Теодор Гладков - Герои Гражданской войны

• Название: Герои Гражданской войны
• Автор: Теодор Гладков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1963

Настоящий сборник является продолжением сборника «Полководцы гражданской войны», изданного в серии «Жизнь замечательных людей» в 1960 году № 11 (301) и содержавшего биографические очерки о М. В. Фрунзе, С. С. Каменеве, А. И. Егорове, В. К. Блюхере, Я. Ф. Фабрициусе, С. С. Вострецове, Г. И. Котовском, Е. И. Ковтюхе, В. И. Киквидзе, Н. А. Щорсе, В. М. Азине, О. И. Городовикове, Р. Ф. Сиверсе.

Новая книга, как и первая, не претендует на изложение всех событий гражданской войны и объединяет шестнадцать биографических очерков о других выдающихся советских военачальниках: М. Н. Тухачевском, И. П. Уборевиче, И. Э. Якире, В. И. Шорине, Р. П. Эйдемане, В. М. Примакове, В. И. Чапаеве, П. А. Павлове, И. Ф. Федько, Ф. Ф. Раскольникове, Н. В. Куйбышеве, С. П. Медведовском, И. У. Павлове, М. К. Левандовском, К. Б. Калиновском, Д. П. Жлобе.

---

Батрачил и отчим Миши Левандовского. На поденных работах надрывалась мать. Вышагивал с овечьими отарами подпасок Михаил. Зимой учился в церковноприходской школе, а с ранней весны до крепких заморозков — на выпасах. За все старания — два рубля в год!

Без надежды, хотя бы самой маленькой, человеку никак нельзя. Казак Возлюбленный с женой и мальчиком Мишей двинулся в Грозный. Календари-справочники не соврали. «Город промышленности и торговли» полностью оправдал свое выразительное наименование. Место при нефти нашлось. Всем троим. Казак стал кочегаром на перегонном заводе. Варвара — прачкой в доме управляющего промыслом. Двенадцатилетний Миша — масленщиком.

Прибежит в мазанку, кое-как отмоет лицо, руки от черных пятен — сырая нефть, ох, как въедлива! — и за книги. Иначе нельзя. Чтобы такого чумазого паренька с промыслов приняли в четырехклассное городское училище имени Пушкина, обязательно надо все вступительные экзамены выдержать на круглые пятерки. Миша осилил.

Добрых четверть века спустя командарм Михаил Карлович Левандовский поведает в «Автобиографии»:

«Учеба временами прерывалась службой в конторе Ганкина в качестве рассыльного мальчика и разносчика газет. Газетами приходилось торговать особенно часто. Работал также в типографии — учеником и самостоятельно наборщиком: даже получал жалование взрослого рабочего».

И о том, как складывается характер:

«В старших классах городского училища у нас организовался кружок «Школьный Мир». В мою обязанность входило поддерживать связь с рабочими организациями промыслов. Участвовал в маевках, нелегальных сходках, в постройке баррикад на Четвертоговской площади. И, грешен, в рукопашной схватке с казаками 2-го Кизляро-Гребенского полка. Первым, моим «оружием» была дубинка саженной длины. Когда по приказу начальника Грозненского округа полковника Попова казаки с обнаженными клинками бросились на толпу, я вместе с другими парнями вмиг разобрал высокие штабеля дров, приготовленных к зиме на дворе Пушкинского училища; Дрались молча, остервенело. И — откуда только силы взялись? — заставили казаков пуститься наутек, вплавь через Сунжу. Потом в газетах писали, что бунтовщиков было не меньше трех тысяч».

Осенью 1907 года Михаил снова держал экзамен — за пять классов реального училища. Выдержал и был принят в шестой. Учился и давал на дому уроки детям купцов и чиновников. Во время каникул работал в типографии. Не отступал, гнул свою линию.

Одного никто не мог понять. Почему вопреки всем настояниям педагогов и уговорам домашних (Варвара Степановна не жалела слез) он после окончания реального училища не пошел в университет.

Неожиданно и довольно торопливо покинув Грозный, Михаил Левандовский направился в Петербург. Теперь этого никто не объяснит: чем он обворожил, как ухитрился? Но только сам господин военный министр Российской империи оказал протекцию. Мишу зачислили во Владимирское военное училище.

И в 1912 году в Горийский пехотный полк, расквартированный в губернском городе Кутаисе, прибыл для прохождения службы подпоручик Левандовский. «Жил я обособленно, готовясь в Академию Генерального штаба», — обронено в «Автобиографии».

Нашел все же молодой офицер время — высмотрел среди чернооких, длиннокосых, лукавых и строгих имеретинских красавиц Лидию Кубанейшвили, любовь и друга на всю жизнь. Во всех боях и походах, при больших взлетах и в трагическом финале — никогда они не разлучались.

Потом война — первая империалистическая. 202-й Горийский пехотный полк брошен со скалистых берегов Риона на Западный фронт. Левандовский без колебаний и внутреннего протеста выполняет свой долг офицера. Сейчас все его симпатии просто на стороне России, отечества, против Германии, чужеземного врага…

После первых боев Михаил — начальник пулеметной команды. Где особенно трудно, где солдаты вот-вот побегут, в качестве заслона — пулеметчики. Верно, смерть часто отступает перед храбрыми. Левандовского щадили пули, не трогали осколки снарядов. И когда он сам уверовал в свою неуязвимость, свалили контузии. Две в одном бою!

