Левиан Чумичев - Васина Поляна

• Название: Васина Поляна
• Автор: Левиан Чумичев
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Герой заглавной повести — наш современник — в воспоминаниях о матери прикасается к легендам о подвигах гражданской войны. В других повестях — уральское военное детство. В былицах — зарисовки из сегодняшней жизни города и села. Книга адресована юношеству.

---

— Ешь! Досыта ешь.

— Леня, что это? Откуда? — испуганно и строго спросила мама.

А Ленька у умывальника соском брякал:

— Мам! Сготовь что там есть. Ребята придут, и Хазар, и Доходяга…

— Объясни сейчас же, в чем дело! Откуда этот хлеб, продукты?!

— Не бойся, мама. Это честный хлеб. На завод я поступил. Не говорил тебе, чтобы ты не ревела. Да и думал, что не примут. А теперь все, вот! — и Ленька выложил на стол пропуск. Мать читала:

— «Лосев Леонид Иванович, цех восемь, слесарь».

Сашка жевал и жевал хлеб. Животишко у него становился круглым. Жадный огонек в глазах поугас. Не переставая жевать, братишка сказал:

— Теперь все законно. Теперь не помрем ни за что! Это уж точно!

А мама все смотрела и смотрела в пропуск, как будто там было что-то такое, чего она никак не могла разглядеть.

МУЖЧИНЫ ДО ВОСЕМНАДЦАТИ

Катилось-летело времечко.

Война же, проклятая, из памяти людей не выходила. Вроде все слезы выплакали по погибшим, помянули многажды, а вдовы да сироты смиряться с гибелью мужей и отцов не хотели. Особенно родители упорствовали — все поджидали своих сыночков.

На удивление всем нахаловская бабка Нестерова дождалась своего сына Зиновия. Бабка была очень настырной, уже и послевоенный крутой голод миновал, уже карточки отменили, а она все молилась за сына, уверяла всех, что зря на Зиновия похоронку написали.

Он и явился, Зиновий Нестеров. Он не только в плену побывал, но и во Франции досыта навоевался. Он даже по-французски говорить умел, только не с кем было.

Сорок восьмой год шел, и калеки, на фронте изувеченные, на каждом шагу встречались. Слепые в поездах хриплыми голосами песни пели, безногие и безрукие на базаре кто чем промышляли… На одного совсем-совсем безрукого парня специально глядеть приходили. Обычно он пристраивался у стены буфета около ровненькой фанерной дощечки. Между пальцами правой ноги парень вставлял самопишущую трофейную ручку и ногой, очень даже каллиграфически, писал на тетрадных листах в клеточку письма, заявления и даже стихи. Правда, над стихами он думал долго и меньше стакана водки за них не брал.

Конечно, большинство фронтовиков, если мало-мальски позволяло здоровье, поустраивались на работу. А для безнадежных инвалидов и курсы бухгалтеров и учетчиков создали, и инвалидскую артель «Красная охрана».

Старшего Лосева, Ивана Алексеевича, все еще держали в психиатрической лечебнице.

А Ленька Лосев пообвык уже в своем ШИХе, штамповочном инструментальном хозяйстве.

…Летело-катилось времечко.

Три с лишним года уже Леонид Лосев проработал самостоятельно. Правда, очень сложные штампы ему еще делать не доверяли, но кругляши он мастерить научился, а отремонтировать мог почти любой из штампов, что грохотали на штамповочном участке.

Сидел он теперь за верстаком самого Сергея Ивановича Смирнова, которого схоронили на старом нахаловском кладбище прошлой осенью.

Поначалу, и до войны, да и в войну еще, на этом кладбище всех подряд хоронили, а теперь места тут не стало, и так получилось, что на старом кладбище стали хоронить только людей достойных, про которых в городской газете в черной окаймовочке упоминалось или даже портрет покойного печатали, а под некрологом «группа товарищей» подписывалась.

Всякие же другие-разные успокаивались на далекой неохватной Лопатинской горе.

Смирнова хоронили не только работники восьмого цеха, но и из других цехов народ был, и даже из заводоуправления. Прощались с ним люди пожилые, знавшие его еще по работе в Рыбаковске.

Так получилось, что многие из эвакуированных в войну остались здесь, на Урале.

Шиховский слесарь Вениамин Иванович Мясоедов сказал на могиле:

— Это война убила нашего Сережку Смирнова. Как он работал, как ему в войну доставалось…

Заплакал старый Мясоедов, не договорил.

А главный инженер не только смирновскую работу вспомнил. Он всех рыбаковских добрым словом помянул. Сказал, что теперь для страны не только старый, рыбаковский, завод трудится, но и местный, уральский. И завод этот с каждым годом расширяется и вносит все больший вклад в оборонную боеспособность государства. Так сказал главный инженер.

В общем, по-доброму простились с Сергеем Ивановичем люди.

…А завод со своим Соцгородом действительно полностью начал царствовать в районе.

