Олег Северюхин - Рыбалка на другой планете

• Название: Рыбалка на другой планете
• Автор: Олег Северюхин
• Жанр: Альтернативная история
• ISBN: 978-5-4474-1473-3

В◦сборник вошли рассказы «Длинная дорога вперед», «Подземный переход», «Помогите мне, люди!!!», «Похороны были пышными», «Падам-падам», «Колесо жизни», «Ворота», «Страшная тайна», «Поздней ночью дерни три раза хрен», «Про кита», «Рыбалка на◦другой планете», «Приключение с◦Золотой Рыбкой», «Голосуйте за◦меня, люди!!!», «Враг всего человечества», «В◦каждом мире свои очки для обмана людей», «Подарок от◦неведомого волшебника», «Посадил дед репу», «За◦здоровье генсека».

---

Все эти отступления хороши для активистов общества охраны памятников старины, к коим я себя никогда не причислял, считая, что история не потерпит того, чтобы ее обряжали в рогожу или представляли немытой девой, привлекающей женихов с помощью одеколонов и духов, а не просто чистой водой.

Случилось мне не так давно возвращаться домой в очень позднее время через эти ворота. Вообще-то, я каждый день прохожу через них, совершенно не задумываясь о том, почему я это делаю. В этот вечер через ворота было очень трудно пройти, потому, что работы по укладке тротуарной плитки, формировке газонов, посадке новых пирамидальных тополей еще не была закончены. К проходу мне пришлось подбираться стороной, но это стоило того, потому что с другой стороны начиналась ухоженная территория, по которой нельзя ходить без лирического настроения.

Зайдя под арку ворот, я вдруг почувствовал чистый запах свежеиспеченного ржаного хлеба и только что сваренного борща с дымком от печки. Тот, кто питается хот-догами с кетчупом или майонезом, понять этого не сможет, даже если он будет сильно тужиться. Этим нужно жить. Это нужно когда-то попробовать или увидеть, чтобы представить то, что почувствовал я.

Как-то в молодости среди зимы я вдруг почувствовал запах черемухи недалеко от химического завода, рядом с которым проходила трасса междугородного сообщения. И тогда от этого запаха меня отпаивали водкой. Но запах ржаного хлеба не создается никакой химией.

Запах был настолько близким, что я даже оглянулся. Маленькая дверца в стене ворот, которая всегда была закрыта на висячий замок, была чуть приоткрыта. И запах доносился именно из-за этой двери.

Я осторожно приоткрыл ее и заглянул внутрь. По узкому пространству между стенами вверх шли крутые лестницы. Тишина и свежий запах.

Я потихоньку поднялся на уровень выше человеческого роста, постоял на площадке, прислушался и снова пошел вверх. Мне показалось, что я слышал потрескивание поленьев в печке, но этого быть не могло, потому что в башне-воротах никаких печей не было.

Каменные ступени не скрипели и ничего, кроме естественного страха перед темнотой и неизвестностью, я не испытывал.

Вверху показался черный квадрат открытого люка, иногда подсвечиваемый красными всполохами пламени.

Внезапно меня подхватили сильные руки, кто-то дал мне по физиономии, воткнул в рот тряпку, связал руки сзади и бросил на лавку.

Темнота внезапно рассеялась. Свет свечи на столе освещал довольно просторное помещение с низким потолком, печку в виде камина и трех человек в военной форме, сидевших за столом.

Военные были в достаточно зрелом возрасте, лет за тридцать, одеты в длинные куртки с погонами, брюки с красными лампасами заправлены в сапоги. Двое рядовых и один сержант. Но форма все-таки казачья.

– Вот, Иван Петрович, словили все-таки вражину, о котором Его благородие предупреждали, – сказал рядовой казак, возрастом постарше всех.

Казак с сержантскими погонами взял со стола лист бумаги и, подслеповато щурясь, начал читать:

– Из колодников Андрей Смирнов, скованный в ножных кандалах, неведомо куда бежал, коего здесь в крепости нигде сыскать не могли и для сыску его посланы нарочные точто да еще не возвратились, а по справке в комендантской канцелярии оказалось, означенный каторжный колодник Смирнов нынешнего июля 8 числа прислан при рапорте от находящегося у командования в Черлакском форпосте господина секунд-майора Ланского в побеге из Екатеринбурха из тюрьмы с казенной работы и за два долговые воровства с наказанием кнутом. А ноздрей не вынуто и других знаков не положено. Росту же он Смирнов малого, двадцати лет, лицом бел, светлорус, глаза серые. На нем платья один кафтан ветхой смурой. О сыске его и о поимке куда надлежало от здешней канцелярии указами предложено. Ну-кка Иванов, свечку поближе поднеси к этому варнаку, рассмотри его обличье.

Казак помоложе схватил свечку со стола и направился ко мне. Казаки тоже встали и подошли, с удивлением рассматривая мою одежду.

– Никак из благородного сословия будут, господин старший урядник, – тихо сказал молодой казак.

– Пожалуй, так, – сказал Иван Петрович и распорядился, чтобы меня развязали.

