниками не называли», и т. д.

Учинили им и столб. Дали грамоты за красными печатями. Но и этого было мало. Со стрельцами стали раскольники: им тоже хотелось, чтоб и их старая вера признана была делом хорошим, правым. Они требовали собора.

Доложили и об этом царевне Софье. Велено было позвать выборных раскольничьих, говорунов, опиравшихся на целую массу раскольников и стрельцов, в Грановитую палату, хотя раскольники и требовали, чтобы собор был на площади, перед всем народом: хотелось тоже, видно, побуянить. Им сказали, что царевнам и царице на площади быть непригоже, зазорно.

Хованский, желая запугать царевну, не советовал ей быть в палате при споре с изуверами.

– Буди воля Божья, но я не оставлю святые церкви и ее пастыря, – отвечала Софья.

Хованский начал пугать бояр.

– Просите, Бога ради, царевну, чтоб она не ходила в Грановитую с патриархом; а если пойдет, то при них и нам быть всем побитым.

Но она и бояр не послушалась. Со страхом и слезами маститый старец-патриах прошел в Грановитую палату не через Красное крыльцо, боясь изуверов, а по Ризположенской лестнице. Зато через Красное крыльцо велел пронести древние книги, славянские и греческие, чтобы показать изуверам и народу это оружие борьбы против церковного мятежа.

Раскольники вошли в Грановитую палату с крестом, Евангелием, образами, налоями и свечами.

На царских тронах они увидали двух царевен: Софью и тетку ее, Татьяну Михайловну, одну из наиболее уважаемых всеми личностей. Ниже, в креслах, сидели: царица Наталья Кирилловна, царевна Марья Алексеевна и патриарх. Остальные места были заняты архиереями, царедворцами, боярами и выборными от стрельцов.

– Зачем пришли вы в царские палаты и чего требуете от нас? – спросил патриарх коноводов раскольничьих.

– Мы пришли к царям-государям побить челом о исправлении православной веры, чтобы дали нам свое праведное рассмотрение с вами, новыми законодавцами, и чтобы церкви Божьи были в мире и соединены, – отвечал знаменитый изувер Никита, суздальский священник.

– Не вам подобает исправлять церковные дела, – сказал патриарх: – вы должны повиноваться матери своей, святой Церкви и всем архиереем, пекущимся о вашем спасении: книги исправлены с греческих и нашить харатейных книг по грамматике, а вы грамматического разума не коснулись и не знаете, какую содержит в себе силу.

– Мы пришли не о грамматике с тобой говорить, а о церковных догматах! – закричал Никита. – Зачем архиереи при осенении берут крест в левую руку, а свечу в правую?

Когда, вместо патриарха, стал отвечать на это холмогорский епископ Афанасий, Никита бросился на него с поднятой рукой.

– Что ты, нога, выше головы ставишься? – закричал он. – Я не с тобой говорю, а с патриархом!

Выборные от стрельцов тотчас оттащили Никиту от Афанасия. Софья-царевна, возмущенная сценой, вскочила с трона.

– Видите ли, что Никита делает? – говорила она с негодованием. – В наших глазах архиерее бьет, а без нас и подавно бы убил!

– Нет, государыня, он не бил, только рукой отвел, – защищались раскольники.

– Тебе ли, Никита, с святым патриархом говорить? – продолжала царевна. – Не довелось тебе у нас и на глазах быть: помнишь, как ты отцу нашему и патриарху и всему собору принес повинную, клялся великого клятвой вперед о вере не бить челом, а теперь опять за то же принялся?

– Не запираюсь, – отвечал Никита: – поднес я повинную за мечом да за срубом, а на челобитную мой, которую я подал на соборе, никто мне ответа не дал из архиереев: сложил на меня Семен Полоцкой книгу – «Жезл», но в ней и пятой части против моего челобитья нет. Изволишь, я и теперь готов против «Жезла» отвечать, и если буду виноват, то делайте со мной, что хотите.

– Не стать тебе с нами говорить, и на глазах наших быть! – отвечала Софья, и приказала читать раскольничью челобитную.