Кальман Миксат - Кавалеры

• Название: Кавалеры
• Автор: Кальман Миксат
• Издательство: Правда
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1988
• ISBN: не указан

Главная тема сатирической повести венгерского классика Кальмана Миксата (1847—1910) «Кавалеры» («A gavallérok», 1897) — вырождение провинциального дворянства. Эта тема  прозвучала на редкость реалистично и остро в Венгрии, где каждый десятый, в том числе бедствующий земледелец или писарь, едва сводящий концы с концами, был обладателем дворянской грамоты. Миксат отдернул романтическую завесу над жизнью этой полунищей, но спесивой и неприступной касты. В Венгрии повесть приобрела популярность сразу же по выходе из печати, чему способствовал и свойственный Миксату добродушный юмор, которым он умел смягчить самую горькую пилюлю.

Перевод: О. Громов.

Иллюстрации: художник Б. П. Пашков.

---

 ― Ну и чудак же ты, папочка, ― вмешался Эндре, громко смеясь над путаными рассуждениями старика.

Отец тоже засмеялся, вернее, захохотал, да так, что слезы брызнули из глаз, и одна слезинка, скатившись по его бороде, черной каплей упала на белоснежную жилетку. Черт знает, как могло это случиться! Младшая из барышень Слимоцких удивилась и легонько подтолкнула старшую сестру Иду: «Гляди-ка, дядя плачет чернилами».

В эту минуту, прямо перед нашим носом, через двор проскакал норовистый жеребенок, весьма напугавший дам, с визгом разбежавшихся в разные стороны. Жеребенок был красивый, стройный, с благородной головой и тонкими ногами. Нарядный ремешок с бубенчиками, верно впервые сегодня надетый ему на шею, своим непривычным позвякиванием пугал его. Желая избавиться от непривычного звука, жеребенок бросался из стороны в сторону. (Эх, и глупый жеребенок! Ведь это только цветочки, ягоды еще впереди ― как-то понравится тебе сбруя, которую наденут на тебя потом?)

― Какое прекрасное животное! ― восхищенно воскликнул Домороци. ― Годовалый, что ли?

― Право, не знаю, милый братец, ― нерешительно ответил Чапицкий, ― Если не ошибаюсь, это даже не мой, а так, забежал сюда. Эй ты, бездельник, ― окликнул он подростка, облокотившегося на балюстраду террасы, ― ведь это, кажется, не наш конь?

― Как же так не наш? Наш, наш, ― затараторил слуга по-словацки.

― Выходит, что мой жеребенок, ― нехотя согласился старик Чапицкий, смущенный тем, сколь плохим хозяином он себя проявил.

Однако именно этим он и поразил меня. Каков барин! Не ведая счета богатству, он не знает даже своих лошадей!

На верхней ступеньке террасы гостей ожидала барышня Мари. В короткой розовой юбочке, она напоминала нежный распускающийся цветок: черные глазки ее поблескивали, как у ящерицы. Чуть поодаль, как и полагается по этикету, стояла воспитательница, словно придворная дама, место которой позади принцессы. Воспитательница эта ― миловидная, хотя уже немолодая женщина, звалась мадам Врана; однако в доме Чапицких ее надлежало называть (конечно, тщеславия ради) мадам Врано. На самом же деле пани Врана была бедной родственницей хозяев из комитата Сепеш, полусловачкой-полунемкой по происхождению, которая с тех пор, как умерла госпожа Чапицкая (урожденная Мотешицкая), вела хозяйство и воспитывала девочку.

Юная Мари сделала грациозный реверанс.

Отец любовно представил ее тем из гостей, кто еще не знал девушку:

― Моя дочь Мари… мисс Мери.

Мисс Мери поцеловала руку пожилым дамам, потом, смущаясь и краснея, поздоровалась с мужчинами, а братцу Эндре аристократически протянула два пальчика.

― Bonjour, mon frere![8] ― произнесла она, снабдив эту фразу таким количеством «р», какое только поместилось в ее маленьком землянично-розовом ротике.

― Прошу, прошу, господа любезные! ― балагуря, приглашал в дом Чапицкий.

Гости, подгоняемые хозяином, направились в просторную столовую, где их ожидали накрытые столы, составленные в виде буквы «L» и украшенные огромными букетами цветов.

― Прошу покорно садиться. Легкая закуска… кусочек-другой не повредит ― ведь обедать в Лажани придется поздно… Не стесняйтесь, рассаживайтесь, как если б вы были в трактирчике… Сколько имен! Бог мой, сколько имен!

И, млея от удовольствия, он снова и снова оглядывал располагавшуюся за столами армию гостей.

Целая толпа слуг вошла в залу с блюдами в руках. Все они были наряжены в ливреи ― но какие разнообразные! Один из слуг был одет камердинером, в панталонах и чулках; другой ― в накидке из тигровой шкуры; третий сверкал гусарскими позументами времен Марии-Терезии; четвертый был выряжен в гайдуцкую форму старого образца ― одежда на челяди сидела, разумеется, плохо, ибо шилась не на нее.

Хозяин, сдвинув брови, поглядывал на воспитательницу, хлопотавшую вокруг стола.

― Мадам Врано, что это за пестрые попугаи подают на стол?

