Елена Ткач - Царевна Волхова

• Название: Царевна Волхова
• Автор: Елена Ткач
• Жанр: Русская классическая проза

---

Тася заварила чаю крепкого, напилась. Ее мучила жажда. И незаметно для себя, прямо за кухонным столом задремала, уронив голову на руки. Когда очнулась, не только желанного облегчения не почувствовала, стало ещё хуже. Душа терзалась и мучилась. Отчего-то теперь, когда оказалась в Москве, и Вано согласился помочь, а желанный план мести был близок к осуществлению, первый жар мстительной жажды её отпустил. И тогда поняла Тася, что приехала в город совсем для другого...

"Который из двух? Которого ты выбираешь? Не ошибись, внучка!" - звенел в ней голос бабушки Тони. Кого же она имела в виду? Кто эти двое? От этого можно с ума сойти! Нет, она не мстить должна, а разгадать эту загадку, докопаться до самой сути, до самого дна. Правду понять. Слишком много сплелось нитей из прошлого, и эти нити паутиной оплели её и детей. А она? Она медлит и хочет с дороги свернуть, хоть правда так близка, она уже подступает к сердцу догадкой, предчувствием... Все, все тут неспроста: и встреча с Еленой Сергеевной, и дар её странный - этот дом на берегу, в котором призраки бродят... И волк! Этот зверь с человечьим взглядом... почему-то теперь, в этом чужом съемном доме он отпустил её.

- Ненадолго! - вслух бросила Тася, и слово это камнем упало к её ногам.

Так значит надо воспользоваться передышкой, когда его дикий взгляд не мучит, не пронзает ей сердце, точно штык раскаленный, не душит волю, как гипнозом усыпляя ее...

Она набрала номер адвоката Елены Сергеевны, узнала адрес, где она прежде жила, вынула из семейного альбома несколько фотографий бабушки Тони, сунула в сумочку и побежала. Этот импульсивный порыв, этот странный поступок Тася сама себе не могла объяснить. Сердце вдруг подсказало ей самый неожиданный и в то же время самый простой вариант ответа на все мучившие вопросы. Окажется ли истиной её догадка?

Сивцев Вражек. Дом с лепниной и эркерами. Во дворе на лавке старушки сидят. Нет, скорее, старые дамы. Рядком, как птички на жердочке. Тася - к ним.

- Добрый день, простите за беспокойство, у меня к вам просьба... довольно странная. - Торопясь, волнуясь, она достала из сумочки фотографии. - Вот, взгляните, пожалуйста.

И показала враз оживившимся и с любопытством взирающим на неё дамам фото Елены Сергеевны - это фото оставил ей адвокат, спросила, узнают ли они эту женщину. Старушки закивали сухонькими головками, подтверждая: да, они узнают её, Елену Сергеевну, сколько лет соседствовали, сколько вместе пережили за эти годы! Оказалось, что две из четверых сидящих на лавочке живут здесь с ещё довоенных времен, так что с Еленой Сергеевной их связывало более чем пятидесятилетнее знакомство...

- А вот эту женщину не узнаете? Может, кто-то вспомнит ее?

Воцарилась пауза, все четверо с живым интересом принялись разглядывать фотографии бабушки Тони. На двух из них она была совсем молодой, на других - в зрелом возрасте. Тасе хотелось рукой удержать свое сердце - оно грохотало в груди, то и дело сбиваясь с ритма, точно спотыкалось на исходе долгого и утомительного пути...

- А как её звали, душечка? - обратилась к Тасе одна из долгожительниц старого дома, подтянутая и подкрашенная, в шелковой косынке, венцом повязанной на голове.

- Антониной, - побелевшими губами выдохнула Тася. - Антониной Петровной.

- Фаечка, - обратилась дама в косынке к своей подруге, - вроде жила здесь такая. Только давно, очень давно жила. Узнаешь?

