Кристофер Сташеф - Волшебник на войне. Волшебник в мире

• Название: Волшебник на войне. Волшебник в мире
• Автор: Кристофер Сташеф
• Издательство: АСТ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-014033-9

Сын легендарного «чародея поневоле» Магнус — это, что называется, оригинальное слово в искусстве Высокой магии!

Есть, знаете, масса чародеев, бродящих из мира в мир во исполнение своей высокой миссии… а вот как насчет волшебника, что бродяжничает В ПОИСКАХ этой самой миссии — а найти ее ну никак не может?..

Есть, знаете, просто куча магов, готовых сей секунд пустить свое искусство в ход во имя благого дела… а вот как насчет волшебника, что во имя благого дела чародействовать КАК РАЗ НЕ НАМЕРЕН?..

Это — блистательный сериал Кристофера Сташефа.

Самая забавная смесь фэнтези и фантастики, невероятных приключений и искрометного, озорного юмора, какую только можно вообразить.

Вы смеялись над славными деяниями «чародея поневоле»? Тогда не пропустите сногсшибательную сагу о странствиях ВОЛШЕБНИКА-БРОДЯГИ!

---

Ренунцио подошел к мученику и, улыбнувшись, произнес:

— Немножко больно выходит, когда вот так пролежишь всю ночь, правда? Но я обещаю тебе: боль станет еще сильнее, дружок, если ты не скажешь нам того, о чем мы хотим узнать.

Глаза несчастного скосились в сторону очага. Он простонал:

— Скажу все, что вы хотите!

— Ага, стало быть, ты стал покладистее! И все-таки давай удостоверимся в том, что ты будешь говорить правду. Палач, приготовь пыточные тиски!

— Я во всем сознаюсь! Сознаюсь! — вскричал несчастный.

— Сознаешься в том, что ты устроил засаду на Защитника и пытался ударить его мечом?

— Да, да! Я не так глуп, чтобы отрицать это!

— Еще бы ты отрицал, когда это видела целая дюжина стражников, которые потом забили тебя до бесчувствия и приволокли сюда! Но я уж точно не так глуп, чтобы поверить, что ты сам, один-одинешенек прокрался в те кусты, что ты сам выковал себе меч. Кто тебе помогал?

— Никто! — вскричал убийца-неудачник.

Ренунцио щелкнул пальцами. Палач повернул рукоятку тисков, мученик взвыл от боли. Ренунцио махнул рукой. Палач отвернул рукоятку, ослабил давление.

— Кто твои сообщники? Назови их имена, — потребовал инквизитор.

— Я… я не помню, — выдохнул бедняга.

— Сейчас вспомнишь, — мстительно проговорил Ренунцио и злорадно усмехнулся. — Давайте-ка сюда каленое железо, освежим его воспоминания.

Несчастный завопил еще до того, как раскаленное железо прикоснулось к нему, но еще сильнее и ужаснее стал его крик, когда оно коснулось его кожи. Палач отвел железный прут в сторону, а Ренунцио спросил:

— Быть может, Окин Гермейн?

Майлз вытаращил глаза. Окин Гермейн? Это же министр Защитника!

— Кто? — вырвалось у мученика.

Ренунцио снова дал знак палачу.

Откричавшись, несчастный мятежник выпалил:

— Да! Да, это был Окин Гермейн!

— Наглая ложь! — скривился Ренунцио. — Окин Гермейн — самый верный и преданный из министров Защитника! Он бы никогда не дерзнул выступить против своего господина! А теперь говори правду!

Он вновь махнул рукой палачу, тот шагнул к своей жертве.

Пытка и допрос продолжались. Ренунцио играл с беспомощным мятежником в жестокую «угадайку» — то есть это несчастному, распятому на пыточном ложе, приходилось угадывать, соглашаться со своим мучителем или нет. Майлзу становилось все страшнее и мучительнее смотреть на происходящее. В конце концов он начал догадываться о том, что злобный инквизитор нарочно продлевает пытку, чтобы показать ему, насколько она может быть ужасна. Чувство вины переполняло Майлза, но он ничего не мог поделать, чтобы помочь бедняге, облегчить его страдания.

Но может быть, все же мог?

— Хватит! Хватит! — воскликнул Майлз. — Дайте ему умереть! Я скажу вам все, что знаю!

— Не сомневаюсь, скажешь, — осклабился Ренунцио, — но пока — не твоя очередь. — И он вновь дал знак палачу.

Страшнее пыток, сильнее воплей мученика пугало Майлза другое: та радость, которую зрелище страданий жертвы приносила Ренунцио. Но ему ничего не оставалось, кроме как наблюдать за пытками, и он мучился и изнемогал вместе с несчастным. Его вопли выворачивали Майлза наизнанку.

Наконец Ренунцио, видимо, испытал окончательное удовлетворение. Измученный мятежник прохрипел очередной ответ, и инквизитор кивнул.

— Так я и думал, — пробормотал он. — Так я и думал. — Обернувшись к главному палачу, он распорядился: — Поднимите его с дыбы и подготовьте к казни. — Он поднялся с табурета, вздохнул, потянулся, подошел к Майлзу, цепко ухватил его за плечо и вытолкнул из камеры пыток. Майлз едва держался на ногах. — Пустая трата времени и сил, — признался инквизитор. — Все это его «признание» — скорее всего выдумки, гроша ломаного не стоит его «признание» — так, трепал языком, чтобы избавиться от боли, говорил то, что, как он знал, мне хотелось услышать.

