Александр Лопухин - Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет

• Название: Толковая Библия. Ветхий Завет и Новый Завет
• Автор: Александр Лопухин
• Жанр: Религия
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-699-63470-5

Книга А.П.Лопухина, выдержавшая до 1917 года около 20 изданий, не теряет своей актуальности и сегодня благодаря необыкновенно глубокому осмыслению Библейской истории. Автор открывает нам историческое значение изложенных в Библии фактов, доказывает, что библейские рассказы о сотворении человека, грехопадении, потопе, смешении языков имеют под собой реальную историческую основу. В книге приводится множество объяснений быта, реалий, традиций того времени, когда была создана Библия, которые помогают понять глубину и смысл Библейского Писания. Автор предназначал свой труд широкой аудитории, поэтому язык изложения легок и прост для понимания. Данное издание объединяет труд автора по Библейской истории Ветхого и Нового Завета.

---

Евангелие впервые предоставило человеческие права и детям. В древности дети были совершенно бесправны. Отец мог безусловно распоряжаться ими по своему произволу. Он мог принимать их и воспитывать, но мог также, если только хотел этого, выбросить и умертвить. Римский закон «Двенадцати таблиц» выразительно признавал это право за отцом. Платон и Аристотель снисходительно смотрели на то, если родители выбрасывали детей, которых они не в состоянии были воспитать или которые, как слабые и больные, не могли быть полезными государству. Тот, кто принимал выброшенного таким образом ребенка, мог распоряжаться им по своему произволу и даже обращать его в рабство. Отеческая власть над детьми была безгранична, простираясь даже на жизнь и смерть их. Христианство впервые научило людей смотреть на детей как на дар Божий, как на вверенный им залог, за который они были ответственны перед Богом. Оно налагало на родителей высокую задачу воспитывать своих крещеных детей как чад Божиих для Его царства. Таинство крещения совершалось над всеми детьми, и таким образом и сами малютки делались участниками благословений и всех преимуществ христианства.

При таком взаимоотношении членов семьи всякий христианский дом был как бы храмом Божиим. В нем прилежно читалось слово Божие, ревностно и благоговейно совершались молитвы. «Если у тебя есть жена, – говорится в одном древнем наставлении, – то молись вместе с нею; брачный союз да не будет препятствием к молитве». Перед каждой трапезой они не только молились, но и вкушали часть принесенного из церкви благословенного хлеба. При каждом выходе и входе, при одевании и обувании, при умывании, при возжигании света, ложась и вставая, они клали на себя крестное знамение; и это не был простой мертвый обычай, но живое воспоминание о Распятом, о крещении в Его смерть и о принятых на себя во время крещения обязанностях.

На всей жизни христианина лежал отпечаток спокойной и священной серьезности. Христиане знали, что они соль земли и свет мира, и старались соответствовать этому призванию. Их взоры уходили в будущность к своему Господу, который обещал прийти опять, и в ожидании Его скорого пришествия они с ревностью старались об освящении своей жизни, без чего никто не мог предстать перед Ним. Вся их жизнь была как бы военной службой под начальством Христа, их военачальника. Ему они в крещении клялись в верности, отвергаясь диавола и всех дел его. Их знаменем был крест; их паролем было исповедание веры; их оружием, с которым они день и ночь стояли на страже, пребывая в бодрствовании, была молитва. «Не будем никогда ходить невооруженными, – убеждает Тертуллиан, – днем будем находиться в стоянии, ночью в бдении. Во всеоружии молитвы будем охранять знамя нашего военачальника; молясь, будем ожидать трубы архангела». Часто раздавались в христианских домах и псалмопения. Утро начиналось обычным чтением Св. Писания и молитвой, которая заканчивалась славословием, после чего все члены семейства давали друг другу поцелуй мира и расходились на свои дневные работы. Вечером день опять заканчивался общей молитвой и вечерней песнью, которая и теперь поется православной церковью, именно песнью «Свете тихий».

Не менее благотворное влияние христианство оказало и на отношения между господами и рабами. «Явилась благодать Божия, спасительная для всех человеков». Перед таким благовестием не могло долго удержаться древнее рабство. Христианство заявляло, что нет уже иудея, ни язычника; нет раба, ни свободного; нет мужского пола, ни женского: ибо все вы одно во Христе Иисусе» (Гал 3:28). «Христианская праведность делает в наших глазах равными всех, которые носят имя человека, – заявляет один древний учитель церкви. – Он сын, а сыны свободны. Так как Христос освободил нас от греха и рабства закону, то во всем водворилась свобода. Где Дух Господень, там и свобода» (2 Кор 3:17). Между тем как у язычников достоинство человека ценилось по его внешнему состоянию, это последнее для христиан не имело никакого значения, и истинное внутреннее достоинство ценилось совершенно независимо от него.

Раб или господин – это есть лишь нечто случайное. Раб может быть в истине, именно внутренне, свободным, а господин может быть в истине, именно внутренне, рабом. Есть только одно истинное рабство, и именно рабство греха, и одна только истинная свобода, именно свобода во Христе. Но поэтому именно христианская церковь совершенно далека была от мысли тотчас же освобождать рабов. Она даже и в этом отношении признает существующий порядок и учит рабов видеть в нем Божие устроение.