- Кажется... да, - раздумчиво, степенно отвечала Фаина, высокая, строгая, с завитыми, старательно уложенными сиреневыми волосами. - Да, Надюша, это она, Антонина. Тося - так мы её звали. Домработницей она у Еленушки нашей была.

Тася без звука осела на лавку. В голове у неё зазвенело, перед глазами запрыгали черные мошки. Она чуть прикрыла глаза и её вдруг качнуло.

- Что вы, милая, вам нехорошо? - участливо склонилась к ней Фая. Шура, у тебя с собой валидол?

Пухлая, подвижная Шура в шляпке, кокетливо сдвинутой набекрень, принялась рыться в сумочке, быстро отыскала стеклянный тюбик с таблетками, вытряхнула одну на ладонь и протянула Тасе.

- Вот, примите.

- Нет, нет, не надо, - слабо отмахивалась та, - сейчас пройдет...

- Нет, это непременно нужно!

Все четверо наперебой принялись уговаривать её принять валидол, уговорили-таки и дали ещё с собой на дорогу. Тася их сердечно поблагодарила и устремилась к метро. А богини судьбы в обличье московских старушек глядели ей вслед, потом молча переглянулись и принялись вспоминать. И воспоминанья их заклубились незримым дымком, поднимаясь ввысь над Москвой, простирая над ней покров памяти, стягивая и развязывая нити жизней и судеб...

"Значит сердце меня не подвело, - думала Тася, выскочив на Арбат и едва не бегом поспешая к "Смоленской". - Еще когда баба Женя сказала, что бабушка три года пробыла в домработницах, перед глазами отчего-то сразу встало лицо Елены Сергеевны. Сердце, сердце... Ты одно знаешь правду! Ты её чувствуешь. И отныне тебе одному буду я доверять. Теперь я на верном пути. А может... может не сердце мне путь подсказало, а кто-то свыше ведет? Вот Эленька знает. У неё взгляд вещий. А я её, мою ласточку, кинула как дикая кошка. Хотя даже дикие кошки не бросают своих детей! Скорее назад, на остров! Все там - все разгадки, вся правда! Только скорее, скорей... Вечернего поезда ждать не могу. Не могу-у-у! - выла душа. - На электричке до Ярославля, там на автобусе - будет быстрей! Просаживать детские деньги на такси ты, мерзавка, не смеешь! А Вано? - вдруг мелькнуло в ней. - Он же ждет у "Арагви"! Он помочь обещал, откликнулся. Нет, отрезано! Все! Это - в прошлом. А Вано поймет и простит. В какую новую яму ты угодить хочешь? На каком краю ты стоишь?! Мстить собралась... идиотка! Точно это что-то исправит, чему-то поможет... Ты не местью - любовью разорванное исправить должна."

Она примчалась в квартиру, покидала в сумку нехитрые вещи свои, сняла со стены икону, поцеловала. И поняла, что именно эта икона, - бабушкина, намоленная, охраняет её от зверя и, пока она с ней, путь ему к ней закрыт...

Тася уж собралась выходить, как вдруг мысль внезапная в ней звонком прозвенела. Точно замкнуло какую-то цепь невидимую... Она кинула сумку, подошла к телефону, постояла с минуту, точно собираясь с силами, сняла трубку и набрала номер бабы Жени. Та была дома. Тася, запинаясь, волнуясь, спросила, не нашла ли та случайно телефонную книжку дедушки Гени. Баба Женя ответила, что, как ни странно, нашла. Разбирала старые бумаги и наткнулась на эту книжку. Она продиктовала Тасе номер друга Гени, Виктора Петровича Рябова.