«Знал», потому что Ренунцио заставлял его говорить то, что ему хотелось услышать, — вот что понял Майлз. Инквизитор перечислял имена высокопоставленных чиновников — верховного бейлифа гвардии Защитника, армейского генерала, троих министров, еще кого-то — этого имени Майлз прежде не слышал, но не сомневался, что речь идет о человеке, занимавшем высокий пост. Правда то была или нет, но теперь Ренунцио получил показания, которые мог использовать против них. Наверняка он не станет торопиться с их обнародованием, заявит, что требуются еще более веские доказательства их вины, которые он надеется получить от других узников, но на самом деле будет выжидать, пока ему не представится возможность использовать этим самые «показания» как орудие в непрестанных интригах в высших эшелонах власти, дабы затем самому выхлопотать себе тепленькое местечко. Майлз понял, что Ренунцио метит в министры, но не желает утруждать себя годами рачительного служения и чередой испытаний.

Инквизитор пытливо всмотрелся в глаза Майлза. Глава повстанцев старался сохранять бесстрастное выражение лица, но все же Ренунцио, похоже, что-то заметил, поскольку его глазки весело сверкнули.

— Накопленный опыт доказывает, что подобные злодеи, как правило, затевают покушения в одиночку, — признался он. — Приводят их к такому поступку тоска, горечь, обида или еще какая-то иная причина. Я бы предпочел, чтобы ты во всем сознался добровольно, тогда у меня будет больше оснований поверить тебе.

Однако блеск его глаз, взгляд которых был устремлен к Майлзу, выдавал совсем другие чувства.

— Но зачем же тогда вы так долго терзали его? — внутренне содрогаясь, спросил Майлз.

— Как — «зачем»? Затем, чтобы дать страже время собрать горожан на казнь, естественно! А также для того, чтобы тело его было так изуродовано, чтобы наши добропорядочные граждане ужаснулись, и впредь никто из них не осмелился бы покуситься на жизнь нашего возлюбленного Защитника и вообще не помыслил о нем дурного. Пойдем, ты тоже должен это увидеть!

И Майлз пошел, потому что деваться ему было некуда: стражники тащились за ним и Ренунцио по пятам. Железная дверь, часовые, три пролета лестницы с осклизлыми каменными ступенями, еще дверь толщиной в шесть дюймов, обитая медью, за ней — еще один часовой, темный коридор, новая дверь с маленьким зарешеченным окошком, за ней — двое часовых, а потом — просторный внутренний двор, а дальше — городские кварталы. Три дороги сходились к широкой площади. Площадь была запружена народом. Здесь толпились купцы в мешковатых холщовых рубахах — наверное, их согнали сюда прямо со складов, где хранились их товары, торговцы в заляпанных фартуках, домохозяйки — в фартучках поаккуратнее. Некоторые держали в руках кто поварешку, кто ухват. Самые простые, самые обычные люди… Майлз видел только первые шеренги солдат, выстроившихся позади толпы вдоль ближнего края площади, но он знал, что солдаты повсюду, что это они согнали народ на площадь из домов и лавок.

Горожане либо затравленно молчали, либо приглушенно переговаривались. Ренунцио дал знак стражнику, стоявшему на высоком балконе с железным поручнем, а тот дал знак толпе. То тут, то там начали раздаваться выкрики:

— Изменник! Изменник!

Остальные горожане, понимая, в чем спасение для них самих от ареста, стали подхватывать эти выкрики, и вскоре кричала уже вся площадь. Крик нарастал, начал жить как бы сам по себе, и даже те люди, которым было ненавистно устроенное сборище (а таких было большинство), сами не заметили, как начали вопить вместе с остальными — со злостью и даже — о ужас! — с радостью:

— Изменник! Изменник! На виселицу изменника!

Ренунцио ухватил Майлза за шею и заставил поднять голову.

— Смотри! — прошипел инквизитор, и Майлз не мог не повиноваться. Взгляд его так и так был прикован к вершине крепостной стены.

Там из стены торчал железный брус, а с его конца к парапету свисала веревка с петлей. Стражники подтолкнули к краю стены еле державшегося на ногах человека, набросили петлю ему на шею. Один стражник ударил его в живот, несчастный согнулся пополам от боли и хотел этого или нет, но увидел разверзшуюся под ним пропасть глубиной в пятьдесят футов. Это был убийца-неудачник. Он страшно закричал от страха, но крик его стал поистине душераздирающим, когда тяжелый сапог другого стражника толкнул его с такой силой, что он перелетел через парапет и повис на веревке, затянувшейся на его шее. Крик его сразу затих.

В последнее мгновение Майлз дернулся, стараясь отвести взгляд, но Ренунцио держал его крепко.

— Вот она — твоя судьба, — прошипел он с присвистом, — если только ты не скажешь мне того, что я желаю узнать.

Майлз смотрел на болтавшееся на веревке тело несчастного мятежника, на его кровоточащие раны и ожоги — следы пытки каленым железом.

— Да, — прошептал он, ненавидя себя лютой ненавистью. — Да, я скажу вам. Я скажу вам все.