Борис Ласкин - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Борис Ласкин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Драматургия
• Год: 1990
• ISBN: 5-265-01150-1

В книгу «Избранного» Б. Ласкина (1914—1983) вошли лучшие произведения известного советского писателя.

---

25 — лыжи — трамплин (6),

33 — фигурное катание (8),

31 — плавание (2),

14 — гребля (6).

Что же означают эти цифры в скобках?..

Ага! На полную расшифровку загадочной системы мне хватило и двух минут. Еще через минуту я набрал номер Олега. Он так молниеносно снял трубку, что я понял, он тоже не спал.

— А я тебе собрался звонить, — сказал Олег. — Я все разгадал!

— И я.

— Здорово моя Светочка придумала, — сказал Олег. — В скобках, судя по всему, порядковый номер буквы. «Парусный спорт» — вторая буква «а», «стрельба пулевая» — девятая буква «п» и так далее… В итоге — 1 апреля. Просто, как гениальное!..

Назавтра мы с Олегом решили зачеркнуть в своих карточках те самые виды спорта.

И что бы вы думали — нам повезло.

Мы выиграли по три рубля.

1978

МОНОЛОГ

Я, между прочим, никогда не считал себя мудрецом. Я как все. Просто я умею лучше, чем кое-кто другой, формулировать свои мысли. А чего ты улыбаешься?.. Нечего улыбаться. И не надо делать поспешных выводов. Не надо. Не треба.

Ты только не пожимай плечами, я ведь прекрасно понимаю, о чем ты сейчас думаешь, все это, можно сказать, печатными буквами написано на твоем лице. Да-да, и не отмахивайся.

Мы люди свои, и давай будем совершенно откровенны. Мы с тобой сейчас на работе, как говорится, каждый на своем участке. Если у тебя в данную минуту нет желания по-дружески со мной побеседовать, если тебе даже лень пошевелить языком, пожалуйста, я все беру на себя, как в универсаме.

У меня одна только просьба — не надо демонстративно смотреть на часы. Между прочим, Грибоедов правильно подчеркнул — счастливые часов не наблюдают. А у тебя такое лицо, как будто ты несчастный. А это ведь не так, а?..

Вот смотри — я сейчас проверяю, хорошо пишет мой шарик или не очень. Хорошо пишет. Нормально… Ты пойми, я потому к тебе обращаюсь, что ты умный человек и заметный работник. Твоя карточка висела на Доске почета и, наверное, опять будет висеть.

Ты сидишь напротив, и потому я могу говорить негромко, вполголоса, чтоб остальным не мешать, пусть работают на здоровье.

Для начала я тебе так скажу:

— Если человек не разбирается в основных жизненных процессах, то с ним вообще бессмысленно иметь дело. Правильно?

Ты скажешь:

— Не спорю. Согласен.

Тогда я тебе скажу:

— Уже не помню кто, не то поэт, не то философ, замечательно сказал: если человек не научился правильно решать сложные житейские проблемы, то, значит, он еще полностью не созрел для жизни.

Возможно, ты мне на это скажешь:

— Необязательно ссылаться на авторитеты и приводить цитаты. Свои надо иметь мысли в голове.

Я скажу:

— Правильно. Умница! А между прочим, вопрос-то здесь совсем в другом.

Ты скажешь:

— Нет, вопрос именно в этом.

Тогда я тебе скажу:

— В таком случае я остаюсь при своем мнении. У каждого человека свои аргументы.

Тут уж ты скажешь:

— Что правда, то правда.

Тогда я тебе скажу:

— Большое спасибо!

Ты, конечно, спросишь:

— За что?

И я тебе скажу:

— За то, что ты хоть раз в жизни со мной согласился.

Ты скажешь:

— Чего не сделаешь для хорошего человека.

Но при этом, я точно знаю, ты обязательно опять посмотришь на часы, и покачаешь головой, и ничего не скажешь…

И тут уж, могу спорить, кто-нибудь непременно подаст голос. Или Жуковников, или Анастасия Алексеевна. Скорее всего, именно она, поскольку она женщина и имеет равные права с мужчиной. Я точно знаю, она глянет в потолок, вздохнет и скажет своим строго официальным тоном:

— Эдуард Ермолаевич! Побойтесь бога! Мы работаем! У вас же буквально ни на минуту не закрывается рот — бу-бу-бу, бу-бу-бу… С ума ведь можно сойти!..

Я знаю, ты, конечно, промолчишь. А я скажу и Анастасии Алексеевне, и Жуковникову, я им так скажу:

— Хочу напомнить вам, дорогие коллеги, что человек современной формации тем отличается от обезьяны, что он мыслящее существо. Он способен из любого, даже самого мелкого, факта сделать должный вывод и обобщение…

Анастасия Алексеевна, конечно, выйдет из комнаты. И ты вслед за ней выйдешь, вроде бы покурить, хотя всем известно, что ты уже три месяца не куришь.

