Левиан Чумичев - Васина Поляна

• Название: Васина Поляна
• Автор: Левиан Чумичев
• Издательство: Средне-Уральское книжное издательство
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Герой заглавной повести — наш современник — в воспоминаниях о матери прикасается к легендам о подвигах гражданской войны. В других повестях — уральское военное детство. В былицах — зарисовки из сегодняшней жизни города и села. Книга адресована юношеству.

---

ГРОЗНАЯ ДОЛГОРУКОВА

Зовут ее Ольга Васильевна Безрукова, а во дворе Долгоруковой эту тетку дразнят.

Многим жителям нашего двора она насолила: Лесков погреб выкопал под окном — она какую-то комиссию вызвала, на детской площадке ребятишкам качелями пользоваться запрещает, хозяев всех дворовых собак облаяла, белье на веревке сушить не разрешает, ковры хлопать…

Во все дыры эта Долгорукова лезет — она до пенсии комендантом общежития работала.

В нашем дворе не только слесари-электрики живут, есть и кандидаты-доктора наук, директор института, три врача, путешественник, лектор по международным делам и режиссер… Так вот, этих людей мадам Долгорукова старается не трогать; а кто ответить ей не может, тех терроризирует.

…У нашего магазина все время бабенки стоят — луком, морковкой, горохом торгуют, грибами там, ягодами — смотря чему сезон.

Стою я раз в очереди у газетного киоска, что неподалеку от магазина расположился, стою и вижу переполох среди торговок начался:

— Идет! Идет!

— Сама Долгорукова идет!

Кто попроворней, раз-раз, мешочки-стаканчики, помидорчики-огурчики в сумки посовал и наутек.

Но сбежать не все успели.

А тут и она, Ольга Васильевна, выплыла. Хоть в старый плащишко одета и берет на ней довоенной еще поры, вместо сапог — ботинки старомодные, а голос у ней зычно-пронзительный, за версту слышно:

— Опять собрались кулаки-подкулачники! Я вот вас сейчас всех оштрафую-раскулачу! Марш все отсюда! Люди пятилетку в четыре года выполняют, а вы тут…

Столько напора, столько страсти во всем облике Долгоруковой, что мне у киоска страшновато даже стало.

«Грозная баба» — зовет ее Алексей Петрович.

— У меня надысь все бутылки, за два дня собранные, перебила. Орет, аж в ушах гремит. Хотел грядку под чеснок вскопать — не дала. Каки-то, слышь, я устои подрываю. Сама ничё не делает, метлы-веника в руки не берет, а шумит. Был бы грамотный, нашел бы на эту дуру управу.

Живет мадам Долгорукова одна — муж умер, а дочка чуть-чуть подвыросла, сразу из дома укатила. Только через много лет отыскала Ольга Васильевна свою Инку, а у той уже муж и сыну почти два года.

Отпросила она как-то у дочери внука. И кормила она его, и поила, и на качелях качала. Всех встречных-поперечных зазывала посмотреть, какой у нее внук умный.

И меня зазвала.

— У Инки-то он за два года, кроме стишков, ничему говорить не научился. А я его за день… Ну-ка, Сашенька, покажи дяде Леве, как тебя бабуля говорить научила.

Дите подняло на меня невинные глаза и довольно внятно пропищало:

— Общее благосостояние выше личных интересов!

…Инка забрала сына у бабушки. И снова куда-то укатила.

ДАВЛЕНИЕ

Поезд уже тронулся, а в купе нас всего двое — молодящаяся старушка да я.

Хочется спать, и я притихаю на верхней полке.

Она шебуршит целлофаном — платья укрывает и тихонечко постанывает:

— Иванами да Марьями гордится вся страна.

Я все равно засыпаю… Сплю и чувствую, что мне беда грозит. Стараюсь проснуться и не могу. Ясно слышу, как точат нож, — чик-чик. Страшновато как-то, когда — чик-чик.

— Иванами да Марьями гордится вся страна.

Фу, вот она, явь — поезд идет, соседка-старушка на портативной терке морковь укорачивает — чик-чик. Изотрет ее, ложечкой подцепит и, почти не жуя, проглатывает. Проглотит, снова трет:

— Иванами да Марьями…

В целлофановом мешке моркови полно. Этого «чик-чик» надолго хватит. Не уснуть. Я прихватил сигареты и спрыгнул на пол.

— Желудок шалить начал, — пожаловалась старушка. — Теперь вот морковкой лечусь. Острых симптомов, правда, пока нет, но в одном из журналов я прочитала…

Я вышел из купе. Куряки толпились в тамбуре. Спорили о староверах. Мол, откуда и когда эта муть пошла. Рассказал им о Никоне, о реформе его. Про Аввакума сказал.

А спать хотелось. Вернулся в купе. Там все то же: чик-чик.

— Между прочим, как давление меняется, так я чувствую. Если семьсот семьдесят шесть — я прекрасно сплю и ем. Стоит давлению понизиться или повыситься….