Руки мои были развязаны так быстро, что у меня закралось сомнение в том, а был ли я вообще связан, просто так по своей воле руки за спиной держал. Тряпка имела достаточно противный вкус, и я начал искать место, куда бы сплюнуть.

– Да Вы не стесняйтесь, господин хороший, плюйте прямо на пол, потом уберем, – сказал старший казак. – А позвольте полюбопытствовать, откуда и кем Вы будете, и как в такую позднюю пору здесь оказались?

Что мне им сказать? Если верно то, о чем я думаю, то меня во время рассказа скрутят и как сумасшедшего отправят в дом призрения под опеку какого-нибудь Земляники, если не отдадут под суд за святотатство. Остается одно, брать инициативу в свои руки.

– А вы-то, братцы, что здесь делаете? – спросил я достаточно командным тоном.

– Так что службу несем, Ваше благородие, – ответил казак с сержантскими лычками. – Служба гарнизонная обязывает к охране покоя местных жителей и быть готовым к отражениям набега степняков. Стоит только караулы снять, как о том сразу степь известят, и будет набег на казачьи линии за притеснения, которые мы киргиз-кайсакам учиняем. А тут еще ловкачи нашлись, которые стены крепостные на кирпичи разбирают, чтобы печки в домах и банях строить. А некоторые эти кирпичи и на базар вывозят продавать. Есть спрос, вот они и воруют. На чего есть спрос, так то и воруют, чтобы продать сразу.

Я сидел и думал о том, что, может быть, я на лестнице упал и сейчас лежу внизу и мне все это кажется. Я похлопал себя по карману пиджака, сигареты и зажигалка на месте. Достал сигарету, прикурил от газовой зажигалки, чем достаточно удивил казаков. Предложил им закурить. И они закурили, глядя на меня. Похвалили табачок, скурив «Marlboro» в три затяжки.

– Хороший табачок, аглицкий, – сказал Иван Петрович, – нашему господину есаулу из Лондона ихнего присылали. Небось, дорогой табачок-то. Мы в основном трубки курим. А те, которые по старой вере живут, так те вообще табак не потребляют.

Разговор никак не складывался. Я не знал, что им сказать и казаки не знали, о чем меня спросить. Выручила природная сметка русского человека:

– А не откушаете ли с нами, Ваше благородие, чем бог послал, – спросил Иван Петрович.

– А не объем ли я вас, братцы, – задал я в свою очередь вопрос.

Взятое от Льва Толстого обращение к солдату «братец», кажется, срабатывало, расставляя по своим местам сословия в том месте, где я оказался. Как тепло звучит слово «братец» и как оно сильно отличается от уголовного «братан».

Я подсел к столу. Мне подвинули глиняную чашку с борщом, подали деревянную ложку без какой-либо хохломской росписи и отдельно положили половинку куска хлеба, отрезанного от большого черного каравая, лежащего на краю стола. Сами казаки перекрестились на образ в красном углу, налили борщ в большую миску и степенно по очереди стали хлебать его, поднося кусочек хлеба к ложке, чтобы не капнуть на стол.

Попробовал борщ и я. Вкус у борща был отменный, такого я, пожалуй, и не ел никогда. Жирный, наваристый и никакого следа химии от приправ. И, вероятно, не только от приправ, но и от нитратов, которые в разном количестве присутствуют во всех продуктах, доходящих до нашего стола.

– А что, Вашбродь, слышно о замирении в Крыму? Кампания вроде бы закончилась, а раненые и увечные с тех краев продолжают приезжать. Никак война до сих пор продолжается? Вот и англичане с басурманами снюхались против России войну вести. Не так давно Наполеона отбили, и опять на Россию нападают. И кыргызы тоже на нас косо смотрят, – начал разговор Иван Петрович, как командир, который ближе находится к высокому начальству и поэтому был более осведомленным во всех делах.

Его слова меня озадачили еще больше. Получается, что на дворе 1855 год. Сто пятьдесят лет назад. Да этого быть не может. Я выглянул в узенькое окно-бойницу и не увидел ничего, что привык видеть каждый день. Всюду темно и низенькие дома вокруг. Откуда-то издалека доносился лай собак. В миллионном городе лая собак не слышно. Кто мне поверит в то, что я буду рассказывать? Как это у Высоцкого: что ясновидцев, впрочем, как и очевидцев, во все века сжигали люди на кострах.

– Пойду я, Иван Петрович, покурю на улице, – сказал я.

– А идите, Вашбродь. Сейчас летом хорошо очень улице, – ласково сказал казак, – там шагах в десяти есть будочка такая маленькая с дверцей, так Вы там поосторожней, не ушибитесь.

Я вышел на улицу из маленькой дверки, впустившей меня полчаса назад. Под ногами был красный кирпич, которым была вымощена дорога в воротах. Осторожно выглянув из ворот, увидел то, что видел каждый день. Впереди – вымощенная каменными плитками Тарская улица, позади фонтан и разрытые газоны, около которых были насыпаны груды плодородного грунта.