Очнулся за тысячи верст — в Тифлисе. Как будто цел, здоров — и не годен в строй. Пять месяцев врачи сомневались — не списать ли вчистую? До таких крайностей не дошло. Поправился Михаил. Получил назначение в Тифлисскую школу прапорщиков — курсовым командиром и преподавателем военного дела.

Тихая, безопасная должность. Все удовольствия богатого тылового города. Так нет же! Опять характер.

— На фронт, на фронт, на фронт!

— Ну, езжай помирай, чудак неблагодарный!

В ту весну 1916 года сколько-нибудь серьезных связей с большевиками, с подпольными армейскими организациями Левандовский не имел. И в 1-й броневой автомобильный дивизион, состоявший по преимуществу из рабочих, Михаил постарался попасть по собственному влечению. Мастеровых он привык уважать с детства, понимал, что им быть подлинными хозяевами страны, и по-человечески к ним относился. Как мог ограждал.

И пока еще не за политические взгляды, а за порядочность, за воинское умение и храбрость рабочие-солдаты выделяли штабс-капитана Левандовского из всех других офицеров. Ему избыть после Февральской революции первым выборным командиром дивизиона и товарищем председателя Совета солдатских депутатов. В сущности, это начало пути. Заявка на будущее!

2

Октябрь 1917-го…

Первый фронт революции у Пулковских высот под Петроградом.

Тишину насквозь мокрой осенней ночи взрывает гул моторов. Со стороны Царского Села, куда вчера под колокольный звон всех церквей вступили казаки генерала Краснова, прорываются на большой скорости броневики. Им вдогонку дробно бьют пушки.

Все так же внезапно затихает. Только в поврежденной снарядом сторожке при мерцающем свете коптилки два человека пытаются рассмотреть друг друга. Высокий худощавый в кожаном френче первым протягивает руку:

— Штабс-капитан Левандовский. С кем имею честь?

Штатский с продолговатым, по-южному резко очерченным лицом, отбросив копну волос, называет себя:

— Орджоникидзе, агитатор Центрального Комитета большевиков.

— Не ожидал! Ну что ж… Первый автоброневой дивизион прибыл в распоряжение законного правительства России.

— Спасибо, дорогой!

Друзьями они стали много позже — на Кавказе. Но уже через несколько часов после знакомства без тени сомнения Серго поручил Левандовскому взять под свое попечение и отвезти в Смольный доставленного казаками мятежного генерала Краснова. Михаил согласился.

В двадцатых числах декабря Серго был назначен чрезвычайным комиссаром Украины, уехал в Харьков. Открытка от Левандовского опоздала всего на сутки. Михаил просил навестить его в госпитале. Он тяжело болел, нервничал. Все раздражало. Из дому звали: приезжай скорее… А большевик, с которым необходимо было поговорить по душам, не пришел. «Черт с ними, со всеми! Демобилизуюсь».

Поезда ходили только до станции Беслан. Дальше в сторону Грозного и Порт-Петровска рельсы были разобраны и куда-то увезены, шпалы вывернуты, спалены; большая часть мостов взорвана. Всюду следы недавней кровавой резни. В соответствии с тайным соглашением наказного атамана Терского казачьего войска и Горско-Дагестанского правительства князя Капланова и миллионера-нефтепромышленника Чермоева «дикая дивизия» грабила и жгла Владикавказ, казаки резали горцев, обстреливали артиллерийским огнем чеченские аулы под Грозным.

Михаил шагал по подмерзшему степному большаку. От станицы к станице, от Терека к Сунже. День, второй, пятый, восьмой. Все так же пламенели отсветы пожаров. Горький, вонючий дым перехватывал дыхание. Тупая боль саднила сердце.

На последнем переходе, под самым Грозным, навстречу попался страшный обоз. Телеги с изрубленными трупами. Спросил вахмистра:

— Кого везете?

— Басурман.

— За что их?

— Чеченская делегация с шейхом Дени Арсановым во главе. В станице Грозненской озлились, порубили их всех.

А в городе полыхали вышки и нефтехранилища Новых промыслов…

— Как вы, рабочие, терпите такое? — нетерпеливо бросил отчиму Михаил.

Ответил другой человек. Левандовский слышал о нем еще в школьные годы, раз или два видал на тайных сходках, потом пронесся слух, будто «дядю Костю» угнали в Сибирь. Теперь они сидели друг против друга за столом во флигельке у Возлюбленного. Недавно вернувшийся из ссылки один из первых грозненских революционеров, член партии с 1904 года К. В. Осипов и штабс-капитан царской армии Левандовский.

— Заботы пополам. Я достаю оружие. Ты обучаешь дружину, — заключил разговор Осипов.

Вскоре Осипов выехал в Петроград с письмом от председателя Совнаркома Терской советской республики Ноя Буачидзе к Ленину. Ной просил Владимира Ильича выделить оружие для грозненских рабочих.