Кристофер Сташеф - Пока чародея не было дома. Чародей-еретик

• Название: Пока чародея не было дома. Чародей-еретик
• Автор: Кристофер Сташеф
• Издательство: АСТ, Ермак
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-011073-1, 5-9577-0440-7

Кристофер Сташеф — человек, который сумел сказать собственное — бесконечно оригинальное слово — там, где сделать это было уже практически невозможно. То есть — в жанре иронической фэнтези. В мире высоких замков, сильно нуждающихся в ремонте, прекрасных принцесс, из последних сил правящих разваливающимися по швам королевствами, обольстительных и веселых ведьмочек, гнусных до неправдоподобия монстров и — ЧАРОДЕЕВ ПОНЕВОЛЕ. Чародеев, чье единственное оружие в мире «меча и магии» — юмор, юмор, и еще раз юмор!

Мы росли на саге о невероятных приключениях достославного сэра Рода Гэллоугласса.

Мы — выросли. Приключения — остались.

Мы никогда не сумеем вырасти из этих приключений!

---

— Я не стану обрекать на смерть никого из тех, чье единственное преступление — верность своему отцу, — продолжал король, — несмотря на то что содержание вас в заложниках являет собой угрозу для ваших родителей. Если вашим отцам повезет и им удастся оттеснить меня к Раннимеду, мне придется напомнить им об этой угрозе и, если понадобится, приговорить вас к смертной казни. Но я сомневаюсь, что до этого дойдет. — Он вновь медленно обвел молодых людей взглядом и добавил: — Однако я вынужден попросить всех вас сдать оружие моему сенешалю, здесь и сейчас, и оставаться в стенах замка вплоть до разрешения сложившегося положения дел в стране.

Молодые лорды неотрывно смотрели на короля. Их выбор был ясен.

Да разве у них вообще был выбор? Каждый из них знал о своем долге перед семейством, перед аристократическим родом, какие бы чувства сейчас ни владели молодыми людьми. Если бы король проиграл в войне, отцы простили бы их. Если бы король победил, он не стал бы карать заложников.

И все же некоторые из лордов были готовы сказать свое слово.

Первым это сделал, как всегда, д’Огюст. Он вышел вперед, опустился на колени и проговорил:

— Ваше величество, я ваш. Ведите меня в бой, и я буду сражаться со всей силой моего сердца и моего оружия.

Мгновение длилось безмолвие. Глаза короля подернулись слезами, и он ответил:

— Что ж, тогда я благословляю тебя за твою верность! Я приму твою присягу, но не позволю тебе воевать с собственным родом!

Следующим вышел Честер, преклонил колени и сказал:

— И я, ваше величество.

Затем на колени опустились Грэз, Мадджоре, Бейсингсток и Лланголен.

— Хвала вам, — негромко растроганно проговорил Туан. — Я принимаю вашу присягу.

В зале стало тихо-тихо.

А потом вперед вышел Гибелли и встал на колени.

— Ваше величество, я ваш, — сказал он.

Один за другим вперед вышли и опустились на колени перед Туаном его товарищи.

Монахи сидели за столами в трапезной. Была глубокая ночь, горели лампы. Архиепископ восседал на возвышении, по обе стороны от него пылали канделябры, но его стол был отодвинут в сторону, а его место занимал большой стул с высокой спинкой. Архиепископ сидел на нем, как на троне, в парадном облачении — парчовой мантии и митре, изготовленных умелыми руками мастериц из Реддеринга, с архиепископским жезлом в руке. Этот жезл также выковали редцерингские кузнецы. Однако это торжественное облачение было надето не по случаю праздника. Лицо архиепископа было мрачным и суровым.

В зале собрались все монахи до единого, и все они были невеселы. Перед архиепископом стоял Хобэн, высоко подняв голову. Его руки были связаны за спиной. В трапезной царило безмолвие. Монахи не спускали глаз с архиепископа и нового послушника.

Но вот наконец вперед вышел отец Ригорий и вскричал:

— Слушающие да услышат! Брат Альфонсо пропал без вести! Уже два дня и две ночи, как никто не видел его! Куда он подевался?

И снова в зале стало тихо. Теперь взгляды всех собравшихся устремились к Хобэну.

— Наш архиепископ будет вершить суд! — объявил Ригорий. — Пусть те, кто готов свидетельствовать, выйдут вперед и скажут, что им известно.

Ответом было молчание.

Архиепископ поднял голову, расправил плечи и произнес:

— Я был последним, кто его видел. Во вторник, ночью, во время вечерней службы. Я ушел в аббатство, а он задержался в саду. Кто-нибудь видел его после этого? — И снова все промолчали. Архиепископ повернул голову к тому монаху, что сидел слева от него. — Брат Молин.

Брат Молин встал. Его руки заметно дрожали.

— На прошлой неделе я был привратником. Я не видел, чтобы кто-то уходил за ворота между вечерней и утреней.

Он сел, а архиепископ обратился к монаху, сидевшему справа:

— Брат Санто?

— Я дежурил на воротах с утра, — встав, ответил брат Санто. — Брат Альфонсо не проходил мимо меня за время между утреней и обедней.

— Брат Хиллар?

— ОН не выходил за ворота от обедни до вечерни.

