Мария Теплинская - Короткая ночь

• Название: Короткая ночь
• Автор: Мария Теплинская
• Жанр: Фэнтези

---

Конечно, Леся не могла быть уверена, что он думал именно так, но на его равнодушном, безучастном лице эти мысли читались слишком уж явственно.

Сама она уже почти успокоилась: в деревню гайдуки не придут, Вася прав, а прочей опасности для нее не больше, чем для любой другой девушки. Леся осторожна, ловко умеет прятаться, слух у нее тонкий, шаг легкий, почти неслышный, так что застигнуть ее в лесу ой как непросто! Минувшим летом она сумела укрыться в придорожной канаве под лопухами — за миг до того, как над самой ее головой промчались верхом гайдуки. И ей ли теперь бояться этих дуболомов, у которых ни слуха, ни ума, зато треску да топоту — за версту слыхать!

Но… Отчего же тогда у Васьки до сих пор по спине мурашки бегут? Отчего так тревожен Ясь, почему у Тэкли не сходит с лица угрюмое ожидание? Даже веселый дед в последние дни совсем перестал балагурить и все чаще предается тягостным раздумьям, чего за ним прежде не замечали.

Ей пока еще не приходило в голову, что беда может грозить не только из леса, и не только от гайдуков.

Но Данила… Неужели он и в самом деле отступится? Неужели и вправду готов он отдать ее Яроське? Как же не больно и тягостно ей так думать, как же хочется отогнать прочь эти мысли… Сколько раз уже отгоняла она подобные думы, но они неотступно возвращаются вновь и вновь, неотвязные, словно комары… А впрочем нет, комары ведь ее почти не кусают, это Савка для них лакомый, а она, должно быть, невкусная…

Она снова взглянула на Данилу, и снова он отел глаза. И ей отчего-то вдруг пришло голову, что она, быть может, в последний раз его здесь видит. Придет ли он еще в Длымь когда-нибудь? А если не придет — где ей тогда с ним увидеться? Ведь не самой же идти в Ольшаны: это было бы уж и вовсе непотребно, да и опасно… Разве только в церкви…

Даня, Данилка… Она вдруг поняла, что готова простить ему все на свете, лишь бы не уходил, не исчезал совсем, задержался бы в ее жизни еще хоть немножко… Ведь если его не будет — что тогда у нее останется?

Глава третья

Данила Вяль никому не пожелал бы очутиться в том положении, в которое попал сам.

Уж лучше бы и вовсе не рождалась на свет эта самая Алена, лучше бы вытравили ее тайными, жуткими средствами, когда она еще только в материнской утробе зародилась! Тогда бы не видеть ему никогда этих колдовских, бездонных, прекрасных очей, не испытывать этой невыносимой, адской муки раздвоения.

Сын небогатого, невидного шляхтича-белоруса, старший в большой семье, знавшей и нужду, и недород, он все же ревниво гордился, как и весь его клан, своим шляхетским родом и не допускал даже мысли о супружестве с девкой из «хамова племени», а тем более, с длымчанкой.

В Ольшанах, где он жил, было, правда, несколько шляхтянок длымского происхождения, ставших женами его односельчан, но Данила с самого младенчества видел, с каким презрением и отчуждением относятся к ним в застянке. Как бы долго ни прожили эти женщины среди шляхты, их никогда не принимали до конца, и до самой смерти они оставались для всех чужими. Данила считал это правильным, потому что и сами эти женщины в душе навсегда оставались длымчанками.

А потому, хоть сам Данила и относился к длымчанам вполне спокойно, без какой-либо неприязни, с молоком матери он впитал убеждение: это не просто «хамово племя»; это — чужие, почти враги.

И если Даниле даже в голову не приходила мысль о возможной женитьбе на длымчанке вообще, то уж тем более никакой речи не могло быть об этой.

Дело в том, что Данила узнал о Лесе нечто такое, о чем она сама, возможно, не имела понятия, о чем за долгие годы почти забыла вся Длымь. Девочка в свое время еще родиться не успела, а уже лежало на ней черное несмываемое пятно, из-за которого не видать ей хорошего жениха, какой бы красавицей и умницей она ни выросла.

И все это, оказывается, знали и помнили, у всех это лежало на самом дне памяти, ибо стоило ей подняться на ноги, стать девчиной на возрасте — и снова поднялись, выплыли из тайных глубин эти порочащие ее разговоры.

Даниле об этом тайком, шепотком, воровато оглядываясь, поведали несколько девок-длымчанок; они явно скрывали одна от другой и свою осведомленность, и свой пакостный поступок. Сообщали каждая свое; кое-что им, верно, поведали заботливые матушки, что-то сами досочинили, причем так долго и неотвязно это их разбирало, что в конце концов они и сами поверили в свои выдумки. Но в главном все сплетни сходились к одному и тому же: Лесино рождение было не вполне «честным».

