Виктор Точинов - Царь Живых

• Название: Царь Живых
• Автор: Виктор Точинов
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-17-016421-1

Они – крутые парни, развлекающиеся охотой на людей – бомжей,нищих… По однажды они сделали ОЧЕНЬ БОЛЬШУЮ глупость – выбрали своейжертвой девчонку-бродяжку. Теперь их враги – ВАМПИРЫ, а уж “ночные хищники” умеют отыскивать свои жертвы из ниоткуда…

Один из “охотников” уже укушен и завампирен.

Другой, каждую ночь сражающийся с вампирами, мечтает только ДОЖИТЬ ДО РАССВЕТА…

---

И резко, как клинок из ножен, выдернул из нагрудного кармана что-то маленькое. Ваня вгляделся – презервативы…

Ну, комик… Да зачем они ему? И здесь, и вообще? Полухин женщин боится и ничего у него с ними не получается… Даже блядешек боится – из-за СПИДа, клофелина и сутенеров с большими кулаками… Единственный для него выход, дабы спастись от прелестей мастурбации, – жениться на волевой женщине себя старше и зажить моногамной жизнью… Идеальный выход. Если, конечно, не считать крепко спящих по подвалам принцесс-наркоманок… Ладно, хрен с ней, не смозолится красотка, и так из-за нее чуть…

Он шел к выходу. Без фонаря и ночного глаза. В темноте, по сочащимся откуда-то лучикам ночного полусвета. Ремень “Везерби” был небрежно зажат в левой руке. Карабин болтался, цепляя о кирпич стен. На темном орехе приклада и ложи оставались царапины.

Сезон охоты заканчивался.

– Эй, Полухин, где твои ухи? – придурочно завопил Прохор, попытавшись хлопнуть по плечу. Узнал Ваню, сдержал замах: – Виноват, обознался… За нашего Соколиного Глаза принял.

Прохор лгал. Совершенно точно лгал.

Он не принимал его за Славку.

И крик, и замах предназначались Ване. А еще – тем, кто на это смотрит.

Вот так.

Ваня понял все и не понял ничего.

Как он почувствовал?

Нет, не почувствовал – узнал абсолютно точно. Как пишут в романах, понял с кристальной ясностью.

Как?

В сумраке ни глаз, ни вазомоторики не разглядеть. Тон и голос обычно-дебильные. Загадка. Ладно, проехали…

На самом деле – не проехали. Никак не проехали. Только еще подъезжали.

– Ну где он шляется? Валить пора отсюда… – А сейчас Прохор искренен. Интересно…

– Подождем минут десять, дело у него там…

– Обгадился? – деловито предположил Прохор. Дружное ржание. – Так это надолго…

– Десять минут, – отрезал Ваня.

Куда уж ему больше… Изнуренный воздержанием по-лухинский организм на долгие тантрические игры не способен.

Но все происходит быстрее.

Вопль.

Из подвала.

Полухин. Ну что там с ним опять? Наступил на грабли? Забыл дома виагру?

Славка вылетает, не прекращая воплей.

Окровавленный.

– Она меня укусила, она меня укусила, она меня укусила, она меня… – Однообразие с лихвой окупается громкостью.

Молодец, боевая девчонка, неожиданно думает Ваня и командует:

– Аптечку! Быстро!

Дезинфицируя два следа зубов, отпечатавшихся где-то между горлом и подбородком, Ваня не вспомнил майора Мельничука.

И его рассказ о странной двузубой вилке…

Столько всего прошло после встречи на дороге.

Он вспомнит скоро, через два дня.

Но сначала Наташка Булатова окончательно убедится, что сошла с ума.

Глава 6

День для Тарантино начался отвратительно.

Гнусный будильник омерзительно зазвонил в семь утра. Тарантино, толком не проснувшись, махнул рукой по прикроватной тумбочке – проклятый агрегат не замолк и не свалился на пол; пришлось открыть глаза и вспомнить, что сам вчера поставил будильник на окно – чтобы не дотянуться, не выключить, не уснуть снова…

Спустил ноги с кровати… ох какая это гадость – вставать на рассвете, особенно человеку богемы…

На самом деле рассвело пару часов назад, в совсем уж непредставимую для него рань. На сегодня было запланировано важное дело, от которого напрямую зависело будущее Тарантино.

И он встал и подошел к окну – отвратительное солнце золотило крыши безобразных серых домов, в которых наверняка обитали сплошь никчемные, сволочные и равнодушные к искусству двуногие существа… Тарантино сплюнул в горшок с засохшим цветком и отправился в душ. Контрастный душ и тройной черный кофе были ему совершенно необходимы…

Вышел из ванной походкой слегка ожившего зомби, небрежно застелил смятую кровать. Ночь Тарантино провел один, как и всегда, – он не любил женщин. Да и мужчин. Защитники и любители животных, впрочем, тоже могли спать спокойно – их четвероногим, пернатым и водоплавающим любимцам со стороны Тарантино ничего не угрожало.

Он давно влюбился в свою работу.