— Отменили давление, — вдруг брякнул я.

— То есть как отменили? Ха-ха.

— Вот вам и ха-ха. По всей Свердловской области отменили.

— Быть этого не может. Вы шутите. Это же атмосферное давление, его отменить нельзя.

— Можно. Сейчас все можно. Отменили экспериментально. Только по Свердловской области. С гекто-паскалей начали. Слыхали?

— Слыхала, но… Что-то вы путаете. Странно все это. На вид вы серьезный человек.

Она отложила свою проклятую морковь и выскользнула из купе. Забыла даже двери притворить. На мужиков-куряк насела:

— Товарищи! Со мной какой-то странный человек едет. Говорит, атмосферное давление отменили. Теперь гекто-паскали…

Один из мужиков отрезал:

— Раз отменили, значит, отменили. Он знать должон. Он даже про древних попов знает.

Я забрался на свою полку и уснул.

КОРОВИКИ

Редкий год на Таватуе без стихийных, так сказать, происшествий обходится.

Один раз в конце мая снегу навалило — люди из дома выбраться не могли — отгребали друг друга.

В другой раз такая буря-ураган налетела, что ветром крыши срывало и в лесу деревьев несчетно навалило.

Как-то вода из озера ушла. То ли откачали ее, то ли еще что, только поперло наверх таватуйское дно.

А через пять лет, наоборот, от воды спасу не стало — многие нижние огороды подмыло, и старые могилы, где первооткрыватели Таватуя схоронены, тоже вода раскурочила.

…А в тот год опять оказия: вокруг Таватуя от белых грибов проходу не было. Поначалу-то и ведрами-корзинами, и мешками-рюкзаками их таскали. Все запаслись, кому не лень.

Ясное дело, про этот грибной рай и в городе скоро узнали. «По просьбе трудящихся» в Таватуй даже дополнительные автобусы снаряжать начали.

Быстро поубавилось грибков, а потом и вовсе они редкостью сделались, не верилось даже, что совсем недавно здесь грибное царство процветало.

Грибов не стало, а машины к деревне все прут и прут. И спецавтобусы, и частники, всякие-разные. И все по грибы.

В то лето с деревенской дорогой беда случилась — выбили ее «МАЗы» да «КамАЗы» — на строящийся животноводческий комплекс стройматериалы буровили, вот и разбили дорогу. Рейсовые автобусы только до края деревни ходили, до «Космоса», — это магазин крайний здесь так прозвали.

И вот однажды доковылял я до этого магазина и стал поджидать автобус.

Вскоре группа женщин-грибников появилась, человек в двадцать. Ведра и корзинки у них были почти пустые, и бабы почему-то сердились и ворчали на сарафанистую добродушного вида толстуху:

— Ну, Николаевна, мы тебе такой культпоход не простим.

— «Белых грибов навалом», «белых грибов навалом», — дразнилась джинсовая молодайка. — Меня Вовчик с грибами ждет, родню пригласил…

Толстая Николаевна пучила глаза, оправдывалась:

— Леня-зять цельный рюкзак отсюда припер.

Женщины были явно из одного рабочего коллектива. И, как я понял из разговоров, работали на какой-то фабрике по производству игрушек.

Одна из женщин заступилась за Николаевну:

— А чего вы, бабоньки, хотите! Сами видели — весь лес машинами да мотоциклами изъезжен. Может, и были грибы, да разве против колес они устоят?

А ведь и правда, подумалось, беда с этими владельцами машин. Ну нет чтобы на обочине ее, окаянную, оставить — в лес рулят. А там забуксует машина, тягача-подмогу зовут. Изроют всё вокруг, испохабят. А потом к озеру же едут отмывать свое сокровище.

Моют свои машины городские у старой пристани. Оттуда водовозки с комплекса воду возят, проторили дорогу, вот и повадились частники машины свои там полоскать.

А местное население почти поголовно озерной водой пользуется.

Я сам видел-слышал, как Иван Федорович Зиновьев стыдил городского машиновладельца:

— Я на этой воде и уху, и кашу варю, а ты… Не машину ты, пакостник, моешь, людей травишь.

Объявления у старой пристани вывешивали: «Кто машину здесь мыть будет — морду набьем». Такие «грозные» бумажки долго не держались — то ли срывали их, то ли ветром уносило. Дольше всех охраняла озеро бумага со словами «Воду портить — грешно!».

Ну, ладно, дорасскажу про тот случай, «грибной». С толстой Николаевной изменения случились. Засуетилась она вдруг, забеспокоилась, с товарками-подругами шептаться начала.

Одна сказала ей:

— Да сбегай вон за горушку, и все дела.

— Далеко ведь, а автобус вот-вот… — егозилась Николаевна.

— Вечно ты, Николаевна, без приключений не обходишься, давай дуй за горушку, а мы автобус задержим.

Только Николаевна скрылась в сосняке, а он уже здесь, автобус.

Открылись двери, и немногочисленные прибывшие пассажиры заторопились вниз вдоль деревни.