Значит, и в самом деле что-то тут есть, дыма ведь без огня не бывает. А Даниле с его шляхетским гонором хватило бы и малейшей крупицы правды, чтобы раз и навсегда забраковать такую девушку. Да и пусть даже этой самой крупицы правды не будет — вполне достаточно и того, что ее мать в свое время д а л а п о в о д для порочащей лжи.

И кабы знал, кабы ведал он прежде про такую муку — носа не сунул бы в эту трижды клятую Длымь, и не встретил бы никогда эту Леську-Аленку, так неотвязно к нему прикипевшую.

Почему же именно его — неприметного, несловоохотливого, но вместе с тем смышленого хлопчика, выбрала шляхетская община подглядывать за длымчанами?

По общему замыслу, он должен был подружиться с длымскими хлопцами, войти к ним в доверие, стать для них чем-то привычным, навроде соседского порося, на которого давно уже никто не обращает внимания, а там понемножку высмотреть у них приемы тайного боя.

Даниле с самого начала не нравилась эта затея: чудилось ему в ней что-то мерзкое. Но тем не менее, он не стал возражать и послушно отправился в Длымь.

А надо сказать, что ко всему прочему, разбирало хлопчика любопытство: какова же все-таки эта Длымь, о которой столько всего рассказывают? И как же хотелось ему поближе поглядеть на пресловутых длымчан!

Оказалось, впрочем, что и глядеть особо не на что: люди как люди, живут, работают, занимаются обычными делами. Разве вот хаты у них побольше, почище да ладнее выстроены, чем в других деревеньках. Да и сам народ, конечно, другой — красивый, гордый, но какой-то своей гордостью, не по-шляхетски кичливой, а скорее дружелюбно-уверенной.

Конечно, и травы, и коренья длымчане лучше знают, чем шляхта да крепостные, и лечить умеют, и какие-то наговоры вроде бы ходят у них, однако сушеных нетопырей да лягушек над печами не развешивают и бесовских языческих обрядов не творят — по крайней мере, Данила ничего такого ни разу у них не видел.

Иногда слышал он рассказы о праматери Елене или о таинственном жутком идоле, ухороненном в самом сердце дремучих пущ, наделенном древней страшной мощью и столь же древней нечеловеческой мудростью, которую ни один смертный не в силах познать до конца.

Но Данилу, прямо скажем, эти байки не слишком-то и занимали; гораздо больше его занимало другое.

Как и наставляли его старшие, Данила постарался завести короткое знакомство с молодыми длымскими хлопцами, хотя он с самого начала не был уверен, что это у него получится. И действительно, хлопцы держались хоть и приветливо, но Данила отчетливо видел, что эта приветливость была лишь внешней, что в душе они по-прежнему холодны и недоверчивы к нему. Данила чувствовал, что его лишь сдержанно терпят, что он здесь лишний; более того, своим присутствием он им только мешает. А хуже всего было то, что Данила в душе понимал, что так оно всегда и будет. Никогда он не станет для них своим, никогда не позабудут они, что он — ш л я х т и ч, пусть и захудалый, и никогда не привыкнут к нему настолько, чтобы не отличать от соседского порося. А стало быть, не может быть и речи о том, чтобы выведать приемы тайного боя. А уж коли длымские хлопцы о чем догадаются, так еще и его самого этими же приемами и уделают — оставят без рук, без ног, да еще будет до самой смерти под себя пачкать! Нет уж, подальше бы от них…

Он уже и сам рад был бы отступиться, да все не хватало духу повиниться перед ольшанскими старейшинами, что не справился с возложенной на него задачей.

И вот однажды случилось то, чего он никак не мог предвидеть. В тот самый вечер, когда он уже совсем было решил не приходить больше в Длымь, он услышал, как друзья-односельчане поздравляли Степана Муляву со скорой женитьбой на доброй и работящей красавице Владке. Сам Данила стоял чуть поодаль и по своему обыкновению глядел в сторону, как будто это его и не касается. А Степану, видимо, стало неловко, что гость остался один, и он позвал Данилу на вою свадьбу вместе со всеми.

«Ну ладно, — решил тогда Данила. — Схожу еще на свадьбу, и будет с меня!»

И кто же мог подумать, что на этой самой свадьбе встретит он эту девушку!

Встретит — конечно, не то слово; он, безусловно, сидел ее и раньше, но лишь издали и особенно не разглядывал. Обыкновенная девчонка-подросток, длинноногая и худая, с торчащими лопатками и острыми угловатыми локтями. Ну как есть щепка, даже мяса путного не нарастила! Данила отличал ее в толпе других таких же девчонок лишь по более темному цвету ее волос, да еще по длинной косе ниже пояса. Вот коса у нее и впрямь была хороша: густая, роскошная, красивого каштанового цвета — говорили, что отец у нее был хохол из-под Брест-Литовска.