Алана Инош - Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы

• Название: Дочери Лалады. (Книга 2). В ожидании зимы
• Автор: Алана Инош
• Жанр: Короткие любовные романы

Осенние тропы судьбы ведут в край дочерей Лалады, где живёт чёрная кошка – лесная сказка, которая преданно любит и терпеливо ждёт рождённую для неё невесту.

Встреча женщины-кошки и её избранницы горчит прошлым: зажившая рана под лопаткой у девушки – вечное напоминание о синеглазой воровке, вступившей на путь оборотня. А призрак зимы ждёт своего часа, только откуда придёт предсказанная вещим мечом беда – с запада или с востока? Когда сломается лёд ожидания и что поднимется из-под его толщи?

---

«Матушка, – всей душой попросила воровка. – Помоги… Исцели, если можешь».

Если бы на месте Серебрицы была добыча, ей бы пришёл конец сразу. Но Марушиного пса не так-то просто убить, и зеленоглазая волчица лежала на кровавом снегу, борясь и дыша. Её бок вздымался, глаза заволакивала пелена близости к смертельной грани, но душа не спешила покидать тело, чтобы взлететь над верхушками притихшего леса. Сколько крови из неё вытекло? Цветанке казалось, что вся… Но жизнь в ней упрямо теплилась, цеплялась за снежно-кровавый холодный смертный одр, хотя исход этой схватки был ещё не ясен. А Цветанка, прежде чем отправиться искать убежавшую в лес Нежану, перекинулась в человека и оделась – не хотела представать перед ней в зверином обличье. Она не слишком беспокоилась: та убегала целой и невредимой, Серебрица не успела её тронуть – впрочем, как видно, и не собиралась… Наверно, дрожит сейчас от испуга где-то поблизости – далеко в своём положении она вряд ли смогла бы убежать.

Следы девушки отпечатались на снегу чётко, и идти по ним было легко, а вскоре к ним прибавился запах… Что-то лилось из неё на бегу. Цветанка ощутила подъём волнения: неужели роды начались? Ни крика, ни зова на помощь она не слышала. С быстрого шага воровка перешла на бег, и вскоре следы привели её к краю ложбинки, спуск в которую с обеих сторон огораживали деревья-стражи. Внизу, навалившись спиной на кусты, полулежала Нежана, а на груди у неё кто-то попискивал и мяукал, прикрытый шубой. Цветанку поразили огромные, широко раскрытые и спокойные глаза Нежаны, устремлённые к небу; несмело пробиваясь между стволами, её пушистых ресниц касался лучик проглянувшего сквозь снежные тучи солнца и зажигал на них озорную рыжинку. Одна рука Нежаны обнимала малыша, головка которого с прилипшими к ней тёмными волосами виднелась из-под шубы, а вторая была откинута в сторону.

Солнце – боль в глазах: от этой закономерности Цветанка мучительно щурилась, видя Нежану в неземном, радужно-ярком ореоле весеннего света. Остро пахло кровью, которой оказалось очень много – так много, что даже не вся она впиталась в мокрый снег, и из-под шитого золотом края платья Нежаны змеился алый ручеёк. Цветанка поскользнулась и съехала в ложбинку на бедре, кое-как успев развернуться, чтобы не врезаться в Нежану.

Пушистые, солнечно-рыжеватые щёточки ресниц дрогнули, с посеревших губ сорвался короткий хрип. Жива! Цветанка склонилась над Нежаной, дрожащими пальцами гладя её холодные бескровные щёки:

– Ладушка моя… Родная, жива! Ну, ничего, ничего… Меня смерть выплюнула, а тебя я ей подавно не отдам! Тебе дитё вот растить надо… – Цветанка, дрогнув в улыбке губами, дотронулась до влажной детской головки. – Ты держись, держись, я сейчас!

Янтарный свет Любви должен был помочь, Цветанка верила в это всем своим зависшим над бездной смертельного холода сердцем. В каждом толчке её ног билась эта вера, в каждом стремительном вдохе, в горечи на губах, в свисте ветра в ушах…

– Прости, Нежане оно сейчас нужнее, – выдохнула она, склоняясь над Серебрицей и беря ожерелье, лежавшее на ранах от зубов.

Та только приоткрыла затуманенные зелёной лесной болью глаза и скользнула по Цветанке нездешним взглядом.

– Ты тоже будешь жить! – сказала воровка, погладив волчицу и почесав ей за ухом. – Не вздумай тут скопытиться. Если вы обе… не знаю, как я буду…

Вспомнила Цветанка и про отвар яснень-травы. Обратный путь к Нежане был бегом на выживание: Цветанка бросала вызов небу, земле, снегу, деревьям, солнцу… Даже светлоокой весне, смотревшей на всё это издалека, из недосягаемых краёв с тёплыми реками и вечнозелёными лесами. Когда воровка, стискивая в руке янтарное ожерелье, соскользнула в ложбинку, Нежана смотрела уже осмысленно, бледными пальцами поглаживая головку кричащего младенца. Согретая радостной надеждой, Цветанка вложила ей в свободную руку ожерелье и мысленно обратилась к матушке:

«Помоги ей…»

После этого она поднесла Нежане баклажку с отваром и дала выпить несколько глотков. Та лишь улыбалась грустно и ласково. Её обескровленные губы шевельнулись:

– Пуповину… отрежь…

– Да, да… сейчас, – засуетилась воровка. – А перевязывать чем-то надо?

