Луис Сепульведа - Невстречи

• Название: Невстречи
• Автор: Луис Сепульведа
• Издательство: FreeFly
• Жанр: Проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-98358-062-0

Это сборник рассказов о невстречах с друзьями, с самим собой, со временем, а также любовных невстречах. В основе каждого рассказа лежит история человека, утратившего гармонию с окружающими и самим собой. Причиной этого оказываются любовная неудача, предательство друга, горькие воспоминания, которые не дают покоя. Герой произведений Сепульведы — неординарный, способный тонко чувствовать и самостоятельно мыслить человек, остро переживающий свою разобщенность с окружающим миром.

* * *

Луис Сепульведа один из самых читаемых латиноамериканских авторов. Все, о чем рассказывает писатель, этот странник по судьбе и по призванию, проживается и переживается на разных географических широтах самыми разными людьми. Эта книга — о череде невстреч — с друзьями, с самим собой, со временем, с любовью… Сепульведа угадывает их в неумолимой логике жизни, в неопределенности человеческих чувств и поступков. Его герой — человек неординарный, остро переживающий свою разобщенность с окружающим миром. Невольно начинаешь сопереживать вместе с ним, и вспоминаешь — со светлой грустью — о своем неслучившемся.

---

Мой властитель Текайэуатцин мертв. Мертвы поэты и музыканты, ученые и зодчие, женщины и евнухи. Умерли дети и птицы.

После того как навсегда уснул мой господин, мы узнали, что чужестранцы обнаружили вход в долину Тлашкала. Те самые, что обрекли на унижение Моктесуму. «У них только один бог», — сказали нам перепуганные посланцы. Как мы можем противостоять тем, кто живет в невежестве, поклоняясь лишь одному-единственному богу? И сколько же богов изничтожил их последний бог, чтобы утвердить свое владычество? Мы понимаем великий страх наших богов, которые, спасаясь бегством, оставили нас. И наши руки трудились похвально, собирая деревянные скульптуры, ткани, все, что горит, а наши факелы вовремя разнесли огонь по всем строениям, и достойным похвалы был отвар прощания, приготовленный нашими учеными.

Запылал весь Уэшоцинго. Дворцы рушились под стоны камня, и загоны скота обратились кучами пепла. Все мертвы. Кроме меня. Все умерли. Никто из нас не дозволил себе позориться перед низкими существами.

А мой долг — продолжать свое дело. Мне надобно перенести вот те немногие кодексы, что пока еще лежат на полках, потому что я — Итцауашатин, хранитель памяти и времен, и когда я решу, что труд мой завершен, то встану у входа в галерею, ведущую к сердцу Текайэуатцина, правителя Уэшоцинго и Тлашкалы, встану, чтобы вонзить остроконечный золотой стилет в самую середину своей груди, и он так и останется во мне, будто несравненный в красе придаток к моему телу. Странное украшение, которым я смогу любоваться, пока мои руки будут сжимать железные кольца, вделанные в столбы.

А когда придут чужеземцы, чтобы предать грабежу это место, у которого нет хода времен, и попытаются стронуть меня хоть на один волосок, они изумятся величию искусства наших зодчих, кои приняли в расчет даже вес моего скелета, и все разом рухнет, словно никогда здесь ничего не существовало. И мои усталые кости будут основой вечности моего властителя, моего народа и всех слов, что были сказаны и больше никогда не повторятся.

Краткое описание одного затерянного города

Источник сведений об этом городе и впрямь недостоверный. И недостоверность эту лишь усугубляют стойкие в своей инертности археологи, историки, антропологи, этнографы и прочие ученые мужи, которые только и горазды, что обвинять в шарлатанстве тех, кто о городе поведал.

Однако все вышесказанное никоим образом не должно нас удивлять. Мы давно убедились, что знание всегда пристрастно и в основе его — своеволие всяческого рода. Вот к примеру! Один ботаник, которому взбрело в голову определить характер сексуальности фикуса, начал свой труд с поисков доказательств того, что фикус — гермафродит, причем утвердившись в этой мысли заранее. И если спустя двадцать лет истина, что чаще всего лишь игра случая, все еще с завидной настойчивостью показывает ему греховную игру соития в каждом отдельном горшке, то этот ботаник, не поколебавшись, твердит о необратимом вырождении фикуса и требует запрета на его разведение во всем мире.

Но вернемся к сведениям о нашем городе. Возможно, единственная, строго говоря, исторически достоверная референция принадлежит Хуану Хинесу де Сепульведе, «Гуманисту»[71] (современнику Фрая Бартоломе де лас Касас[72]), который в 1573 году, чувствуя приближение смертного часа, собрал вокруг себя малочисленных родственников и верных соратников, коих, похоже, нельзя было причислить к разряду людей, движимых корыстью. Эти последние собрались у одра умирающего, привлеченные, разумеется, слухами о завещании, а вовсе не из-за гуманных соображений.

А Гуманист в ясном уме, но измученный жгущей болью в груди, возлежа на своей стариковской постели, распределял с похвальным терпением весьма скудные свои богатства. Мебель, посуда, религиозная утварь, изображения святых, одежды, бочонки с вином, даже какой-то поросенок переходили в собственность присутствующих, пока у старика не осталось ничего, кроме маленького обтянутого кожей сундучка, скромной изящной игрушки из саламанской шорни. Умирающий держал этот сундучок на животе, ухватившись за него руками, точно оберегая его от вожделенных взглядов.

