Юрий Герт - Эллины и иудеи

• Название: Эллины и иудеи
• Автор: Юрий Герт
• Издательство: АООТ «Ярославский полиграфкомбинат»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996

---

Я был порядком ошарашен этой телеистерикой.

— Да я и не думаю вас уговаривать, — Пробормотал я. — Нет— и нет...

— Я пишу по-русски, я думаю по-русски, еврейское — это не мое, вы поймите, меня это не тянет, а подделываться под кого-то я не хочу! Не же-ла-ю!..

— И прекрасно, — сказал я, ощущая, как сам понемногу начинаю заражаться ее раздражением. — Самое главное — каждому оставаться самим собой.

Мы закончили почти на миролюбивой ноте.

Потом случилось еще два-три таких же взрывчатых, без прямого повода, разговора... И между нами, до того ни в чем — так мне верилось — не фальшивившими друг с другом, возникла трещинка... Мне это было неприятно. Мало того — горько. Думаю — и Р. тоже. Она по-прежнему не фальшивила. Так же, как и я.

Р. во многих отношениях человек замечательный, чтобы понять ее, я снова и снова раздумывал над ее драматической судьбой. О ней самой, о ее семье можно бы написать роман, сюжет которого мне представился однажды до мельчайших подробностей. Сюжет, где нет никакой выдумки, никаких завитков "художественного воображения", сюжет-скелет, сюжет-конструкция, несущая часть строения, именуемого жизнью...Вот он:

Ее отец — уроженец еврейского местечка на Украине, до революции — чернорабочий, слесарь, солдат на германском фронте. Вступает в партию большевиков в мае 1917-го, во время гражданской войны — красноармеец, красный партизан, политкомиссар. Затем — на партийной и хозяйственной работе, вплоть до начала ежовщины, в 1937 году — арест, лагерь, смерть. Жена его тоже проходит через лагеря. И сама Р., в ту пору студентка литинститута, подвергается аресту, первоначальный приговор — расстрел — заменяется на срок в 25 лет. Здесь, в лагере, у нее происходит встреча...

Когда отец Р. воевал в годы гражданской на Южном фронте в отраде Сиверса, он вполне мог застрелить в бою, взять в плен и "пустить в расход" казачьего полковника М. То же самое мог сделать и казачий полковник М. с красным комиссаром: убить в бою, взять в плен, расстрелять... Этого не случилось. После поражения белых полковник с женой и детьми бежит в Стамбул, потом перебирается в Югославию. Жизнь, карьера — все сломано, получив перед уходом с воинской службы звание полковника, он работает на маленькой станции путевым обходчиком... Его сына, которому в момент бегства из революционной России было шесть лет, в начале войны призывают в армию, он служит военным топографом, попадает в плен к американцам и когда ему предлагают выбор: Запад или Россия — выбирает Россию. В реальности это значит: лагерь... Здесь они встречаются: дочь красного комиссара и сын казачьего полковника.

Красный комиссар, не жалея себя, сражался за советскую власть и кончил жизнь в лагере, через лагерь прошли его жена и дочь. Казачий полковник Всевеликого Войска Донского умер вдали от родины, который был, без сомнения, предан и сумел свою преданность и любовь к России передать сыну... Каков же генеральный итог их судеб, полных не словесных, а подлинных страстей, любви и ненависти, крови и самоотвержения?.. Дети красного комиссара и казачьего полковника знакомятся в лагере, не знакомятся — находят друг друга, в полном соответствии с Платоном, его учением о двух половинках, жаждущих соединения... Выпущенные из лагеря в 1956 году, они женятся и в любви и согласии живут более тридцати лет...

Как-то, будучи у них в гостях, я взглянул на их сына, молодого врача, работающего в сибирской глубинке, высокого, светловолосого, скуластого, прочно, по-крестьянски сложенного, с той же неторопливостью и надежностью в характере и облике, что и у отца, — я взглянул на него и подумал, как он, молодой нынешний человек, да к тому же — медик, стало быть отчасти естественник, так вот — как он, родившийся в перекрестии судеб своих дедов, насмерть стоявших друг против друга, оценивает обоих? Как относится к их борьбе? Каким видится ему прошлое — их прошлое?.. И настоящее, накрепко с тем прошлым соединенное?.. То есть — его настоящее?.. В нем, в сыне Р., смешались еврейская и казачья кровь: прищурив свои слегка раскосые глаза, он мог бы, всмотревшись в начало века, увидеть там казачью нагайку и еврейские погромы... Кем, вернее — каким ощущает себя этот молодой человек?..