Нежана не знала. Выдернув из вышивки на рубашке нить, Цветанка на всякий случай перевязала пуповину и отрезала её ножом. Пока она занималась этим, свет улыбки на лице Нежаны померк, и Цветанка до дрожи глубоко утонула в её потемневших глазах.

– Ничего, Зайчик… – прошелестел еле слышный, неузнаваемый шёпот. – Ничего, что я ухожу… Зато весна пришла. Я её разбудила. Это мой подарок тебе и нашему дитятку…

– Нет, нет, Нежана, не смей! – затормошила её Цветанка.

Ожерелье выскользнуло на снег из безжизненно повисшей руки Нежаны, а весна в плаще из солнечного света ласково склонилась над ними. Раскинула один рукав – полетел в воздухе птичий гомон, взмахнула вторым – подул тёплый ветер, принося запахи цветов. Дохнула – и ожили сонные деревья…

Ребёнок поместился в корзинке, которую Цветанка поставила около тёплой печки, завернув кроху в свою старую рубашку, а Нежану она перенесла из ложбинки и опустила на лавку, сложив ей руки на груди. Долго всматривалась: не всколыхнётся ли грудь? Нет, она оставалась тихой и неподвижной, и спокойно белели руки на ней…

Солнечный свет заливал всё вокруг, и блеск снега выжигал Цветанке глаза. Серебрица отползла в тень домика, и воровка видела, как тонкие струйки хмари втекают ей в раны, заполняя собой сосуды и заменяя потерянную кровь – точно так же, как когда-то пузырь «соплерадуги» заменил Цветанке под водой воздух.

Когда стемнело, в небе заплясали ядовито-зелёные сполохи.

– Надо же, и сюда зорники добрались, – послышался настоящий, а не мысленный голос Серебрицы.

В полузверином облике – всё ещё покрытая серебристой шерстью, но уже с руками и ногами вместо лап и лицом вместо морды, она смотрела в полыхающее зелёным огнём небо, и её глаза сливались цветом с танцующими вихрями света.

– Если уж они к югу спустились, значит, родился тут кто-то великий, – проговорила она. – Ну что ж… Оклемалась я маленько, пора мне. Гнать меня взашей тебе не придётся, я сама не хочу оставаться.

– Ты прости меня, – пробормотала Цветанка. – Я думала, что ты хотела её убить…

Серебрица помолчала, скользя взглядом по переплетению тёмных веток.

– С дитём-то что делать будешь? – спросила она. – Без молока материнского как станешь его кормить?

– Это уж моя забота, – проронила воровка.

– Ну… как знаешь.

Зачем она спросила о ребёнке? Зачем лишний раз напомнила Цветанке, что без кормилицы младенцу не выжить? Сердце воровки и без того лежало в груди горсткой осколков – раскололось по той старой трещинке, не выдержав такого прихода весны…

Устав кричать, ребёнок уснул. Цветанка, осторожно отвернув рубашку, разглядела: девочка. Вглядываясь в черты крошечного личика, она хмурилась, высматривая сходство с Баженом, но пока непонятно было, на кого малышка похожа.

Ночной ветер засвистел в её ушах: горькой тенью она неслась между деревьев, прижимая к себе под заячьим плащом тёплый свёрток. Когда восточный край неба тронула рассветная желтизна, воровка кралась по улочкам просыпавшейся деревни. Никем не замечаемая, она заглядывала в окна. В одном из них она увидела молодую, статную и темнобровую женщину, кормившую грудью ребёнка. Волосы её были скрыты под повойником и платком, а из прорези на вышитой красными нитками рубашке весомо круглилась большая, сливочно-белая грудь, полная молока. Женщина чуть устало и сонно улыбалась (наверно, ночные вставания к ребёнку утомили), и на её щеке, обращённой к Цветанке, виднелась добрая ямочка. За плечом у матери стояли две девочки лет пяти-шести, наблюдая за кормлением, а по полу ползал годовалый карапуз со светло-русой кудрявой головкой.

Хорошая семья, подумалось Цветанке. Мать, несмотря на кучу детей и домашних забот, красивая, сильная и неунывающая; ухоженные, сытые детки, чисто убранный дом, все стены – в вышитых рушниках… Здесь кроху не обидят.

Положив свёрток на крыльцо, Цветанка громко постучала в дверь, а сама юркнула за угол.

– Кого это в такую рань принесло? – послышался мужской голос. Видимо, вышел муж женщины.

Малышка закричала: наверно, замёрзла сразу без заячьего плаща-то… А может, голодна была.

– Охти, а это кто тут? – удивился хозяин. – Эй, Медвяна! Подь-ка сюды! Тут подкидышек… Подкидышка нам оставили!