Севги Адывар - Тень Роксоланы

• Название: Тень Роксоланы
• Автор: Севги Адывар
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-092248-2, 978-5-17-092683-1

Пять сотен лет назад простая рабыня встала за плечом одного из могущественнейших правителей мира. Ею двигала не любовь, а оскорбленная гордость и стремление отомстить тем, кто разрушил ее жизнь. Эта женщина не останавливалась ни перед чем на пути к власти и устраняла конкуренток любыми способами. Но за все надо платить! Что возьмет судьба взамен у потомков всесильной султанши? И за что ей придется заплатить самой?

---

– Батюшка, да разве ж можно так? – спрашивала Настенька у отца. – Разве ничего нельзя сделать?

Но священник лишь вздыхал да оглаживал густую бороду, ссылался на Притчи Соломона и однажды даже почитал Настеньке из Ветхого Завета то место, где сказано было: «Кто жалеет розги своей, тот ненавидит сына; а кто любит, тот с детства наказывает его». Настенька не поверила, что Бог может быть таким суровым и позволять подобные вещи, сама потихоньку стащила толстую книгу, пахнущую строгим торжеством – сыростью и мышами, забралась с ней на чердак, подальше от батюшки, почитала ее, освещая желтые страницы лучиной, и вычитала по складам, что Бог бывает еще более суров и требует от Своих приверженцев такой же суровости и строгости в исполнении обрядов и повелений, и малейшее нарушение приказов и пожеланий Господа карается быстро и страшно.

– Почему же тогда Бог не покарал Яна, когда он убил жену? – задумалась Настенька. – Сказано же: «Не убий», убийство ведь смертный грех.

Порассуждав сама с собой, Настенька пришла к выводу, что Ян остался безнаказанным потому, что Кшыстина умерла не тогда, когда он ее бил, а потом, как бы своей смертью. А за побои Господь еще накажет пьяницу, но битье жены не относится к смертным грехам, поэтому наказание отложено. А значит, в спасении Аленки не приходится рассчитывать на Бога, и нужно делать что-то самой.

И однажды, когда Ян в очередной раз обламывал палку об Аленкины бока, Настенька бросилась на него с ухватом, ударила прямо в грудь, отбросила пьяницу от подруги. Но куда ей было против взрослого мужика! Ян поднялся, усмехнулся нехорошо да и начал бить Настеньку заодно с дочерью. Едва ей удалось вырваться. А когда, утирая слезы и кровь, прибежала домой, отец, выслушав о произошедшем, несколько раз вытянул Настеньку по заду хворостиной, прежде чем позволил матери смазать целебным бальзамом раны.

– Поделом тебе, дурында, – сказал батюшка, глядя на рыдающую дочь. – На все воля Господа, а ты своей подменить вздумала. Вот и получила на орехи, будешь теперь знать.

Битая Настенька запомнила, что поперек воли Господней лучше не встревать. Ну а Аленка после этого недолго на свете зажилась – забил ее Ян, и улеглась она в сыру землю рядом с матерью, а пьяница и над ее могилой горько поплакал. А сельчане, поразмыслив над судьбой Яна, собрались с кольями да и разорили кабак, убив при этом пейсатого Йоську и все его жидовское семейство, начиная от старухи-матери и заканчивая годовалым сынишкой, что еще в люльке лежал. И правильно, незачем в христианских землях хмельным торговать, от хмельного одни беды православному человеку. К тому же жиды Христа продали, и это все знают!

Через годы, лежа в широкой постели под атласным одеялом, шитым золотом и серебром, окруженная почтительными служанками и заботливыми лекарками, Настенька вспомнила и об Аленке, и об ее непутевом отце. И похолодела от страха. Вспомнился ей взгляд Яна, когда она ударила его ухватом – спокойный взгляд смертельной решимости, уверенный в своих силах, полный ядовитой ненависти, от которой даже почернели голубые прозрачные глаза. Настенька была уверена, что не вырвись она тогда, не отвлекись Ян на дочь – не быть бы ей живой. Забил бы сразу насмерть проклятый пьянчуга.

И вот совсем недавно, в султанском дворце, что так похож на волшебные сказки, рассказываемые матерью, Настенька увидела такой же взгляд – холодный, ненавидящий, обещающий неминуемую смерть. Так смотрела на нее Махидевран Султан. И Настенька вдруг уверилась, что султанша непременно ее убьет. Обязательно. Если только Настенька не успеет что-то сделать раньше.

Например, убить Махидевран Султан…

* * *

Золоченый возок с резными дверцами и шелковыми занавесями привел Настеньку в восторг. Даже у их пана не было такого, а пани ездила в обычном деревянном возке, похожем на ящик с окошками, только что лакированном, и это считалось очень богатым выездом. Ну так их пан был в недалеком родстве с Радзивиллами, а те, как известно, богатейшие паны Литовского княжества, и в гербе у них – корона. Но, наверное, даже у Радзивиллов не было такого красивого и богатого возка, пусть они и мостили дороги солью, чтобы летом на санях кататься. Нет, до султана Сулеймана и им далеко! Вон какие красивые занавеси из тонкого шелка, как они надуваются ветерком, а затем опадают изящными складками, похожими на цветочные лепестки!

