Елена Ткач - Бронзовый ангел (фрагмент)

• Название: Бронзовый ангел (фрагмент)
• Автор: Елена Ткач
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Благодарю вас, - сердечно кивнул Микол. - Благодарю!

И опрометью выскочил на улицу. Он тяжко дышал.

"Нервы, нервы! - бубнил про себя Микол. - Спрашивается, зачем было убегать, ничего дурного этот тип мне не сделал. Скажите пожалуйста, он, видите ли, мне не понравился! Ах ты, писака чертов!"

Он шмыгнул в ту же подворотню, откуда вылез перед тем, как зайти в магазин, огляделся, воровато сделал три глубоких глотка, отдышался... и уже спокойнее вернулся к своему променаду.

Он шел к Патриаршему пруду. И когда опять проходил мимо стеклянной витрины под вывеской "Книги", там, в глубине зала, плотно забитого мебелью, под потолком, в вышине сверкнуло что-то большое, яркое, золотым таким чистым светом... Микол вернуться хотел, - как же он внимания не обратил, ведь оглядывал зал внимательно?! Но ноги, как заведенные, уже несли его дальше по Малой Никитской.

Глава 3

ЛИХОРАДКА

- Не пойму, чего ты так паникуешь! - Николай Валерианович расхаживал у окна, взмахивая руками как птица.

Он пытался успокоить Далецкого. Тот сидел, сгорбившись, на диване в углу. Точь-в-точь больной ворон. Взгляд затравленный, глаза дикие, сидит и курит одну за одной. Отнекивается. Не хочет говорить ни о чем.

- Марк, прекрати это... курево твое. Тебе врач запретил! - наконец не выдержал, взорвался старик, подбежал к бывшему ученику, поседевшему в сорок лет, выхватил у него сигарету и, как клопа, раздавил её в пепельнице.

- Николай Валерианович, ну что вы делаете, я же не мальчик! - застонал тот и спрятал лицо в ладонях.

- Вот-вот, именно потому что не мальчик, я и пришел к тебе с этим. А ты - в кусты. Напридумал черт-те чего, наворотил невесть что, спрятался за этими страхами, как в лесу, и сидит - тухнет! А ты нос-то наружу высуни, наружи-то - жизнь! Весна! И она не ждет... Марк, кончай дурить, соглашайся! Тебе синяя птица сама в руки летит, а ты от неё отмахиваешься. Ты можешь поставить "Мастера", ни секунды не сомневаюсь, можешь! Это твой звездный час! Марк, проснись и давай начинать работать.

- Николай Валерьянович, я пытаюсь вам объяснить, но вы не слышите и меня понять не хотите, - глухо заговорил Далецкий, не отнимая рук от лица. - Не за себя я боюсь, а за них. Они же дети, подростки. Ну куда им, зачем им? Этот роман их придавит, прихлопнет, как комаров, они и пискнуть не успеют! Это же заговоренный роман! Стоит кому только руку к нему протянуть - невесть что начинает твориться... Да, что говорить, сами знаете. Сколько историй с ним связано, в театре, в кино - ведь еле ноги уносят... живые. Тяжелая у него аура.

- Марк, это оправдание для трусов и для дураков. Надеюсь, не примешь на свой счет: ни тем, ни другим тебя не считаю, - сменил тон Николай Валерианович.

Он придвинул стул поближе к дивану, сел против Марка и заговорил с ним ласково, как с больным ребенком.

- Да, историй вокруг "Мастера" много. Всяких историй. Согласен, в основном, нехороших. Ну, или скажем, странных... Но на то и театр, что ж ты хочешь?! - он развел руками. - А с "Макбетом", с "Фаустом" скажешь меньше? Есть такие пьесы, есть и проза такая... заколдованная, что ли. Кто ни возьмется ставить - такая пойдет круговерть, такая волна поднимется, что впору уносить ноги. Но что ж по-твоему, от этого их перестанут ставить? Нет, не перестанут! А почему? Да потому, - загрохотал старик, - что загадка в них, тяга, манкость такая, что все сомнения, все страхи она пересиливает. Хочу разгадать! И это "хочу", - без объяснений, без разума, - в театре и главное. Ведь жизнь - она нас часто пугает, кажется, бросил бы все, да головой в реку! И у тебя было такое, и у меня... у всех! Но ведь не бросились, ведь опять нос просовываем: а что там дальше, за поворотом? Глядь, а там солнышко!

- Все вы правильно говорите, кто ж спорит? - устало проронил Далецкий, вздохнув и начав с усилием тереть глаза. - Только одно дело - взрослые люди, они сами идут на риск, сознательно и с твердым сердцем. А эти... Их-то зачем подставлять? Что у нас, пьес, что ли, мало?

- Опять ты за свое! - старик подскочил и принялся бегать по комнате. Во-первых, они не дети! - он пронзил воздух перед собой длинным сухим указательным пальцем и принялся потрясать им, точно ошпаренным. - Не забывай: сегодняшние - другие! Они раньше взрослеют. У них иное сознание, время сейчас другое - оно быстрое, жесткое. Оно не щадит: успевай-поворачивайся!

- Как будто ваше время или мое щадило... - буркнул Далецкий.

- И все-таки мы были детьми в их возрасте, а они - нет. И если ты этого не понимаешь, тебе нельзя с ними работать! Но я не про это... Я про то, что это твой шанс и его нельзя упускать!