Открыв его, наследники почувствовали себя обманутыми. Внутри не было ни одного украшения, ни одного дублона, ни одной вещицы из драгоценных металлов, ни одной нитки жемчуга. Какой-то ворох пожелтевших листов, исписанных крупным почерком и захватанных руками многочисленных читателей. Это были одиннадцать страниц из пятидесяти двух, составлявших Удивительнейшее Послание, отправленное Великим Адмиралом Моря-Океана Их Величествам в Испанию 7 июля 1503 года.

Широко известно, что Удивительнейшее Послание было поименовано так по причине двух содержащихся в нем сообщений. Первое — это подробный рассказ о дурном сне, наполненном апокалипсическими знамениями, который мучил Великого Адмирала в самые худшие моменты его четвертого путешествия к землям Индии да и вообще всей жизни. Второе означено одной фразой: «Мир невелик», малопонятной пониманию, поскольку она исходит от мореплавателя, который прожил жизнь, бросая вызов всем препятствиям, и отверг понятие горизонта как предела человеческим притязаниям.

Подобное утверждение, о том что «мир невелик», повергло в замешательство папскую курию, испанский двор, английских банкиров и многих тогдашних читателей и писцов. Вот потому и посчитали за лучшее удалить все доводы в пользу этого умозаключения, сделанного Великим Адмиралом. А для этого изъяли двадцать шесть страниц из Удивительнейшего Послания. По мнению историков, эти страницы таинственным образом исчезли во время плавания или были выброшены за борт родственником моряка Родриго де Триана[73]. Как бы там ни было, но главное, что одиннадцать страниц попали в руки Гуманисту, а какими путями — нам неведомо.

Достоверно известно лишь то, что в тех одиннадцати страницах Великий Адмирал повествует в словах, близких к ереси, о существовании одного места, про которое он знал только понаслышке и которое именует в последовательном порядке — Мококомор, Мохохомоль и Мокохотон. Позднее Хуан де Касерас, участник экспедиции Кортеса, расскажет весьма подробно о Мошошомоке в хронике Tenebrosus Egressus[74], чрезмерно затянутой, вгоняющей в сон и завершенной им за несколько месяцев до того, как ацтеки вскрыли ему грудь на жертвенном алтаре.

Описанием Мошошомока, которое заключалось в тех одиннадцати рукописных страницах, мы обязаны лишь хорошей памяти Руй Пера де Сепульведы, имевшего всего тринадцать лет от роду, когда его двоюродный дед Хуан Хинес «Гуманист» читал эти страницы в присутствии всех, кто тщетно уповал на богатое наследство. Руй Пер де Сепульведа сохранил в памяти все повествование, хотя, быть может, многие значимые подробности потерялись среди осыпи медленного обращения времени или, что вполне вероятно, были умышленно искажены. Последнее не должно нас ни тревожить, ни толкать на осуждение памятливого потомка Гуманиста. Мы знаем, что литературу породил устный рассказ, потому что он постоянно создает и воссоздает ситуации в зависимости от настроения и полета фантазии рассказчика. Помимо всего, уместно отметить, что за минувшие три столетия до сегодняшнего дня среди потомков Руй Пера де Сепульведы не могли обнаружить ни одного человека, склонного к сочинительству. Потомки Руй Пера де Сепульведы имели обычай пересказывать содержание тех одиннадцати страниц, чтобы скоротать время в безлунные ночи, или развлечь публику в кабачке и угоститься мустом за ее счет, или использовать эту историю для кукольного представления. Но при всем при том и вопреки всему она дошла до наших дней.

Согласно Сепульведам разных поколений, Великий Адмирал утверждал, что город Мошошомок располагался в том месте, где сегодня проходит граница между Мексикой и Гондурасом. Город, если только он оправдывает такое название, состоял из двух огромных зданий в виде очень высоких прямоугольников, сооруженных из хорошо обтесанного камня и украшенных рельефами, которые изображали фигуры людей в их самых разных занятиях, — посему нет ничего удивительного, что просвещенный мореплаватель говорил о чудищах, — и оба эти здания возвышались среди иссушенного зноем гравия.

Трудно не поддаться соблазну тех забавных подробностей, которыми все Сепульведы приукрашивали свои повествования. Если мы вдруг обратимся к «Описанию сокровищ, весьма доступных для нахождения», составленному Алонсо де Сепульведой, казначеем вице-королевства Ла-Плата, то найдем там утверждение, что Мошошомок есть не что иное, как сказочный Затерянный город Цезарей, однако все это не более чем безответственный вымысел.

Сказав, что город состоял из двух больших строений, мы не должны рисовать себе мысленно ни военные фортификации, ни коллективные жилища. Два огромных здания поднимались точно друг против друга, следуя линии перемещения солнца. Их разделяло пространство не более ста ярдов в ширину, и в каждом доме была только одна входная дверь, смотрящая на запад, и только одна для выхода, смотрящая на восток, всю же внутреннюю часть в обоих домах занимали лабиринты. Узкие и прямые коридоры вели, сворачивая то там то сям, к двери на выход. Вдоль стен коридоров с левой стороны поднимались к потолку длинные полки, тесно заставленные кодексами с иероглифическим письмом майя, и рядом — каменные скамеечки.