— Он мог перелезть через стену, — мрачно проговорил архиепископ. — Но я в этом сильно сомневаюсь. Брат Лессинг!

Брат Лессинг, сидевший в середине зала, поднялся.

— В этом месяце твое послушание заключалось в работе садовником, — сказал архиепископ. — Скажи, что ты обнаружил, когда пришел в сад в прошлую среду?

— С садового забора исчезли все подковы, гвозди и прочее железо, — ответил брат Лессинг. — Все это валялось у забора кучей. А когда я осмотрел сад, я нашел на траве круг, вытоптанный фэйри.

Зал огласился изумленным ропотом, хотя все монахи уже знали об этом из быстро распространившихся по обители слухов. Но, конечно, услышать о таком из уст свидетеля — это было совсем другое дело.

— Из этого мы можем сделать вывод о том, что в сад наведались эльфы, — объявил архиепископ, не изменившись в лице и оставив в стороне вопрос о позиции Церкви в отношении сверхъестественных существ. — Брат Лайви!

Поднялся высокий сутулый монах и дрожащим голосом проговорил:

— Я стоял на страже в ту ночь. На стене у ворот, согласно недавнему приказу господина нашего, архиепископа. Случайно мой взгляд упал на сад, и я увидел, как брат Альфонсо упал. Упал и не поднялся. Тогда я побежал за братом Паркером, а когда мы с ним пришли в сад, там уже никого не было.

Архиепископ в отчаянии сжал зубы.

— Брат Хасти!

Брат Хасти встал.

— Я видел, — сказал он, — как этот послушник, Хобэн, надолго задержался у края поля, где по другую сторону от межи растет много цветов и диких трав. И я видел, как он шевелил губами. Когда я подошел к нему, дабы отчитать его, я заметил, что землю он взмотыжил так хорошо, словно по ней прошелся плуг. Тогда я не придал этому особого значения, а теперь…

Голос у него сорвался и он развел руками.

— Не может быть никаких сомнений. — Архиепископ устремил суровый взгляд на Хобэна. — Брата Альфонсо похитили, а этот человек подсказал эльфам, как это можно сделать. Быть может, именно он и очистил от Холодного Железа северное поле и садовый забор.

Хобэн возразил:

— Я не убирал железо с поля и с забора, милорд.

— Но с эльфами беседовал?

Хобэн ответил не сразу.

— Я пришел сюда, чтобы стать монахом, — сказал он, помолчав. — Так что врать не буду.

— Почему?! — гаркнул архиепископ. — Почему ты предал наш орден?

— Потому что верен моему повелителю — Туану, королю Грамерая. — Теперь, когда все стало ясно, к Хобэну вернулась уверенность. — Я пришел сюда по его велению, дабы узнать, какой злой гений тут орудует.

Все собравшиеся затаили дыхание.

— И я узнал, что это брат Альфонсо подговорил вас отречься от Римской Церкви, — смело продолжал Хобэн. — Вот об этом я и сказал эльфам, и еще я сказал им, что порой брат Альфонсо прогуливается с вами по саду, обнесенному Холодным Железом. Только это я и сделал, и более ничего!

— Этого хватило, чтобы уничтожить его! — в ярости взревел архиепископ. — И как только у тебя хватает дерзости хвастаться тем, что ты поддался искушению? Как можешь ты заявлять о верности еретику и лживой Церкви и тем себя оправдывать?

— Вы спросили, — отозвался Хобэн мужественно. Но было видно, что ему стало страшно. — А я ответил правду.

— А теперь я скажу, что тебя ожидает! — прокричал архиепископ, побагровев. — Ты виновен в измене ордену и архиепископу! Ты стал пособником в убийстве монаха! — Он перевел гневный взгляд на братию. — Кто-нибудь желает выступить в его защиту?

Трудно было предположить, что кто-то решится вымолвить хоть слово.

Но все же такой человек нашелся. Медленно, дрожа с головы до ног, поднялся брат Анхо.

Архиепископ одарил его свирепым взглядом, но все же процедил сквозь зубы:

— Говори, брат Анхо!

— Я молю вас… — робко вымолвил Анхо. — Молю вас пощадить моего кровного брата… и друга!

— Думай, что говоришь, — сказал архиепископ, и голос его прозвучал так, будто ледяная глыба прогрохотала по щебню.

— Быть может, он поступил глупо, — собравшись с храбростью, продолжал Анхо. — Быть может, он согрешил. Но ведь он верит всем сердцем своим, что поступил праведно!

— Вот как? И откуда тебе это известно?

— Да ведь я знаю его с самого его рождения, — ответил Анхо. — Я делил с ним хлеб и работу, я вместе с ним плакал и радовался. Я знаю его так хорошо, как только может один человек знать другого, и я никогда не видел в нем ни капли злобы и хитрости. Он простой, грубоватый, честный человек, и он ничего не понимает в церковной казуистике, да и не любит ее. И вера его такова, какой была от рождения.

Глаза архиепископа сверкнули, но он промолчал.

— И еще я хотел сказать, — добавил Анхо уже не так уверенно. — Мои учителя всегда так учили меня: ни один смертный, избравший для себя путь служителя Господа, не должен отнимать жизнь у другого человека только ради того, чтобы сберечь собственную жизнь.