Отохико Кага - Приговор

• Название: Приговор
• Автор: Отохико Кага
• Издательство: Издательство «Гиперион»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-89332-217-0

Заключённый Такэо Кусумото сидит в одиночной камере. Он приговорён к смертной казни и ждёт своего часа. Поскольку точный день приведения приговора в исполнение не известен заранее, этот час может наступить когда угодно. Такэо ждёт смерти уже 16 лет…

16+   Для читателей старше 16 лет.

---

— Ну, если Карасаве не хватает любви, — сказал Такэо, — то Коно её тем более не хватает.

— Да, пожалуй, — безразлично ответил Какиути и, привычно зажав руки между колен, потёр их друг о друга.

— Что у тебя со сборником? — дружески спросил Такэо, которому вдруг захотелось поговорить с Какиути. Два года назад Какиути начал сочинять танка и с тех пор постоянно сотрудничал с одним провинциальным поэтическим журналом. На его стихи обратили внимание и предложили издать сборник.

— Да глупости всё это. Денег-то нет. Первый сборник всегда издают за счёт автора. А откуда у меня деньги? Даже если клеить эти дурацкие пакеты с утра до вечера, на сборник всё равно не наскребёшь. Разве что лет за десять.

— А тебе не может кто-нибудь помочь? Я вообще-то ничего не понимаю в поэзии, но твои стихи меня всегда задевают за живое, — сказал Такэо. Как-то Какиути подарил ему журнал с подборкой своих пятистиший.

Читая Библию,
Подниму глаза к светлому
Солнечному пятну.
Вдруг распадутся решётки,
Ворвётся в камеру ветер.

Пальцами захватив
Рыбёшку с глазами печальными,
Кладу себе в рот.
А рядом стоит Иисус
С улыбкою всепрощения.

Птенчик рисовки,
Наигравшись в груде пакетов,
Склеенных мной,
Ко мне на ладонь опустился
И глазки устало прикрыл.

— Я сейчас ничего не сочиняю. Целыми днями работаю, времени не остаётся. А если не работать, не на что будет покупать книги.

Такэо промолчал. Ему стало стыдно — ведь сам-то он мог покупать любые книги на те деньги, которые передавала ему мать.

— А знаешь, моя рисовка сидит на яйцах. У неё их целых семь, — сказал Какиути, подставив лицо солнцу и двигая сильно выступающим кадыком. — Отходит только поесть, а так — ни на шаг от гнезда. Тельце у неё крохотное, так она, представляешь, крылышки топырит изо всех сил, чтобы, значит, холод не проникал. А если я руку протяну, глазёнками засверкает сердито, ощерится, ну не то чтобы по-настоящему, зубов-то у птиц не бывает, но будто бы. Да, мамаша есть мамаша, В результате никто меня не отвлекает и работа спорится, но такая берёт жалость, как подумаешь, что яички-то неоплодотворенные и никто из них не вылупится. Нынче-то ещё хорошо, а когда такая холодрыга, как вчера? Ведь она всё тепло отдаёт яичкам, а сама дрожмя дрожит, бедняга!

— Ну надо же! — И Такэо улыбнулся Какиути, который забыл обо всём на свете, рассказывая о своей птичке. Очень уж он любил о ней поговорить. В душе Такэо шевельнулось какое-то смутное воспоминание, и он осторожно спросил:

— А вроде бы прошлой зимой ты плакался, что твоя рисовка не хочет сидеть на яйцах. Это что, другая?

— Да нет, что ты… — От волнения Какиути начал заикаться. — Та же самая. Но знаешь, так странно, её будто подменили. Прошлой зимой она снесла яиц тридцать и даже не подумала их высиживать: в корзинку её не заманишь, порхает себе по камере. А иногда, представляешь, какая дрянь, — сидит на жёрдочке, и из неё яйцо прямо на пол вываливается! Вот до чего доходило! А в этом году её словно подменили, чудеса да и только.

— И впрямь чудеса. Будто её кто-то научил, как надо высиживать яйца!

— Да нет, моя рисовка вроде меня, нигде ничему не училась.

— Получается, она сама осознала свою вину и исправилась?

— Похоже на то. Ничего другого не придумаешь.

— Я тоже однажды завёл себе рисовку, но она почти сразу же подохла. Потом я уже никого не заводил — ужасно смотреть, как умирает живое существо.

— А что там с рисовкой Оты? Он всё жаловался, что у неё запор.

— Наверное, подохла. Моя ведь тоже из-за запора… — Тут Такэо вспомнил, что как раз об этой умершей птичке писал для «Мечтаний». Если не отправить рукопись в понедельник, она не поспеет к сроку. Пожалуй, о птичке Какиути тоже стоит написать. «У сидящего в соседней камере поэта К. есть птичка-рисовка…» Вдруг ему вспомнилась подохшая птичка Оты — лиловые лапки, закрытые глазки… И тут же перед глазами возникло болтающееся в петле тело Сунады, чётко, в мельчайших подробностях он увидел, как вращается его багровое, с выпученными глазами лицо. Ещё вчера этот человек утешал Оту, который слонялся по спортплощадке и ныл, что его птичка умирает: «Да ладно, не волнуйся, я тебе свою подарю», а сегодня его уже нет в живых. Такэо попытался отследить взглядом обычную траекторию движения Сунады. Возле бетонной стены, к которой тот всегда прислонялся, медленно, аккуратно переставляя ноги, прохаживался Карасава. Уже одно это — присутствие у стены Карасавы и отсутствие Сунады — разительным образом меняло характер пространства: вчера это была одна спортплощадка, сегодня — совсем другая.

