Юрий Смолич - Избранное в 2 томах. Том первый

• Название: Избранное в 2 томах. Том первый
• Автор: Юрий Смолич
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1960

В первый том «Избранного» советского украинского писателя Юрия Смолича (1900–1976) вошла автобиографическая трилогия, состоящая из романов «Детство», «Наши тайны», «Восемнадцатилетние».

Трилогия в большой степени автобиографична. Это история поколения ровесников века, чье детство пришлось на время русско-японской войны и революции 1905 года, юность совпала с началом Первой мировой войны, а годы возмужания — на период борьбы за Советскую власть на Украине. Гимназисты-старшеклассники и выпускники — герои книги — стали активными, яростными участниками боевых действий.

---

Вот когда в нашем зале наступила полная, абсолютная тишина. Мы умолкли и оцепенели. Член партии! Вахмистр! Автор «Трехсотлетия дома Романовых», организатор внешкольного надзора над гимназистами, тот самый, который отобрал у нас антивоенную прокламацию! Тот, кто приказал нам снять красные бантики третьего марта! Что за черт!

— Провокация! — вдруг крикнул Пиркес сзади.

— Пиррркес!!! — взвизгнул Аркадии Петрович, стукнув ладонью о кафедру и даже подскочив на месте. — Как вы смеете говорить это представителю революционного комитета? Я вас оставлю без… То есть, это контрреволюция, господа!

Мы разошлись тихо и без пения «Марсельезы»…

Под двумя знаменами

Двенадцатого марта старого стиля в нашем городе праздновали свержение самодержавия. Были назначены всенародная демонстрация, общегородской митинг и парад. В параде, кроме батальона георгиевских кавалеров, авиационного парка, сводного полка слабосильных команд, выздоравливающих и тыловых пополнений, случившихся в это время в городе, участвовали и мы — девяносто шестая этапная рота гимназистов.

С восьми утра мы находились уже в роте. Предстоящие события чрезвычайно взволновали нас. Демонстрация, первая в нашей, да разве только в нашей, жизни демонстрация и — парад! Мы пройдем через город церемониальным маршем. Мы!

В роту мы явились в старательно начищенных сапогах, шинели заправлены под ремни, на лакированных поясах с большими никелевыми гимназическими пряжками — солдатские патронные сумки. Мы накинулись на наши японские карабины с паклей, олеонафтом и тертым кирпичом. Наши винтовки должны сверкать, как золото, как серебро. Мы должны «показать»! В углу стояло уже прибитое к только что срубленному молодому грабу длинное красное гимназическое знамя — отныне наш прекрасный революционный стяг. Мы должны освятить его на сегодняшнем всенародном празднике восставшего народа.

«Свет и свобода прежде всего» — цвели на нансуковом полотнище буквы из церковного позумента.

Последними — уже несколько опоздав — прибежали запыхавшиеся Репетюк, Теменко и восьмиклассник Теплицкий. Теменко нес длинное древко с обернутым рогожей знаменем. Придерживая свою фельдфебельскую шашку, Репетюк вскочил на кучу старых матрасов, служивших нам вместо немецких животов во время штыковых занятий.

— Панове! — крикнул он громко и приподнято.

Мы сразу же обступили его. Нас привлек не только звонкий ораторский возглас, но и другое. Репетюк обратился к нам не по-русски, как всегда, а по-украински.

— Панове-товариство! Ненависний царат повалено. У Києвï утворено нацiональну раду, що порядкуватиме долею украïнського народу! Слава ж нашiй нацiональнiй украïнськiй радi, панове-товариство!

— Слава! — охотно поддержали его. — Слава! — Мы испытывали особое удовольствие, выкрикивая новое для нас «слава» вместо привычного уже «ура». Это напоминало Запорожскую Сечь и картину Репина.

Репетюк выхватил из рук Теменко древко со знаменем и стал сдирать с него рогожу.

— Так от, панове! Ми пiдемо на парад пiд цим нацiональним прапором.

Остатки ободранной рогожи упали, Репетюк поднял древко и крутнул им несколько раз. Длинный двухцветный — желто-голубой стяг вяло повис в воздухе. «Хай живе вiльна Украïна» — было вышито на нем красным гарусом.

— Слава! — закричали Теменко и Теплицкий.

По предложению Каплуна решено было нести оба знамени рядом перед ротой. Красное понес Столяров. Желто-блакитное — Теменко.

Мы построились. Красные ленты опоясывали околыши наших фуражек, красные милицейские перевязи красовались на левых рукавах, красные ленточки свисали со штыков. Репетюк дал ногу, два знамени дрогнули впереди, и мы двинулись в город.

День стоял прекрасный, солнечный. Небо было синее и чистое. Снега не осталось уже совсем. Зато сколько грязи! Наши начищенные сапоги моментально покрылись ею до половины. Мы самозабвенно давали ногу, и фонтаны брызг взлетали из-под наших подошв. Мы были уже взрослые. Мы маршировали прямо в жизнь. Пиркес раньше мечтал стать скрипачом. Зилов — инженером путей сообщения. Макарова давнишняя мечта — окончить Сорбонну. Потапчук хотел быть агрономом. Кашин — авиатором или моряком. Сокровенное желание Пантелеймона Вахлакова — стать врачом по женским болезням. Хрисанф Сербин был тайно и робко влюблен в прекрасный и печальный образ Чайльд-Гарольда… Два знамени трепетали и извивались перед нашими стройными рядами. Нас приветствовали, нам махали платочками, кричали «ура» и «слава». Словно именно мы и совершили всероссийскую революцию. Так к черту же скрипачей, Сорбонну, агрономию и Чайльд-Гарольда! Мы хотели быть только революционерами! Какая жалость, что революция уже, собственно, совершена. Уже не надо ни перестукиваться в камерах централов, ни шагать сибирским этапом, ни петь «Эй, баргузин, пошевеливай вал…».

