Юрий Герт - Эллины и иудеи

• Название: Эллины и иудеи
• Автор: Юрий Герт
• Издательство: АООТ «Ярославский полиграфкомбинат»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996

---

Л.ВАЙСБЕРГ: Когда стало известно, что директор возражает против включения в сборник статьи Жовтиса, моя реакция была совершенно определенной: никаких компромиссов. Но затем, по некотором размышлении, я внес в свою позицию коррективы. Реакционные силы пытаются перейти в наступление по Всем направлениям. Отказ от печатания сборника из-за принципиального неприятия компромиссов — поступок благородный, но это и отказ от сопротивления. Оправдано ли — так легко уступать дорогу правым?

B.БЕРДЕННИКОВ: Я решительно против компромиссов. Недавно я побывал в Караганде. Несколько бывших узников КарЛАГа показали мне место, где расстреливали заключенных, рассказали, как это происходило. Если бы в те времена честные люди не шли без конца на компромиссы, не было бы таких страшных жертв. Статья Жовтиса должна быть напечатана. Если нет другого выхода, надо послать сборник Ненашеву.

Р. ТАМАРИНА: Обращение в Госкомиздат — вариант более достойный, чем компромисс. Если и там не сумеют помочь, мы убедимся, что возможное вчера становится невозможным сегодня.

Г.БЕЛЬГЕР: Происходящее со сборником крайне удручает. Мое мнение — никаких компромиссов. Если издательство не может пойти нам навстречу, отправим рукопись в Москву. Но клуб мы обязаны сохранить безотносительно к тому, чем завершится история со сборником. Идея "клуба публицистов" великолепна. Когда я узнал, какие значительные люди, известные своей гражданской позицией, в него входят, я решил вступить в него без промедления.

Е.ДАЦУК: Я периодически в качестве корреспондента журнала "Парус" по Казахстану бываю в Белоруссии. Там писатели в авангарде перестройки, заставляют считаться с собой. Обидно, что у нас все иначе. О компромиссах, на мой взгляд, не может быть и речи.

Ю.ГЕРТ: Галина Васильевна Черноголовина просила сообщить, что в связи со срочным заданием "Правды" она выехала в район и не может здесь присутствовать. Но ее мнение: клуб должен настаивать на выходе сборника в предложенном варианте, в случае необходимости обратиться в Госкомиздат.

Единогласно принимается решение:

Возобновить переговоры с издательством по поводу сборника "От первого лица" в существующем варианте; статью Берденникова сопроводить материалами союзной и республиканской прессы. Если переговоры ни к чему не приведут, направить рукопись в Госкомиздат СССР с приложением этого протокола.

50

Порой мне казалось — одна и та же рука дирижирует, направляет, командует всюду... В Москве, в Тбилиси, в Алма-Ате... Она, как у фокусника-иллюзиониста, в перчатке из черного бархата — и не различима на фоне задрапированной черным бархатом стены. Мы не замечаем ее. Сидя в зале, наблюдаем, как по сцене перемещаются люди, вещи, предметы, и стараемся понять, почему и куда они движутся, негодуем или аплодируем, кричим "браво" или "долой!.." И нужно самому в какой-то момент очутиться на сцене, чтобы вдруг натолкнуться на эту невидимую руку, почувствовать, как она ложится тебе на плечо, и давит, и хватает за горло, и сбивает с ног, и волочит по земле, а если ей заблагорассудится — и возвращает на прежнее место... Рука эта — Власть. Она всегда предпочитает действовать в черных перчатках. И лишь изредка снимает их...

Так случилось, когда месяца полтора назад мне позвонили из ЦК КП Казахстана и пригласили на совещание, срочно, в тот же день созываемое секретарем по идеологии. "Пропуск вам будет заказан заранее", — сообщил вежливый, но настойчивый голос. После истории с публикацией "Вольного проезда" я поклялся никогда не переступать порог этого заведения... Но тут, сказали мне, речь идет о "Мемориале"... С тоской в душе я отправился к назначенному времени на Новую площадь. В бюро пропусков собралось несколько мемориальцев. Бесшумный лифт с зеркалами вознесу на шестой этаж, и мы вступили — не то в просторный кабинет Главного идеолога республики, не то в скромных размеров зал для узких заседаний...

Он сидел во главе длинного, из нескольких столов сочлененного стола, похожего на взлетную полосу, для ИЛ-62. Его лицо, сжатое с боков, походило на кинжал с хорошо наточенным лезвием. И тонкие, растянутые в улыбке губы наводили на мысль о кривых клинках, а сведенные в щелки глаза — на мысли об арбалетах с готовыми вот-вот вылететь стрелами. Рядом, через угол, в соответствии с положенной субординацией, я увидел Альберта Александровича Устинова, моего давнего дружка-приятеля... Небольшого роста, плечистенький, светлая шевелюра, еще густая, в мелких колечках, как у молодого барашка, лицо с курносым, простодушно задранным носиком... Но был он чем-то не в меру возбужден, горячечная краснота бросалась в глаза.

