Чарльз Диккенс - Замогильные записки Пикквикского клуба

• Название: Замогильные записки Пикквикского клуба
• Автор: Чарльз Диккенс
• Издательство: Санкт-Петербург
• Жанр: Классическая проза

Перевод Иринарха Введенского (1850 г.) в современной орфографии с незначительной осовременивающей редактурой.

Корней Чуковский о переводе Введенского: «Хотя в его переводе немало отсебятин и промахов, все же его перевод гораздо точнее, чем ланновский, уже потому, что в нем передано самое главное: юмор. Введенский был и сам юмористом… „Пиквик“ Иринарха Введенского весь звучит отголосками Гоголя».

---

Вице-президент пристально и сурово посмотрел минуты две на Самуэля: но черты его лица были так спокойны, ясны и обличали такую младенческую кротость, что мистер Стерлейх не сказал ничего и только махнул рукой в знак того, что допрос может быть возобновлен.

— Хотите ли вы сказать, мистер Уэллер, — начал сержант Бузфуц, сложив руки на груди и бросив многозначительный взгляд на присяжных, — хотите ли вы сказать, что вы не заметили никаких особенных обстоятельств, сопровождавших обморок миссис Бардль в ту пору, как она лежала на руках вашего господина?

— Ничего не заметил, сэр, да и не мог заметить. Я стоял в коридоре до тех пор, пока не потребовали меня в комнату, и когда я вошел, старой леди уже не было там.

— Послушайте, сэр Уэллер, — сказал сержант Бузфуц, обмакивая перо в чернильницу с тем, чтобы запугать Самуэля, который должен был увидеть, что ответы его будут записаны слово в слово, — вы были в коридоре, и, однако ж, говорите, что не видели ничего, что было впереди. Сколько у вас глаз, мистер Уэллер?

— Два только, сэр, два человеческих глаза. Если бы это были микроскопы, увеличивающие предметы во сто миллионов раз, тогда, быть может, я увидел бы что-нибудь через доски, кирпич и штукатурку; но при двух обыкновенных глазах, сэр, зрение мое ограничено, сэр.

Зрители захохотали, вице-президент улыбнулся, сержант Бузфуц сделал преглупейшую мину, Самуэль Уэллер продолжал стоять спокойно, бросая на всех самые светлые взгляды. Последовала кратковременная консультация с господами Додсоном и Фоггом, и потом сержант Бузфуц, подойдя к свидетельской ложе, сказал:

— Ну, мистер Уэллер, я намерен теперь, с вашего позволения, предложить вам вопрос относительно другого пункта.

— Позволяю, сэр, позволяю! Можете спрашивать, сколько угодно, — отвечал Самуэль веселым и добродушным тоном.

— Помните ли вы, мистер Уэллер, как вы приходили в дом миссис Бардль вечером в конце прошлого ноября?

— Помню, сэр, очень хорошо.

— А! Так вы помните это, мистер Уэллер, даже очень хорошо, — сказал сержант Бузфуц, начиная, по-видимому, выходить из своего затруднительного положения. — Теперь авось мы добьемся от вас чего-нибудь.

— Как не добиться, сэр. Добьетесь всего, что вам угодно.

Присяжные переглянулись; зрители захохотали.

— Вы приходили, конечно, потолковать с миссис Бардль насчет этого процесса: не так ли, мистер Уэллер, а? — сказал сержант Бузфуц, озираясь на присяжных.

— Я приходил собственно за тем, чтобы внести квартирные деньги; но вы угадали, сэр, что мы, таки нешто, потолковали малую толику насчет этого дельца.

— А! Так вы потолковали? — сказал сержант Сноббин с просиявшим лицом, обнаруживая очевидную надежду дойти до важнейших открытий. — Как же вы потолковали? Не угодно ли вам объяснить это господам присяжным?

— От всего моего сердца и от всей души, сэр, — отвечал Самуэль. — Прежде всего надобно вам доложить, господа присяжные, что миссис Бардль — леди разухабистая…

— Что вы под этим разумеете, сэр?

— Что она — дама почтенная во всех отношениях и гостеприимная до такой степени, что на ту пору собственными руками поднесла мне рюмку настойки. У нее были тогда в гостях вот эти две почтенные женщины, что говорили недавно здесь как свидетельницы в этом деле. Миссис Бардль сказала, какие хитрые вещи готовились устроить на четырнадцатое февраля господа Додсон и Фогг, и все они чрезвычайно удивлялись необыкновенному благоразумию вот этих двух джентльменов, которые сидят здесь на этой скамейке, недалеко от вас, господа присяжные.

Взоры всей публики обратились на господ Додсона и Фогга.

— Итак, все эти дамы, как вы говорите, удивлялись необыкновенной честности господ Додсона и Фогга, — сказал мистер Бузфуц. — Продолжайте, сэр.

— Они восхищались также необыкновенным великодушием господ Додсона и Фогга, потому что эти господа не потребовали никакого предварительного вознаграждения за свои хлопоты, рассчитывая, что миссис Бардль отблагодарит их с лихвой, когда они вытянут денежки из кармана мистера Пикквика.