Ей ответил бодрый мужской голос. Трудно было поверить, что принадлежит он восьмидесятипятилетнему старику. Тем не менее, это был Виктор Петрович! Она представилась, объяснила просьбу свою: не говорил ли ему Гавриил Инатьевич о прошлом своей жены Антонины. Из каких краев та в Москву прибыла, кем были её родители - вообще, все, что вспомнится. Он пригласил её приехать на чашку чая, за чайком бы и поговорили. Мол, не совсем телефонный то разговор - он времени и личного присутствия требует. Чтоб, значит, глаза в глаза... Тася извинилась, сказала, что ей нужно спешно уехать и отложить поездку никак нельзя. А телефон его удалось ей узнать лишь минуту назад, хотя разыскать пыталась давно, но, увы, безуспешно... Старик помолчал, вздохнул глубоко... попросил подождать - мол, сходит за папиросами. Тася с гулко бьющимся сердцем ждала.

- Внучка, говоришь? Ладно, внучка, что с тобой поделаешь... Помню я маму твою ещё крохой, которая к деду Гене на колени забиралась и лысину его как диковину какую разглядывала. А теперь и Геньки нет, и мамы твоей... Ладно, чего резину тянуть! Было дело, рассказывал мне дед твой кое-что. Всего он и сам не знал: бабушка твоя скрытная была очень. Но, что знаю, скажу. Бежала она в Москву из-под города Рыбинска, там где-то в деревне жили они. Бежала, чтоб скрыть свой грех, а была Тося беременная. И это в восемнадцать-то лет, да в те годы... тогда к такому делу относились люди не так как теперь - клеймо на всю жизнь бы осталось! И ещё бежала она от страха, от боли, потому что родители её умерли. Один за другим. А боялась она не кого-нибудь, а отца своего ребенка. Его все боялись в тех краях, потому что слыл он оборотнем, и Тося говорила, что он её околдовал, зельем каким-то опоил, а она бы никогда поперек воли отца не пошла. Отец-то этого оборотня погнал и велел близко к дому не подходить! А тот за это и отца, и мать Тосину со свету сжил. Хотел мерзавец что-то украсть у них из дому такой ценности великой, что и сказать нельзя! И вроде это была икона какая-то редкая. Отец Тонечкин будто бы спас её и тайно хранил у себя до поры, потому что в то время с верующими был разговор короткий: приходили ночью, забирали - и в лагеря... Но при этом НКВДшники не чурались иконы ценные к рукам прибирать, хапали все, что только под руку попадется... Вот и стерег эту икону Тосин отец пуще глаз, но и за ним в один черный день пришли. И забрали. А привезли не лодке домой уже труп: вроде как от сердечного приступа он скончался. А следом за ним, чуть ли не в тот же день - и матушка её, царство небесное! А колдун этот, он, вроде бы, на отца-то её и донес. С местными органами в одной упряжи был - тайным осведомителем. Вот так... И всего этого ужаса Тося не выдержала, схоронила отца, мать и бежала в Москву - как есть, в платишке, да в кофточке. А тут повезло ей - к хорошим людям попала. В дом к себе пустили девчонку с улицы, да ещё с животом - видно, глазам её огромным и чистым поверили. Очень уж глаза хороши были у бабки твоей! Не помню уж, как их звали, помню только что хозяйку Тосину, а она у них домработницей стала, так вот, женщину ту звали Еленой. И потом они Тосю к себе прописали. А она на них дом свой под Рыбинском перевела - не хотела, чтоб даже память об этих местах оставалась. Плохо, конечно, что могилу родителей бросила, да только Бог ей судья. И ты, внучка, её не суди... А у этих людей она с Геней и познакомилась. Поженились они. И жили всю жизнь душа в душу, а ребеночка - маму твою Геня удочерил. И грех ей простил. Вот так. Вот, Настенька, внучка, такие дела. А про то, что мне Геня сказал, я ни с кем ни пол словом за всю жизнь не обмолвился. Ну, а тебе... тебе можно. Столько лет с тех пор прошло, никого мы с тобой теперь уж не потревожим. Разве что, душеньки их там, на небе-то, встрепенутся... Да. Жаль, что не повидал тебя, может, как вернешься из поездки своей, заглянешь, проведаешь старика. А? Что молчишь?