Мы сели, человек двадцать пять — тридцать. Перед нами, подходя поочередно к стоявшей в углу трибуне, выступили высокорангировакные представители МВД, КГБ, Верховного суда. Мы услышали, что "процесс реабилитации жертв незаконных репрессий" продвигается успешно, в соответствии с назначенными сроками", и что сделано в этом плане очень много... Затем выступил Главный идеолог. Он подтвердил, что государственные и партийные органы "отлично справились с задачами, выдвинутыми перестройкой", и задался резонным вопросом: к чему же тогда нам в республике "Мемориал"?.. Он нам не нужен. Он и в Москве не нужен, поскольку там разного рода политические спекулянты и демагоги пытаются нажить себе капитал в глазах доверчивых людей...

"Политические спекулянты"?.. "Демагоги"?.. Это академик Сахаров, только вернувшийся из ссылки?.. Юрий Карякин?.. Алесь Адамович?.. Юрий Афанасьев?.. Чего еще можно было ждать после этого?..

— Нам стало известно, — продолжал Главный идеолог, что в Москве собираются провести учредительную конференцию "Мемориала" и кое-кто из наших товарищей, поддавшись на эту провокацию, хочет ехать туда и в ней участвовать... Мы не рекомендуем этого делать...

— Да что же в этом плохого?.. — спросил кто-то, порядком ошарашенный словами Главного. — "Мемориал" — добровольное общество, созданное перестройкой...

— А вы знаете,— подскочил Устинов — что "Мемориал" официально не зарегистрирован? А значит — существует незаконно, противозаконно?.. — Лицо его так и пылало, глаза горели злорадным торжеством...

Рядом со мной сидела маленькая, хрупкая, изящно сложенная немолодая казашка, математик-программист одного из академических институтов. Познакомились мы на обсуждении "Тайного советника". Вероятно, подобные речи ей доводилось слышать не слишком часто, она то вздрагивала всем телом, то сжимала от негодования кулачки... "Вы будете выступать?.." — спросила она. "Нет, и вам не советую". — Она разочарованно посмотрела на меня и сердито отвернулась.

О чем было говорить с этими людьми?.. Напротив меня, через стол, сидел Володя Татенко, кинематографист, он что-то записывал в толстую тетрадь, лицо у него было серьезное, ответственное. Мы с ним в одни годы жили в Караганде, его целеустремленность всегда сочеталась с осторожностью... Но среди приглашенных большинство составляли молодые казахстанские журналисты, инициативные, смелые, кое-кого я знал... "Недавно газетчики обнаружили поблизости от Алма-Аты большое захоронение, видимо — тридцатых годов, — сказал один из них. — Мы хотели начать расследование, но нам запретили..." - "Этим займутся компетентные органы," - был ответ. —"Можно ли получить на руки дела реабилитированных?..— спросил другой. — Может ли сын узнать, за что расстреляли его отца?" -"В каждом отдельном случае будем решать особо..."

Поднялась Абдрахманова, поэтесса. Я помнил, как однажды, выступая в Союзе писателей, она минут сорок электризовала своей страстной речью переполненный зал, и я, захваченный звучанием голоса, жестами, выражением лица, не понимая ни слова, слушал ее, как слушают музыку, которой не нужен перевод... Так было и на этот раз. Там, — она указала на стену, — там, за этими стенами — новое время, новая жизнь, перестройка... И кто бы мы ни были, — жест в сторону Главного идеолога, Устинова, всех сидящих за столом, - какие бы должности, звания, чины не имел каждый из нас, все мы — только дети народа, наше святое дело — выполнить свой долг перед ним... Понять, почему судьба наших предков была трагичной, и не допустить, чтобы те же трагедии повторились в судьбах наших детей... Примерно об этом говорила она, и напор этой Женщины, Дочери, Матери был так неотразим, что и Главный идеолог, и Устинов и высокорангированные гости, участники срочно затеянного спектакля, поеживались и как-то блекло улыбались, притихнув и вначале пытаясь, а потом уже и не пытаясь ее остановить...

После нее выступила Байкенова, моя соседка. Так я и знал: она заговорила о демократии, об угрозе возрождения сталинизма, о Сахарове... Слова ее были похожи на красную тряпку, а она сама — на ребенка, девочку, которая выбежала на арену и машет этой тряпкой перед самой мордой быка с налитыми кровью глазами...