Сплошной гомон, волнующееся море голов с частыми всплесками флагов, знамен и транспарантов хлынули на нас, когда мы наконец поднялись на пригорок, где Новая улица широким устьем своим вливалась в ярмарочную площадь. Огромная площадь была забита народом. И сразу же мы увидели, что всплески знамен и здесь не все одинаковы. Среди разлива красного резким пятном выделялась небольшая группа флагов желто-блакитных и еще меньшая — черных.

— Это что за черные знамена? — тихонько спросил Туровский. — Траур?

— Это анархисты, — ответил ему Макар.

Анархисты! Оказывается, в нашем городе есть свои собственные анархисты! Кто бы мог подумать! Об анархистах нам даже читать не приходилось. О них, случалось, только рассказывали, да и то шепотом и с оглядкой. Отчаянные сорвиголовы. Существа необыкновенные, нечеловеческие, немыслимые. Презрительная усмешка, наглый взгляд. Черные сомбреро, черные плащи, черные косоворотки. Револьверы, бомбы и полумаски. Даже сердце замирало.

Вдруг, пробившись сквозь толпу, к нам приблизилось несколько человек. Впереди шел солдат с петличками искровика. С высокой папахи свисала у него широкая желто-блакитная лента.

— Слава украинскому знамени! — приветствовал он нас. Подойдя ближе, он сообщил: — Мы к вам, граждане гимназисты, депутацией. Все украинские демонстрации и части собираются вместе, особо. Так что просим, значит, и вас в компанию! — Он сделал жест в ту сторону, где сгрудилось десятка два желто-блакитных флагов.

— Смирно! — подал команду Репетюк, собираясь повести роту в указанном направлении. Но команда его не возымела действия, да и самые ряды наши вдруг сломались и рассыпались. Возгласы и крики понеслись со всех сторон навстречу команде.

— Позвольте!.. Куда? На каком основании?.. Я не хочу!.. Отставить!.. Что за черт?!

Витька Воропаев громко захохотал. Кульчицкий ржал. Репетюка бросило в краску, пенсне запрыгало у него на носу.

Из рядов, взяв винтовку к ноге, вышел Каплун.

— Товарищ! — обратился он к искровику с желто-блакитной лентой. — Я думаю, мы должны пройти прямо к войсковым частям. Мы не штатская демонстрация, а рота военизированных.

— Вот-вот! — крикнул кто-то из депутации. — Украина должна иметь свою «самостийную» армию.

Наши ряды совсем расстроились. Мы окружили депутацию. Нас окружила толпа демонстрантов. Все спорили и ссорились.

— Да я русский! — кипятился Кашин. — Какого черта я туда пойду? Это идиотизм!

— Сам ты идиот! — обиделся Туровский. — Вовсе ты и не русский. Ты просто несознательный. От деда-прадеда живешь на Украине…

— А от бабки-прабабки мы староверы. Остолоп!

— Мы пойдем под красным знаменем! — выступил вперед Зилов. — Под тем знаменем, под которым петроградские рабочие подняли восстание!

— Добродию! — даже задохнулся Репетюк. — В Петрограде живут россияне, а здесь у нас Украина! Мы должны идти под самостийным украинским знаменем!

— Порядок, товарищи! Стройся! — крикнул Столяров. — Мы пойдем под нашим общегимназическим знаменем. Кто хочет, пускай идет отдельно!

Эта фраза, собственно, и разрешила спор.

— Отлично! — закричал Репетюк. — Мы и пойдем отдельно. — Он нервно оправил на себе амуницию. — Эй, — крикнул он. — Украинцы, собирайтесь вокруг нашего знамени!

И вот наша компания все-таки раскололась… Под желто-блакитным пошли, кроме Репетюка, Теменко, Туровский, Сербин, Кульчицкий. Под красным остались Зилов, Потапчук, Макар, Пиркес, а также Воропаев и Кашин.

Зилов, Макар, Пиркес, Воропаев, Потапчук, Кашин — здесь. Репетюк, Теменко, Туровский, Сербин, Кульчицкий — там. Компания разбилась первый раз в жизни. Мы тайком глянули друг на друга, сразу же отвернулись и сильнее ударили подошвами. Грязь обильными брызгами полетела во все стороны. Ведь наступила весна. Два знамени вились и трепетали впереди.

Как во сне зашагали мы дальше на свои места. Площадь и отряды демонстрантов плыли мимо нас, бурлили и кружились, словно нереальные, ненастоящие. Знамена развевались и хлопали на весеннем ветру. Под знаменем с лозунгом «Рабочая молодежь умрет за социальную революцию» мы увидели Федора Козубенко. Он был в кожанке, подпоясанной ремнем, и с маузером у пояса. Он стоял во главе небольшого, человек в пятьдесят, отряда. Все это были юноши — по большей части знакомые нам учащиеся железнодорожной школы или ученики и подмастерья из депо и вагонных мастерских. Там стоял Стах, там рядом с Федором видна была какая-то девушка. Среди всех хлопцев — одна… Черт побери, значит у Козубенко целый отряд молодежи, которая заявляет, что она умрет за социальную революцию! Ах, дьявольщина, как это мы не догадались написать на знамени, что мы умрем?!