Мария Теплинская - Короткая ночь

• Название: Короткая ночь
• Автор: Мария Теплинская
• Жанр: Фэнтези

---

Тетка Авгинья и тетка Маланья Горбылиха, что как раз об этом самом воздужденно общались у перелаза, увидели его первыми, и то, что предстало их взорам, превзошло все самые смелые их ожидания. Раскованно и неторопливо им навстречу двигался этакий весь из себя раскрасавец в начищенных зеркалом сапогах на высоких подковах, в роскошном черном навершнике, ярко расшитом цветной нитью, с махровыми разноцветными кистями, которого ни на нем, ни у него сроду никто не видывал. Из-под навершника гордо спадали на левое бедро лебяжьи пушки богато вытканной Лесей дзяги. И все это великолепие довершал несказанной красоты широкополый брыль золотисто-лимонного цвет, выложенный по краю полей да по бокам тульи каймой более темного оттенка, с заткнутым за тулью длинным пером болотной цапли. Темно-серое, острое, четко очерченное, оно было лихо заломлено к затылку и вздымалось к верху под немыслимым углом, добавляя всему наряду последний штрих изысканной лихости. Этот брыль Янка купил в местечке совсем недавно, однако он уже успел сделаться не менее знаменитым, нежели Лесина вишневая казнатка. Его перемерили чуть ли не все хлопцы в деревне, причем все они в этом брыле показались друг другу в лучшем случае болванами, а у бедняги Михала он и вовсе непостижимым образом застрял на ушах, и только от зловредного Янки глаз было не отвести.

От него и теперь было не отвести глаз — так он был хорош собой, так приветливо светились его счастливые очи, так ласково улыбались ярко очерченные губы под темными усами.

— Вечер добрый, — поздоровался он с ними так сердечно, что на миг бабам стало даже немного совестно о нем судачить. Однако эта легкая тень сомнения тут же тут же растаяла, едва он повернулся к ним спиной и пошел своей дорогой, бряцая железными подковами.

— Ты глянь-ка, глянь, каково выступает, гоголь-то наш! — толкнула соседку завистливая Маланья. — А сапожищи-то натянул — хоть в болото лезь!

— Сапожищи — беда невелика! — откликнулась Авгинья. — А я вот хотела бы знать, откуда он этот свой лапсердак выкопал — это где ж срамота такая водится?

— Ну, лапсердак — это дело нехитрое; у тебя вон в скрыне покопайся — так еще и не такое отыщется! А вот плечи-то, плечи у него откуда наросли?

— Да уж! — прошипела Авгинья. — Еще и губы, подлец, накусал — видала? Ну чисто клюква, ей-Богу!..

— Ну и ну!..

Спустя недолгое время Янка снова прошел мимо них — да еще прошел, галантно поддерживая под локоток столь же нарядную и счастливую Лесю. Макушкой она едва доставала ему до плеча, и ей неудобно было глядеть ему в очи — слишком высоко приходилось голову запрокидывать. Но девушка была так захвачена своей радостью, что ничего кругом не хотела ни видеть, ни слышать.

— Связался черт с младенцем! — мрачно процедила Авгинья, провожая глазами счастливую пару.

— Вот-вот! — столь же безотрадно вздохнула Маланья. — После этакого хвата на моих-то дурней кто и глядеть захочет?

А двое влюбленных меж тем подходили к околице, оставив далеко позади недобрых сплетниц. Прохожие и встречные были уже редки; а кто и попадался по пути — тем, казалось, не было до них дела. И все же перед самым выходом на поляну Леся вдруг засомневалась и сбавила шаг.

— Ну что ты? — участливо спросил друг.

— Боязно, — проронила она. — Может, Ясю, и в самом деле напрасно мы с тобой так… на людях-то…

— А, так вот ты о чем! — догадался Горюнец, и словно камень с души у него свалился: он-то подумал, что Леся вдруг испугалась своего внезапно вспыхнувшего чувства, и теперь хочет идти на попятный. — Так ведь, Лесю, шила-то в мешке все равно не утаить, а нам с тобой что так, что этак себя держать — все худо выходит… Но по крайности, пока мы у людей на виду, то как бы они ни смеялись над нами да пальцами ни казали — а взаправду ничего худого сказать не смогут. А начнем по кустам прятаться — тут же разговоры пойдут, и тогда нам с тобой куда как хуже придется.

— Конечно, — продолжал он, немного помолчав, — будь я молодым хлопцем — все было бы иначе, никто и слова бы не сказал. Тогда и нам было бы ни к чему перед народом себя выставлять. Но я теперь не прежний, на солдатской службе побывал, а уж какие про солдат байки ходят — сама, верно слыхала. Да и годов-то мне уж не мало — вот сколько, по-твоему?

— Двадцать пять? — спросила она наугад.