При этом неожиданном ответе зрители снова засмеялись. Додсон и Фогг торопливо подошли к сержанту Бузфуцу и шепнули ему что-то на ухо.

— Ваша правда, господа, ваша правда, — громко сказал сержант Бузфуц, стараясь принять спокойный вид. — Милорд, непроницаемая глупость этого свидетеля отнимает всякую надежду уяснить через него сущность нашего дела. Я не стану больше беспокоить господ присяжных предложением ему бесполезных вопросов. — Сэр, можете удалиться на свое место.

— Господа, не угодно ли кому-нибудь из вас допросить меня вторично? — спросил Самуэль, приподнимая свою шляпу.

— Нет, мистер Уэллер, покорно вас благодарю, — сказал сержант Сноббин, улыбаясь.

— Сойдите с этого места, — сказал сержант Бузфуц, нетерпеливо махнув рукой.

Самуэль ушел, радуясь душевно, что он успел поддедюлить господ Додсона и Фогга, сколько это возможно было при его положении и средствах. Повредить их делу и не сказать ничего о мистере Пикквике — вот все, что имел он в виду, приготовляясь быть свидетелем в этом деле.

— Милорд, — сказал сержант Сноббин, — я не имею никаких возражений против того, что клиент мой, мистер Пикквик, владеет независимым состоянием и не состоит на действительной службе.

— Очень хорошо, — сказал сержант Бузфуц, — мы внесем это в протокол.

Затем сержант Сноббин, обращаясь к присяжным, начал свою великолепную речь в защиту ответчика. Долго и красноречиво говорил он, изображая самыми яркими красками добродетели великого человека и заслуги его в ученом мире; но мы не считаем нужным приводить здесь буквально эту речь, так как читатели наши уже имеют, конечно, самое высокое понятие о нравственных и умственных достоинствах президента Пикквикского клуба. Оратор изъяснил с удовлетворительной отчетливостью, что записки мистера Пикквика к вдове Бардль, не заключая никакого аллегорического смысла, имели только непосредственное отношение к его обедам и хозяйственным распоряжениям в его спальне. Словом, мистер сержант Сноббин сделал все, что мог, в пользу великого человека.

Наконец, вице-президент Стерлейх произнес, в назидание присяжных, краткую, но сильную и выразительную речь, увещевая их действовать в настоящем случае по долгу совести и чести. Вот сущность этой речи:

«Милостивые государи, если вдова Бардль не виновата, то не подлежит никакому сомнению, что виноват старик Пикквик, и если, напротив, Пикквик не виноват, то вся вина должна падать на вдову Бардль. Вы слышали показания, взятые у Елизаветы Клоппинс: можете им верить, если они удовлетворительны, и можете не верить, коли находите их неудовлетворительными. Если обещание вступить в законный брак действительно было нарушено, то вы можете, милостивые государи, подвергнуть нарушителя взысканию законных проторей и неустойки; если же, напротив, окажется, что ответчик не давал такого обещания, вы можете, по благоусмотрению, освободить его от всяких проторей и от всякой неустойки. Во всяком случае, я убежден, милостивые государи, что, произнося свой приговор, вы будете действовать по долгу совести и чести».

Затем, как и следует, присяжных заперли в их особенной комнате, где они должны были, после предварительных обсуждений, решить дело единодушно и единогласно. Вице-президент, между тем, удалился в свою особенную комнату, чтоб освежить себя на досуге бараньими котлетами и стаканом ост-индской мадеры.

Минут через двадцать мучительного ожидания присяжные снова воротились в залу, и вслед за ними вошел господин вице-президент Стерлейх. Мистер Пикквик надел очки и устремил тревожный взгляд на старшину.

— Господа, — сказал вице-президент, — все ли вы поступали единодушно при составлении окончательного приговора?

— Все, — отвечал старшина.

— Кого же вы обвинили, господа: просительницу или ответчика?

— Ответчика.

— Сколько должен он внести Бардль?

— Семьсот пятьдесят фунтов.

Мистер Пикквик неистово сдернул очки со своего носа, вытер стекла и положил их в карман. Затем, надевая довольно медленно свои лайковые перчатки, он машинально последовал за Перкером из судебной палаты.

На минуту они остановились в боковой комнате, где Перкер должен был расплатиться за судебные издержки. Здесь мистер Пикквик соединился со своими друзьями, и здесь также глаза его наткнулись на господ Додсона и Фогга, потиравших свои руки от душевного восторга.

— Ну, господа, — сказал мистер Пикквик.

— Ну, сэр, — отозвался Додсон за себя и своего товарища.

— Вы, конечно, уверены, господа, что я заплачу эти деньги, не так ли? — сказал мистер Пикквик.

Фогг отвечал, что это очень вероятно; Додсон улыбнулся и прибавил, что они могут их вытребовать через суд.

— Вы можете судить меня тысячу лет, господа Додсон и Фогг, — сказал мистер Пикквик с необыкновенной запальчивостью, — но вам не вытащить из моего кармана ни одного фартинга, хотя бы мне пришлось целую жизнь просидеть в тюрьме.