Кирзавод еще держался, а в Нахаловку уже вторглись двух-, а то и четырехэтажные дома. Давно в когда-то далекую деревню Дежневку влез Соцгород, там среди деревенских изб выросли заводская больница и еще несколько ей же принадлежащих зданий.

И совсем уж неожиданно, за одно лето, вдруг на пустыре возник современный кинотеатр «Победа». А рядом с кинотеатром огородили забором старый сосняк, построили в его гуще танцплощадку, тир, качели, разровняли футбольное поле — и получился парк.

* * *

После смерти Смирнова самыми высококвалифицированными слесарями в ШИХе считались Вениамин Иванович Мясоедов и Козлов.

Мясоедова все уважали, а Козлова, наоборот, недолюбливали. Открыто в крохоборстве и жадности обвинил Козлова недавно прибывший из детдома плюгавенький мальчишка Саня Лебедев. Он так и сказал перед сменой, при начальнике группы:

— Козлов делает только выгодную для себя работу, а не то, что нужно коллективу. А мастер идет у него на поводу.

Козлов, здоровенный тридцатилетний мужик, глаза выпучил.

Мастер Гудков заступился за Козлова:

— Всю войну завод держал Козлова на броне, здесь его руки были нужнее, чем на фронте…

— Я не про руки говорю, — не смутился Саня Лебедев.

Козлов пришел в себя:

— Ты, заморыш, гнида…

— Я вас не оскорблял… — тихо сказал Саня… и вдруг выпалил: — В таком случае ты, слышишь, ТЫ — вошь, жирная и заевшаяся.

Самое интересное, что после этой стычки обычно скорый на руку Козлов стал обходить Саню Лебедева, будто не замечал его.

А шиховские ребята Женька Бурцев, Борька Жабаров, Ленька Лосев, Мишка Игнатьев очень даже зауважали Саню.

А потом как-то узналось, что Лебедев пережил ленинградскую блокаду, потерял там всех родных, что хоть он и маленький, но ему уже пора бы в армию, но туда его не пускают врачи. Жил Саня в заводском общежитии, водку не пил, опять же, наверное, из-за здоровья, сильнее всех играл в шахматы и умел, самое смешное, играть на вечно молчавшем общежитском пианино, а не только на баяне.

Оказывается, в своем Ленинграде Саня не просто успел пять классов кончить, но и музыке учился, и шахматам.

Вообще, в последнее время изменилась, хоть не очень, но изменилась жизнь в цехе. Ну, работали, как всегда, в три смены, только когда смене мастера Гудкова выпадало работать с утра, в обеденный перерыв иногда на участке ШИХа устраивался концерт.

Саня Лебедев играл на красноуголковском баяне, а новая табельщица Аллочка Кильчевская пела песни. У табельщицы был несильный, но, как говорится, приятный голос. Леньке Лосеву очень нравилось слушать. Ему вообще эта Аллочка нравилась, он тогда не знал еще, что и Сашка Лебедев в нее был влюблен…

Как-то Ленька обкернивал риску на плите, вдруг девичьи руки обхватили его голову, закрыли глаза. Надо было угадать, кто стоял сзади, а он и так знал.

Он сразу учуял особый Аллин дух, пахло от ее склоненной головы чем-то непривычно приятным, длинные тонкие пальцы были ласковыми. Ни у одной штамповщицы, ни у одной контролерши, не говоря уже о заусенщицах, таких рук быть не могло. Ленька сразу догадался, кто его окутал руками, но, чтобы продлить эти мгновения, мычал что-то неопределенное.

— Дурачок, это же я! — призналась Алла. — Беги бегом к начальнику цеха, тебя там ждут.

Конечно, эта раскрасавица сроду и не знала, что она нравится Леньке.

Поначалу-то он и сам себе не признавался, что влюбился в эту взрослую (ей уж, поди, все двадцать лет было) девушку. Тем более что еще письма от Томки Востриковой с Дона приходили. Правда, теперь эти письма шли все реже. Вообще все старые лосевские друзья разбрелись, поразъехались.

Юрка Криков уехал в свой Рыбаковск, старик Газизов увез усыновленного Равиля, бывшего Доходягу, в деревню, Остроумовы тоже переехали куда-то к родне. Алька Кузин… Пропал Алька Кузин в дальней-предальней колонии.

Недругов и то поубавилось у Леньки Лосева, Сурок с Меченым как-то незаметно исчезли, Вовка Субботин вдруг женился и стал ударником труда на фанерной фабрике…

Но у Леньки новые друзья появились, шиховские ребята. И самым лучшим другом сделался Саша Лебедев, который не торопился возвращаться в свой Ленинград.

А в тот раз Алка сказала:

— Беги, Ленчик, бегом к начальнику цеха.

Хоть и не бегом, но к начальнику Лосев пошагал быстро. Он уже заметил, что туда прошли Гудков, Мясоедов, Козлов прошел…