Обычно такие слова воспринимаются как метафора.

С Тарантино это случилось буквально.

И любовь была не платонической.

Если бы знала, о, если бы знала бойкая рыжая девчонка-продавщица из аптеки в угловом доме, как он использует те несколько пачек презервативов, что она продает ему перед каждой поездкой на съемки…

Она бы не подмигивала так лукаво и понимающе…

…руки ласкают камеру, видоискатель затягивает и манит, как манит других мужчин женское тело, он входит в нее… нет, не в нее – в то, что видит через объектив, камера снимает, дыхание все чаще, из губ рвутся стоны, стоны сливаются в крик, все вспыхивает и расцвечивается, он взлетает на самый верх и бессильно падает вниз …

И Тарантино ослабшей рукой снимает использованный презерватив.

И надевает новый – в преддверии очередного эпизода.

Без этих латексных штучек – штанов не настираешься…

Неудивительно, что актеры у него так рано погибали. Тарантино не мог вовремя крикнуть “СТОП!” своему бессменному ассистенту (и исполнителю главной роли в сериале), немому дебилу по прозвищу Коряга.

Южная окраина.

Кирпичная девятиэтажка.

Из крайнего подъезда вышел человек, казавшийся на вид лет тридцати – тридцати пяти.

Он придержал тяжелую металлическую дверь подъезда, снабженную кодовым замком и могучей пружиной; на улицу уверенно прошагал светловолосый карапуз.

Мальчик шел с деловым видом, относясь весьма серьезно к предстоящему делу – утренней прогулке с папой.

Чуть раньше.

Тарантино, матерясь в душе, сбрил обычной бритвой любовно поддерживаемую на заданном уровне растительность. Искусство требует жертв. Никаких способных зацепить глаз примет у Тарантино сегодня быть не должно.

Папа отпустил дверь (она встала на место со свистящим шорохом, завершившимся зловеще-тюремным лязгом замка) и медленными шагами догнал отпрыска. А тот, обернувшись и подняв голову, махал маме, смутно видневшейся сквозь от века не мытое стекло лестничной клетки. Махал долго, словно расставался навсегда, а не отправлялся на часовую прогулку.

Папа стоял в стороне, метрах в трех, курил равнодушно; потом посмотрел на часы – четверть двенадцатого; взял закончившего прощание сына за руку, и они пошли рядом по тянущейся между домами пешеходной дорожке. Малыш шагал, весело подпрыгивая, с красной пластмассовой летающей тарелкой под мышкой, спрашивал отца о том и об этом; папа отвечал на все вопросы коротко, и серо-стальные глаза его оставались усталыми, очень сонными.

Чуть раньше.

Оделся Тарантино отвратительно – по его меркам. Где любимая куртка-косуха? Где шейный платок непредставимо шикарной расцветки? Где, наконец, стильные темные очечки с линзами размером в копеечку?

Из зеркала смотрел обыденно-гнусный и явно равнодушный к искусству человек. Но не цепляющий глаз.

Незапоминающийся.

Вокруг зеленело и цвело лето – середина июня, свежие листья не успели покрыться серой городской пылью, а спальный район на южной окраине города был богат зеленью: липами и березами, тополями, летящий пух которых порой превращался в настоящий летний снегопад. И кустарниками. Особенно кустарниками. Между кронами перепархивали какие-то мелкие птахи, не то синицы, не то малиновки, шныряли в ветвях, выискивали насекомых…

Папа с сонными глазами не замечал ничего, скользил по окружающему равнодушным взглядом и механически переставлял ноги…

Чуть раньше.

Тарантино выехал из гаража. Жигули “четверка” самого незапоминающегося вида и цвета. Номера, само собой, не фальшивые. Просто владельца давно нет, выписанная у несуществующего нотариуса доверенность нигде не засвечена… Если что, Тарантино с легкой душой бросит лайбу…

На гонорар он купит таких десять.

На гонорар за фильм, в котором не хватает актера…

Город стоял на болоте.

Но этот район – особенно. Когда-то сюда, на окружавшие деревушку Купчино болота, ездили стрелять уток. Относительно недавно, еще после войны… После Великой Войны.

Город рос исполинской, дающей метастазы опухолью – и подмял и поглотил болота. Ревели грузовики, вываливая кучи всякой дряни – дрянь тонула в бездонной прорве, – сверху сыпали новую – тонула и она. Что-то должно было кончиться раньше… Кончились болота – дерьма в Петровом граде хватало. Поверху размазали хороший грунт, – и потянулись вверх, и вытянулись кирпичные и блочные коробки.

Вселяйтесь.

Живите.

Но у болот был бойцовский характер.

Сквозь все и несмотря на все они рвались наверх, И – незастроенные промежутки домов, запланированные как скверики с ровно подстриженной травкой, – исподволь, незаметно обретали болотный вид. Вода пока не хлюпала, но – сначала пролезла и задавила все жесткая болотная трава. Потом тростник – сперва редкий, – все гуще и гуще. Наконец – кусты, невысокие, но густые болотные кусты.