— Интересно, как там рисовка Сунады?

— Надо же, я ведь тоже как раз об этом подумал.

— Не знаешь, её передали Оте?

— Представления не имею…

— Хорошо бы передали. И Сунада будет там доволен.

«Там?» — вздохнул Такэо. Ему вспомнился спор, который они с Карасавой вели со вчерашнего вечера, и на залитую солнечным светом площадку будто вдруг опустился тёмный занавес. Он внимательно посмотрел прямо в глаза Какиути.

— Знаешь, я давно хотел тебя спросить. Когда ты говоришь «там», что ты имеешь в виду?

— Ну… — Какиути смущённо отвернулся. — Не знаю… Я о таких мудрёных вещах никогда не задумывался.

— И всё же… — настаивал Такэо, не спуская глаз с собеседника. — Не может быть, чтобы ты об этом не думал, ты же христианин.

— Ну, христианин-то я липовый. Всякие такие премудрости не для меня.

— Но ведь в твоих стихах меня всегда восхищает именно глубина мысли. Вот к примеру…

— О нет, нет… — поспешно запротестовал Какиути. — В последнее время мои стихи никуда не годятся.

Они замолчали. Из высокой, ослепительно сияющей синевы вниз на землю струились солнечные лучи. Казалось, стоит получше прислушаться и услышишь, как они падают, дробясь в воздухе. Карасава мерными шагами, словно отсчитывая секунды, вышагивал вдоль стены. По ту сторону, над крышами небоскрёбов, безмятежно болтались в воздухе три красных рекламных шара. «Большая весенняя распродажа». Надзиратель, зевнув, посмотрел на наручные часы. Вроде бы мирная картина. Но на неё неотвратимо надвигалась тень смерти.

Такэо почувствовал, как откуда-то из самого его нутра поднимается пережитый вчера мучительный страх смерти, усиленный утренним кошмаром. И тут же из глубин сознания выплыл их давний разговор с Какиути.

Такэо: Если честно, я боюсь смерти.

Какиути: А как же её не бояться?

Такэо: Ужасно всё время ждать.

Какиути: Да, самое страшное — ожидание. Поэтому лучше самому нанести смерти встречный удар.

Интересно, откуда у Какиути возникла эта идея о «встречном ударе»? Когда он придумал, что при приближении смерти человеку остаётся одно — изловчиться и напасть на неё самому?

— Помнишь, ты как-то говорил, что смерти надо нанести встречный удар?

— Да? Пожалуй, что-то такое было…

— Скажи, откуда у тебя возникла такая идея?

— Ну… — Какиути довольно прищурился и подставил лицо солнечным лучам. — Знаешь, я тогда хотел полюбить Иисуса. Не поверить в Него, а полюбить. Да, пожалуй, так будет точнее. Я долго молился, надеясь, что во мне пробудится любовь к Нему. До того времени я около года усердно читал Библию, но это не помогло мне полюбить Его. Тогда я стал молиться целыми днями с раннего утра до поздней ночи. И вот однажды, помню, холод был такой, что до костей пробирало, и, если сидеть не двигаясь, можно было запросто окоченеть, мне даже казалось, я уже превратился в ледышку… Но я не сдавался: не завтракал, не обедал, сидел неподвижно и молился. Однако никакого откровения мне не было, а тут и вечер настал, стемнело, пошёл снег. Я всё молился и молился, наверное, несколько раз терял сознание. И наконец дождался… Где-то в глубине моей души, словно подземный гул, прозвучал голос: «Дитя моё, нанеси смерти встречный удар…» Я услышал его не ушами, а каким-то внутренним слухом. Наверно, тогда-то я и научился любить Христа.

— А ты не ощутил при этом, ну, как бы боли? — Такэо выставил на солнце тыльную сторону руки и стал внимательно изучать её, словно пытаясь отыскать давние шрамы, но ничего особенного не обнаружил.

— Да нет вроде бы… — с несколько озадаченным видом ответил Какиути.

— Считай, что тебе повезло. Помнишь о так называемом борении в Гефсиманском саду? Иисус молился, исходя кровавым потом. Наверняка он ощущал тогда боль во всём теле. Даже Иисус тосковал и скорбел перед лицом смерти. А если уж Он боялся смерти, то что говорить о нас?

— Но тогда Он тоже был всего лишь слабым человеком…

— То-то и оно. В тот миг Иисус, разом забыв о силе и власти, данной ему как Сыну Божьему, почувствовал себя слабым и беспомощным человеком. И этот слабый и беспомощный человек решился противостоять смерти молитвой. Мне кажется, твоя молитва была чем-то в том же духе, правда?