«Каждый оставайся в том, в чем он призван», – гласит основное правило апостола.

Внутренняя свобода имела столь большое значение у христиан, что перед ней часто совершенно стушевывалась внешняя гражданская свобода. Тем не менее нельзя сказать, чтобы церковь оставила все в прежнем положении. Новое начало внутренне изменяло и преобразовывало отношения господ и рабов. Обхождения с рабами со стороны их христианских господ и отношения христианских рабов к своим господам тотчас же делались иными. Они смотрели на себя как на братьев, и ап. Павел в послании к Филимону пишет о рабе его Онисиме: «Прими его навсегда, не как уже раба, но выше раба, как брата возлюбленного» (Фил 15, 16).

Между ними, как членами церкви, уже не было никакого различия. Они собирались в тот же самый дом Божий, молились одному и тому же Богу, исповедовали одного и того же Спасителя, вместе пели священные песни, вкушали от того же самого хлеба и пили из той же самой чаши. Все это невольно совершенно иначе настраивало господина по отношению к своим рабам. Он уже не мог относиться как к бездушной вещи к тому, кто был его братом во Христе. Перед всяким рабом, вступавшим в церковь, открывались все ее преимущества, и он мог достигнуть даже епископства. Случалось впоследствии даже так, что раб был пресвитером той же самой общины, к которой принадлежал его господин как простой член. Это, естественно, часто приводило к освобождению рабов. Хотя церковь и не настаивала на этом, чтобы не поощрять плотских стремлений рабов к свободе, но если господин сам отпускал раба, смотрела на это благосклонно, как на дело похвальное. Поэтому случаи освобождения бывали часто. Некоторые, обращаясь в христианство, освобождали всех своих рабов в самый день крещения или избирали для их освобождения какие-либо торжественные праздники церкви, особенно Пасху, чтобы засвидетельствовать о своей благодарности за воспринятую благодать.

Об одном богатом римлянине времени Траяна рассказывается, что он, сделавшись христианином, в праздник Пасхи даровал свободу всем своим рабам, которых у него было 1250 человек. С третьего столетия вошло в обычай освобождение рабов производить в церкви в присутствии священника и общины. Господин за руку подводил рабов к алтарю, там прочитывалась освободительная грамота, и в заключение священник произносил благословение. И внешним образом дело ставилось так, что они должны были благодарить за свою свободу церковь. Она являлась тем, чем была, именно хранительницей и раздаятельницей свободы. По своем освобождении рабы в христианской общине не оставляемы были на произвол судьбы, как это часто было в язычестве, а продолжали пользоваться содействием церкви в устроении своей жизни. Их прежние господа считали своим долгом помогать им и делом, и советом, как своим христианским братьям, и таким образом они оказывались не отчужденными от общества, но делались его ближайшими членами, так как христианская община научала их правильно пользоваться своей свободой и воспитывала из них деятельных и полезных людей.

В основе такого отношения к рабам лежало то, что христиане совершенно иначе относились к труду. Он не считался у них, как у язычников, позором для свободного человека почестью; христиане видели в нем не унизительное рабство, но божественное установление, обязательное для всех людей. Ведь и сам Господь был тружеником, был сыном плотника, и апостолы были также тружениками: Петр – рыбаком, Павел – делателем палаток.

Отцы Церкви часто говорят, что рабочие люди лучше знают Бога, чем языческие мудрецы. «Вы найдете у нас рабочих, – говорит Афинагор, – которые, если и не могут словами доказать преимущества нашего учения, доказывают его делами». Если для христиан закрыты были некоторые положения в жизни, как, например, военная служба, государственные должности, должности при храмах, на которых язычники зарабатывали себе хлеб, то тем больший почет и значение приобретал у них собственно ремесленный труд. Упоминавшееся выше «Учение двенадцати апостолов» повелевает общинам принимать всякого, кто приходит во имя Господне, но с испытанием. Если он странствующий, то по возможности должно оказывать ему пособие, но все-таки он не может оставаться более двух или трех дней. «Но если он остался у вас и он ремесленник, то он должен трудиться и есть. Если он не знает ремесла, то по своему разумению заботьтесь, чтобы у вас не проживал какой-нибудь празднолюбец под именем христианина. Если он не хочет работать, то это человек, который делает из христианства промысел: удаляйтесь от общения с таковыми». Так называемые «Апостольские постановления» также выразительно увещевают всех членов общины к усердному труду, «ибо праздных ненавидит Господь Бог наш». Епископу вменялось даже в обязанность помогать ремесленникам в приискании работы. Величайшие мудрецы древности, Платон и Аристотель, объявляли труд за нечто такое, чем не мог заниматься свободный человек, не унижая себя; ап. Павел убеждает, чтобы каждый трудился и ел собственный хлеб, и категорически поставляет правило: кто не работает, тот не должен и есть. И христианские общины действительно руководились этим именно правилом, из которого затем и создался новый мир, представивший в себе более великого и славного, чем сколько видели и могли воображать Платон и Аристотель.