― Вы часто говаривали, сударь, что любите старинный стиль, ― оправдывалась мадам Врано, ― любите вспоминать о тех временах, когда за столом вашего отца и деда прислуживала многочисленная челядь.

― Да, это верно… Enfin[9], признаюсь, вы правы, ― проговорил Чапицкий, заметно умиротворенный. ― Я действительно с удовольствием погружаюсь в воспоминания прошлого, и эти средневековые одежды помогают приблизить вкусы и обычаи наших предков к современным привычкам и вкусам.

― Вы мастер на эти дела, Чапицкий, ― похвалила его госпожа Слимоцкая, разглядывая слуг в лорнет.

Случайно или же от привычки презрительно поводить носом, но только лорнет госпожи Слимоцкой соскользнул прямо в тарелку с супом.

― Ах, какая же я неловкая!

― Ничего страшного. Право же. Эй, Жан, тарелку! Слышишь, осел! Ну, что рот разинул? ― разразился бранью Чапицкий. ― Разве я не сказал тебе уже, что ты ― Жан?

Бедный Янош, несмотря на свой прекрасный костюм, готов был сквозь землю провалиться от стыда и смущения.

Инцидент благополучно сгладился; угощение было превосходным, а что касается вин, то они были просто великолепными. В довершение ко всему хозяин мог столько рассказать о каждом вине, ― из чьего оно погреба, какого года, ― что так и хотелось поскорее отведать его. Вот это ― любимое красное вино короля; хозяин получил его от вагуйхейского настоятеля… За сухими винами следовало сладкое.

― Ну, это специально предназначено для слабого пола, ― угощал дам Чапицкий, ― нектар, достойный божественных губок. Его называют «сиропчиком»; во всем мире имеется всего-навсего лишь одна бочка такого вина, и та находится у меня. Из какого винограда? Где изготовляют? Бог его знает! Одно точно ― равного ему теперь нет. История этого напитка, между прочим, следующая: в тысяча восемьсот двадцать седьмом году продавали с молотка вина вацкого епископа, ― после его смерти, разумеется, ― и в подвале открыли помещение с заваленным входом. Там оказалась целая галерея винных бочек. В одной из них был «сиропчик». Когда обвалился вход в эту галерею, никто не знал. Так на чем же я остановился? Ах да, один харчевник купил «сиропчик» за бесценок, а мой отец случайно перекупил его для нашей семьи. Ясное дело, пьем мы его, лишь когда кто-либо из Чапицких рождается, женится или выходит замуж.

Гости наполнили свои бокалы «сиропчиком» и весело чокнулись.

― Оставьте хоть что-нибудь на свадьбу мисс Мери, ― балагурил старик, подливая «сиропчик» гостям направо и налево.

Мисс Мери недовольно потупилась и в смущении покусывала шаль.

― Ах, папа, папа!..

Между тем одно блюдо сменялось другим ― неожиданным, хитроумно приготовленным, своего рода шедевром поварского искусства: жаркое разных видов, компоты и сиропы, снова жаркое, всевозможные лакомства. Лукуллов пир и то не мог быть изысканнее.

Дамы не переставали восторгаться:

― Ну и ну, да это же чудо! Кто это приготовил? Ведь это от эперьешского кондитера, не правда ли?

― Нет, нет, ― скромно отнекивался Чапицкий, ― все это, так сказать, домашнего изготовления. Мы люди бедные, живем просто и питаемся чем бог послал. Я не терплю бахвальства. О нас, о бедных шарошанцах, все болтают, что мы нос задираем. Не рискнешь даже хорошую сигару закурить.

Тем временем тарелки менялись все чаще и чаще и появлялись все новые яства. Кое-кто из гостей стал уже протестовать.

― Пора и честь знать! А слуги все подносят и подносят! До коих пор это будет продолжаться? Мы здесь состаримся, господа.

Наконец Чапицкий сжалился над ними, словно даруя собравшимся княжескую милость, бросил слугам:

― Ну, шалопаи, кончайте! Смотрите не вздумайте подать еще какой-нибудь снеди ― пристрелю на месте. Все прочее оставьте на кухне.

Повинуясь этому приказу, гайдуки, гусары и лакеи беззвучно выскользнули из зала. А мне казалось, что, не распорядись предупредительный хозяин, изысканные кушанья еще целый день и целую ночь нескончаемым потоком следовали бы одно за другим.

В застекленной двери, которая была открыта, чтобы улетучивался сигарный дым, вдруг появилась здоровая баба. Нетрудно было догадаться, что это повариха. Ого, верно, она пришла браниться из-за оставшихся блюд.

Чапицкий вскочил с места, смущенный и рассерженный появлением поварихи. Я сидел как раз у двери и ясно слышал, как она сказала (хотя говорила она тихо):

― А кучерам что дать поесть?

― Ничего, ― сердито буркнул Чапицкий.

― Да как же… ведь им и выпивка полагается…

― Неужели? ― язвительно бросил хозяин дома.

― Уж поверьте, ваше благородие, коли четыре графа с голоду помрут, и то не будет такого шума, какой поднимет кучер, если его как следует не накормят.

― Гм, пожалуй, верно, ― проговорил Чапицкий задумчиво. ― Так дайте им, душа моя, тетушка Макала, все, что только они пожелают.