Мы останемся вдвоем с Жуковниковым, который наедине со своими мыслями.

Жуковникову я ничего не скажу, потому что бессмысленно с ним заводить разговор.

На часах уже без двадцати пять.

Есть еще время подумать о жизни.

1979

ПРОДОЛЖЕНИЕ

Вот уже который год в один из майских вечеров мы встречаемся в нашем Доме культуры. При всех наградах, как говорится, в полном блеске приходят ветераны Великой Отечественной войны и гости. Нас, хозяев, значительно меньше, чем гостей, и мы собираемся пораньше. Мы все или почти все знаем друг о друге, но жизнь идет вперед, совершаются события разного масштаба, и людям, тем более знакомым, есть о чем поговорить. Добавлю, ни одна из таких встреч не обходится без веселых баек, что вполне естественно — весна, праздники, а где праздник, там и шутки.

Когда в гостиную вошел генерал — высокий, не по годам стройный, седой, — мне сразу же показалось, что где-то я встречал этого человека. Но где?.. Скорей всего, конечно, на фронте. И тут, не буду скрывать, я еще подумал — взглянул бы на меня генерал и сказал: «Зазнались, Калягин! Не узнаете однополчанина, боевого спутника». Весьма актуально прозвучало бы это в данной ситуации.

Директор Дома культуры, в прошлом танкист, представил нам гостя — генерала Платонова, и я снова включил память на полную мощность. «Платонов. Знакомая фамилия. Рост, походка чуть вразвалку, седина… Нет, седина пришла потом, а тогда были светлые волосы, так же зачесанные назад. Платонов… Стоп, стоп!.. Комбриг Платонов!»

Я в упор смотрел на генерала и теперь уже окончательно убедился — это он.

— Попрошу минутку внимания, — сказал я. — Рад вам сообщить, товарищи, что с нашим уважаемым гостем лично я знаком. Товарищ генерал! Мы здесь люди свои, разрешите доложить присутствующим об одной нашей встрече…

— Ну что ж, — кивнул генерал, — не возражаю. Докладывайте.

— Расскажу по возможности коротко. Тысяча девятьсот тридцать восьмой год. Я — курсант полковой школы в Краснознаменной кавалерийской дивизии. Стажируюсь, командую взводом. Недавно прибыло пополнение. Ребята грамотные, всё схватывают на лету. Выучили тогдашние знаки различия, основы армейской дисциплины. Отделение чистит оружие, мимо идет командир, в петлицах по два кубика. Сразу команда: «Встать! Смирно! Товарищ лейтенант! Первое отделение занято чисткой оружия». Лейтенант — руку к козырьку: «Здравствуйте, товарищи!» — «Здра!» Лейтенант: «Вольно!»

Уставной этот порядок мои молодцы освоили быстро, но попутно вот на что обратили внимание, вот что заметили, так частенько бывало — чем командир старше по званию, тем реже он дожидается окончания доклада, и после команды «Смирно!» он, козырнув, говорит: «Вольно, вольно, продолжайте».

Это начало.

Теперь слушайте дальше.

Конюшня. Слева и справа в станках кони. Длинный проход выложен кирпичом. Идет дневная уборка. В руках у ребят щетки, скребницы и прочая «электронная» техника. Дежурный отлучился, оставил за себя дневального — парня из пополнения. А я, стажер, хожу и наблюдаю.

Надо вам сказать, что высокое начальство на конюшню наведывалось не часто. Командир полка, комиссар, те еще бывали, а вот из дивизии редко кто заглядывал.

Продолжается уборка, и вдруг вижу — в отделении возникает не майор, не батальонный комиссар, а наш очень молодой командир дивизии, комбриг по званию.

Приближается не спеша, поглядывает по сторонам, ожидает, когда ему доложат.

Я окликнул дневального, он вмиг сориентировался, сделал глубокий вдох, рысцой побежал навстречу комбригу и больше попросил, чем скомандовал: «Смирно».

Встал. Перед ним командир дивизии — рослый, застыл в положении «смирно», ждет.

Красноармейцы выстроились вдоль прохода.

Дневальный медленно отдал честь. Молчит.

Комбриг тоже молчит, не без интереса смотрит на дневального, и тот наконец доверительно ему сообщает:

— Товарищ комбриг! Дневальный за дежурного красноармеец Тюриков… Евгений…

Комбриг бросает: «Вольно!» — морщится, как от зубной боли, и спрашивает у Тюрикова:

— Кто же это вас так учил докладывать?.. Кто?.. Кругом! Войдите, как я. Смотреть всем!..

Тюриков повернулся через левое плечо и к воротам, а комбриг вошел в станок и принялся за уборку. Делал он все ловко и сноровисто. Рыжий конь стукнул копытом об пол и закосил глазом, будто почувствовал, кто им занимается.