В этот возок Настеньку под строгим взглядом султана усадили со всем бережением. Кроме нескольких служанок с ней отправилась лекарка – ведь девушка только-только начала вставать после горячки, вызванной побоями Махидевран. Султан был рядом – на богато снаряженном коне, с золоченой сбруей, украшенной золотыми с каменьями бляшками, с шелковыми поводьями, в седле, покрытом ковром, – сказочный принц, да и только. Позади скакали янычары. Настенька чувствовала себя королевной и прятала торжествующую усмешку под нежным шелком покрывала.

Возок прогрохотал по стамбульским улицам, мимо богатых кварталов с домами, окруженными садами, полными цветов и плодовых деревьев, по узким улицам, где дома из посеревшего от времени песчаника теснились один к другому, соприкасаясь стенами, и пятна сырости ползли по фасадам, создавая причудливые узоры, мимо площадей, заполненных торговыми палатками и лотками – здесь шум оглушил Настеньку: торговцы кричали, зазывая покупателей, хватали проходящих за полы халатов, рвали рукава кафтанов, уговаривали купить только у них, в воздух взлетали драгоценные яркие шелка, пучки зелени, бусы и ленты – торговцы показывали товар, они сцеплялись друг с другом, споря – у кого товар лучше, драли бороды, и над всем этим яростным торговым криком возносились пронзительные голоса водоносов и торговцев сладостями, и ветер, несущийся с Босфора, выдувал с площадей на улицы густой запах людского скопления, приносил в город свежий пряный аромат морской соли…

Настенька вздохнула – вспомнила ярмарки в родных местах. Там тоже купцы ссорились до драния бород, и тоже кричали звонко бабы, продающие калачи и бублики, сновали меж людей мужики с лотками, полными пирогов, звонко вопили коробейники, рассыпая перед жадными глазами деревенских красоток горсти медных перстеньков да связки разноцветных бусок. Цыган водил медведя, борется с ним, а рядом плясала цыганка, обвешанная монистами, с длинными звенящими серьгами, с бубном в руках, в широких ярких юбках, и босые жесткие пятки ее выбивали маленькие клубочки пыли из плотной земли торговой площади. Паны приезжали на ярмарку верхами, на высоких конях с богатой сбруей и подрезанными жилами у хвостов. Интересовались у мужиков ценами на зерно да сено, мужики тянули шапки с лохматых голов, отвечали степенно, с важностью. Пани и паненки ехали в возках, выглядывали осторожно из окошечек, поднося к деликатным носикам тряпочки, пропитанные духами. Прямо к возкам бежали торговцы. А девки с яркими лентами в косах качались на качелях, сделанных в форме ладей, и парни раскачивали их высоковысоко, так, что ладьи взлетали прямо в синее небо. Там ветер нес не морские запахи и скрип корабельных снастей, а ясный аромат лесной хвои и сена, сохнущего на лугах…

Теперь Настенька не носит медные перстенечки или стеклянные буски. Теперь ее пальцы украшает золото и серебро, драгоценные камни брызгают огнем, когда на них попадает солнечный луч, а роскошное ожерелье, обнимающее ее шейку, сделал сам султан и украсил его изумрудными листьями – под цвет ее ясных глаз. А ей все равно тоскуется по дешевым сережкам да пестрым ленточкам, по деревянным качелям и луговым цветам. И не хочется ей сладкой пахлавы, а просит душа крепенького соленого огурчика, аж пищащего, когда в него вгрызаешься, и чтоб в бочке плавали широкие листья хрена, да чесночные беленькие дольки, да пряные травы. Забраться бы в погреб, в сырую прохладу, отвалить тяжеленный булыжник, что прижимает деревянный кружок, да влезть прямо в бочонок обеими руками. И кожу остро щиплет рассолом, и огурчики выскальзывают из пальцев, дубеющих от холода… А потом достать сразу несколько маленьких огурчиков, облепленных смородинными листьями, да вгрызаться в них, пока во рту не разольется приятная острая кислота… Ах, мечты несбыточные!

Настенька сглотнула горькую вязкую слюну. В последнее время ее подташнивало, тело утратило прежнюю веселую упругость, стало тяжелым, неловким. А в голове постоянно стоял странный шум, мысли скручивались спиралью, двоились и троились, настойчиво и въедливо повторяясь, будто ребенка учат азбуке по Псалтырю. Память частенько подводила, и бывало, что забывались простые слова, и Настенька мучилась, пытаясь вспомнить, как называется цветок или фрукт. Проклятая Махидевран! Да и лекари тоже хороши – от их настоек да отваров только спать все время хочется, а облегчения никакого, голова тяжелая, будто тот камень, которым прижимают квашеную капусту да соленые огурцы.