Не знаю. Думаю, и он сам — не знает. Возможно, вопросы эти перед ним и не встают, а если встают, то на них — на вопросы века — ему пока не под силу ответить. Ни ему, ни мне. Мы в состоянии просто зарегистрировать существование неких фактов и относиться к ним как к фактам жизни, не более. Не вынося ни своего приговора, ни своих оправданий... Пожалуй, один-единственный вывод можно сделать вполне достоверно: все относительно — жизненные позиции, убеждения, национальность... Не следует их абсолютизировать, не следует платить за них кровью, в особенности — чужой. Существует другие абсолюты, более бесспорные, но куда труднее подающиеся точной формулировке...

Так вот — Р. С ее "меня это не интересует!" С ее "еврейское — это не мое, меня это не тянет, вы поймите!.." Ну, а если отбросить интонацию, с которой это было сказано, чуть ли не выкрикнуто в телефонную трубку? А если это — здравый вывод, итог жизни, включая и те восемь с лишком лет (из двадцати пяти), которые она отсидела в лагере до 1956 года? Итог, понимание всей относительности — в реальной жизни — привычных фетишей, стандартов? Если это и есть — светлая мудрость, соединяющая людей, гасящая пламя розни и мести?..

60

"Я чувствую себя русским человеком... Я не чувствую себя евреем..." — Сколько раз приходилось слышать эти слова. И от кого только ни приходилось их слышать!.. Впрочем, тут есть четкая граница, вернее — более или менее четкая. Чем выше интеллигентность, тем чаще повторяют люди эти слова: "Я чувствую...", "я не чувствую..." Иногда, впрочем, интеллигентность как раз и мешает их произнести. Но, скажем, Александр Лазаревич Жовтис, обвинявшийся то в "космополитизме", то в диссиденстве, добивавшийся двенадцать лет издания книги воспоминаний о жившем в Алма-Ате замечательном скульпторе Исааке Иткинде, — он, профессор Жовтис, никогда подобных слов не произнесет, но на самом деле он вряд ли чувствует себя евреем: жизнь его отдана русской литературе, он обучает студентов, готовит аспирантов — казахов и русских, переводит с казахского и с корейского, у него широкие научные связи по всему миру... Да, по паспорту он еврей, но — какое место в его жизни занимает еврейство?..

Но разве до самого недавнего времени не так же думал и я?..

Отчего же теперь мне все чаще вспоминаются родичи моей жены, жившие под Москвой, в Кунцеве, и мои собственные, жившие в Астрахани, — наши бабушки и дедушки, родные и двоюродные тети и дяди?.. Как правило, то были "простые люди" — сапожники и слесари, часовые мастера и переплетчики, портные и типографские рабочие, засольщики рыбы и домохозяйки, всю жизнь занятые тем, чтобы варить и стирать, обихаживать тех, кто старше, и растить, ставить на ноги тех, кто младше... Они были не слишком-то образованы, соблюдали — не очень, впрочем, строго — обычаи, по праздникам готовили фаршированную рыбу, пекли штрудель и тейглех, между собой разговаривали на идиш, в положенные дни читали молитвенники на иврите, которого почти не понимали. На памяти у них были: царизм — и погромы, гражданская война — и опять погромы. Отечественная война — и Бабий Яр в Киеве, "бабьи яры" в Белоруссии, под Симферополем, в Литве и Риге, в памяти у них были 1948 год, 1953 год... Они не говорили: "Я чувствую..." или "Я не чувствую..." Они знали то, что они есть на самом деле: они евреи. Они по-доброму, без высокомерия и злобы, относились к людям, с которыми жили бок о бок: русским и татарам, украинцам и калмыкам, немцам и полякам. Но они знали, что они — евреи. И не обижались, когда им об этом говорили: так оно и есть, так и должно быть, мы — евреи. Они повторяли в пасхальную ночь, как это делали их предки две тысячи лет: "Сегодня — рабы, через год — свободные люди, сегодня — здесь, через год — в Иерусалиме". Но они не думали ехать в Иерусалим. Здесь, на этой земле они родились, здесь были похоронены их предки. Но это была ни их земля, они были тут как бы в гостях. Да, что там ни говори, а все-таки в гостях. Но кто, скажите на милость, кто из нас не в гостях — здесь, в этой жизни, на этой земле? Кто приходит сюда навечно?.. Но если ты понял, что ты — в гостях, так и веди себя, как положено гостю: не хами, не дерзи, соблюдай, порядки, не тобою установленные, и если тебе укажут на порог, не обижайся: во-первых, ты, может быть, сам виноват, не так себя вал, как следует, а во-вторых - ты все-таки гость, не хозяин... Так они говорили, наши неученые дедушки и бабушки, и как говорили, так и старались жить. Не глубокомысленные дефиниции были для них основой, а живой и горький опыт...

61

Вот две крайности... Я где-то посредине... И потому все чаще, все дольше молчит мой телефон...

62

— Я считаю себя русским... Я считаю себя французом... Я считаю себя лапландцем... Я считаю себя крейсером Тихоокеанского флота... Я считаю себя чайником для заварки...