— Промахнулась маленечко. Двадцать два. Осенью двадцать третий минет. У других в мои годы детей по трое, а я вот бобылем все хожу… Тяжко… Ты молода еще, не разумеешь.

— Нет, отчего же, — запротестовала она. — Я хоть и молода, а все же не в скиту выросла.

— Ну а разумеешь — тем лучше. Да ты не бойся, — оговорился он. — От меня тебе беды не будет. Да только вот и тетки тоже разумеют, что мне уж мало только в очи глядеть да цветочками любоваться.

— Ясю, — она легонько коснулась его плеча. — А… с каких это пор?..

Голос ее при этом неуверенно дрогнул, как будто она хотела сказать что-то такое, чего говорить, возможно, и не следовало.

— Ты это о чем? — не понял Ясь.

— Я… я спросила, с каких пор ты меня любишь? — выпалила она единым духом.

Он не стал отпираться.

— Даже сам не знаю… Давно.

— И я, наверно, давно, — задумчиво протянула она. — Мне теперь так кажется. Я бы и раньше это поняла, если бы…

Он резко отвернулся, не ответив. Леся больше не видела его лица; видела только, как залилась румянцем его загорелая шея с мягкими завитками волос, каким огненным жаром вспыхнуло ухо. Из-под черного его навершника виднелся пронзительно-белый ворот рубахи с полоской на нем так хорошо знакомой черно-красной вышивки. Да и все остальное — и русые завитки на затылке, и сам поворот головы — все это вдруг показалось ей как-то странно, по-новому знакомым. И тут ее озарило: ну конечно же! Именно Данилу напомнил он ей сейчас. У Данилы была та же манера краснеть — от корней волос до самого ворота, и волосы у него на затылке так же слегка кудрявились. Аа тут еще и вышивка: оба носили рубахи с похожим узором…

И тут до нее наконец дошло то, что она уже давно должна была понять: не Ясь был похож на Данилу, а Данила — на Яся. Это Яся она любила всю свою недолгую жизнь, это о нем грезила в детских мечтаниях. Но между ними лежала пропасть глубиной в семь лет, и он казался ей недоступным, недостижимым. А Данила… В Даниле она видела только его отражение, как ясное солнышко отражается в любой мутной луже.

Они прошли через темнеющий перелесок, и впереди, меж редеющих деревьев, замаячила открытая поляна, уже полная красочно разодетым народом; с каждым шагом до них все яснее доносился монотонный гул голосов.

— Ну, идем же! — поторопил Ясь вновь заробевшую подругу. — Ты же у меня храбрая, ты гайдуков панских не побоялась — так нешто наши люди страшнее?

— Да, идем — кивнула Леся в ответ, но он почувствовал, как ее похолодевшие пальчики крепче стиснули его руку.

— Ух, насилу вас догнала! — они даже вздрогнули от неожиданности, услышав за спиной чей-то голос.

— Это ты, Ганнуся? — отозвалась девушка. — Что ж ты так замешкалась?

— Матуля меня задержала, — ответила Ганна. — А вы все вдвоем?

— Как видишь! — с легким вызовом бросила Леся.

— Ей нынче опасно ходить одной, — сдержанно пояснил Горюнец. — Ты разве не помнишь?

— Ну, почему же? — слегка растерялась Ганна. — Помню, конечно. Но разве ей больше не с кем ходить? Савел ведь есть.

— Ей со мной веселее, — усмехнулся Янка. — А Савел твой с молодцами пошел.

— А вот я теперь с вами пойду. Не прогоните? — все же усомнилась Ганна.

— Ну что ты, мы не кого от себя не гоним, — неловко засмеялась Леся. — Пойдем.

— Ой, братцы, и меня заодно возьмите, а? — произнес кто-то совсем рядом; голос был молод, и в нем отчетливо звучала робость.

— Васька! — радостно воскликнул Горюнец, который обрадовался не столько появлению друга, сколько тому, что нашелся повод прекратить этот скользкий и небезопасный разговор. — Ты-то откуда взялся?

— А я уже давно тут стою, — ответил Василь.

— Так что ж на поляну не идешь?

— Неловко мне как-то одному, — замялся Василь. — Там же… Что-то ноги не держат не знаю даже…

Василь тоже нарядно оделся: на нем почти такие же, как у друга, сапоги на железных подковах, и суконный навершник поверх рубахи; только Васин навершник не черный, а серый, и украшен скромнее. Но при этом держался Василь так скованно, так неуклюже топтался, так беспомощно хлопал ресницами, что никакие наряды не помогали. О Господи, как же боится он выйти, и нетрудно понять, почему: немного впереди, почти у самого выхода, маячит небольшая группа длымских хлопцев, окруживших Ульянку. С поляны доносится ее дразняще-беззаботный смех, и ей как будто совсем нет дела, кто же это там хоронится за кустами, кто наблюдает за ней с таким отчаянием и болью.

— Так что же ты сам к ней не подойдешь? — удивился Янка.