- И каков же мой шанс?

- Вернуться к жизни, - тихо сказал старик. - Не прятаться от неё и поверить в себя. А для них это шанс понять, что такое живое слово. Почувствовать его, в сердце вместить... Булгаков, он один в том ушедшем столетии таким словом владел... Тень какой-то великой правды на страницах его романа, эта правда живая, дышит... Сама плоть романа заставляет сильней биться сердце! В него падаешь, в нем пропадаешь, он вскрывает душу, как скальпелем, углями жжет! В ней кипит все: восторг, жалость, мука, любовь... С таким словом не каждый совладать может. Но ты заплатил свое за право работать с ним. Выстрадал, как и он...

- Мой счет ещё не оплачен, - отвернулся Далецкий.

- Так оплати... - тихо сказал старик. - Пора.

- Что ж, пора!

Марк Николаевич опять закурил, поднялся, встал у окна. Мело. Он задернул занавеску, включил настольную лампу под шелковым абажуром, и в комнате разлился теплый неяркий свет. Тень от лампы качалась на занавеске, тени двух мужчин пали на пол и стали расти.

Пора! Это слово словно сдвинуло время, оно задрожало, тронулось... и ожили оба. И тяжкое, грузное что-то, застывшее в комнате, тотчас пропало.

Тишина... и резкий, неожиданный звонок в дверь. Николай Валерианович на цыпочках подобрался к ней, глянул в глазок... ребята!

- Твои, всей гурьбой! - объявил он растерявшемуся Далецкому.

Тот руками замахал, заохал - мол, нет, не сейчас, не готов!

Тогда старик и отвел всех на кухню, прищучил, а потом сообщил долгожданную весть: решено, быть Булгакову! И когда смолк их восторженный жаркий шепот, возвестивший о раннем утре четырнадцатого числа весеннего месяца нисана, когда окрыленные студийцы покинули квартиру на седьмом этаже, старик вернулся к Далецкому и хотел было что-то сказать, но тот не дал - перебил.

- Одни девчонки в студии, парней всего четверо, кто станет свиту играть? - Марка словно бы разморозили, он кругами рыскал по комнате. Иешуа, Мастер, Воланд, Пилат - вот уже четверо... а свита?

- Девицы! Они! Марк, это уже концепция. А потом надо подумать...

- О чем спектакль? - опять перебил Далецкий.

- Думай, решай - он твой.

- Нет, без вас я бы никогда не решился, вы - режиссер, а я - так... на подхвате.

- Глупости говоришь! Я буду рядом - ты все в свои руки бери!

- А инсценировка! Кто инсценировку напишет?

- Да, ты прав, готовые брать не хочется... и потом, я думаю, надо выбрать одну какую-то линию из романа - одну из главных, и по ней, как по тропочке, к свету идти.

- Хорошо, годится, что там у нас? - Далецкий уставился в одну точку и стал терзать свои волосы... - Какие главные линии? Воланд в Москве, проделки Коровьева, сеанс черной магии в Варьете. Мастер и Маргарита. Пилат и Иешуа... какая из них? Там же, в романе, все спаяно, ничего не вычленить, чтоб целое не повредить...

- Марк, с целым нам не справиться. Не поднять! Все равно что-то отсечь придется... А как ребята-то загорятся! - вдруг просиял старик. - Ох, прямо в висках стучит... Нет, .главное сейчас не забалтывать, бить прямо в цель! Давай танцевать от печки: что для ребят в этом главное? Я думаю, это все же история Мастера и Маргариты. Любовь! И роман - это реквием по великой любви, которая не может прижиться в неволе. Мир губит её. Любой, будь то реальность тридцатых, семидесятых или наше время... Вот про это будет спектакль.

- Да и еще... крик Маргариты: "Отпустите его!" Пилата-то, помните, Фриду... Милосердие, просьба о милости - наш спектакль и про это... И про то, что все возможно переменить, даже прошлое... Только в этом чудо, а остальное - так, чушь собачья!

- Что с инсценировкой, Марк, кто напишет?..

- Сейчас, сейчас... - Далецкий вскочил и забегал по комнате, вдавливая кончики пальцев в кожу на лбу. - Что-то вертится, был кто-то... а, вспомнил! Есть один! Сейчас позвоню... - и он кинулся к телефону.

- Марк, погоди, - метался вкруг Марка Николай Валерианович. - Скажи хоть, кто он, откуда... Что за птица?! Поспешишь - людей насмешишь...

Но ничто уж не могло остановить Далецкого - он рванулся к Булгакову на всех парусах!

- Алло! Будьте добры Антона Возницына... а, Антон? Это Далецкий Марк Николаевич, режиссер студии "Лик". Да, тот самый. Есть у меня к вам дело одно, не могли бы подъехать? Да, прямо сейчас! Адрес диктую ...

Они принялись ждать. Марк поутих и задумался, а старик задремал.

Через сорок минут в дверь позвонили...

Из дверного проема вынырнул, распрямляясь, высоченный парень, длинноногий как аист, и худой как скелет, с выпиравшим на длинной шее остреньким кадыком и зоркими серыми глазками. У глаз кожа мялась, морщинилась, когда они щурились в ехидной ухмылочке, а щурились они постоянно...