Жюльетта Бенцони - Изгнанник (LExilé)

• Название: Изгнанник (LExilé)
• Автор: Жюльетта Бенцони
• Жанр: Исторические любовные романы

С тех пор как исчезла его дочь Элизабет, благородный владелец поместья «Тринадцать ветров» Гийом Тремэн не находит себе места. Ей всего шестнадцать, она впервые полюбила и, поддавшись чувству, последовала на корабль за наследным принцем. Наивная девушка вовлечена в опасную авантюру, серьезности которой не осознает. И отец бросается на поиски. Жаль, что море не хранит следы кораблей...

---

Мужчина опустил руки, явно колеблясь, но тут прибежал мальчик. Он был очень красив: абсолютная чистота черт и черные завитки волос придавали ему сходство с греческим пастухом. Встав на цыпочки, он сказал что-то на ухо интенданту. Тот пожал плечами, но освободил дорогу.

— Въезжайте, месье, кажется, вас ждали. Вы можете доверить мне вашего коня. Я сумею о нем позаботиться. Гроза явно заставляет его нервничать...

— Да. Будьте с ним осторожны! Его зовут Сахиб.

— Не беспокойтесь! Он хотя бы не промокнет.

Гийом спешился, а Морель одной рукой умело взял поводья, а другой погладил жеребца по голове, прежде чем увести к строению, где, должно быть, располагалась конюшня.

Дождь уже лил как из ведра, барабанил по разбитым и заросшим травой плитам большого двора. Но подросток как будто не обращал на это внимания, хотя на нем были только коричневые короткие штаны и распахнутая на груди рубашка. Заметив, что гость опирается на трость и слегка хромает, он пошел перед ним неторопливым шагом, чем вывел Тремэна из себя.

— Я не инвалид! — крикнул он. — Беги! Я пойду за тобой и не заблужусь.

Мальчик стрелой пролетел через двор и словно часовой остановился возле открытой боковой двери. Он дождался, чтобы гость вошел внутрь. Тремэн оказался в совсем маленьком и плохо освещенном вестибюле. Такие помещения обычно используют, когда в одиночестве возвращаются с охоты, чтобы не нести грязь на мраморный пол центрального входа. С одной стороны располагалась дверь в кухню, с другой — в просторную гостиную, которая в прошлом была роскошной. Об этом можно было догадаться по потемневшему золоту на резном дереве, по облупившейся росписи больших панно в стиле Лебрена. На сохранившейся росписи можно было разглядеть лесные божества, танцующие на заросшей мхом поляне. Две люстры с разбитыми хрустальными подвесками свисали с кессонного потолка, чье богатство красок не смогла уничтожить ярость секционеров из Алансона.

Остатки мебели были собраны в одном конце гостиной возле красивого мраморного камина, чьи кариатиды лишились лиц под эгалитарной массой какого-нибудь санкюлота[2]. Это были в основном реликвии, забытые на чердаках, которыми снова начали пользоваться, несмотря на их ветхость. Но Гийом этого не видел, пораженный открывшейся его взору картиной, почти испанской в своей суровости, которую был бы рад запечатлеть Эль Греко. В старинном кресле с высокой спинкой, из-под ветхой кожи которой проступали пружины, сидел бальи де Сен-Совер, выпрямившись, словно на портрете, и смотрел на Гийома. В своей черной сутане с белым восьмиконечным крестом, который указывал на его чин в Мальтийском ордене, бальи походил на свой собственный призрак. Но никогда еще Тремэн не видел его таким величественным. Побелевшие волосы, синюшный цвет лица, некоторая напряженность черт выдавали страдания и болезнь, но тонкогубый рот сохранил презрительную складку, точеный профиль — свое великолепие, а серые глаза — твердость гранита. Очевидно, если тело и слабело, то душа не потеряла ни грана своей стойкости.

Рядом и чуть позади, положив руку на спинку кресла, стояла женщина с непроницаемым лицом. Высокая, с фигурой хороших пропорций, она была из тех, о ком нельзя сказать, красива она или уродлива. Возможно, скорее все-таки некрасива, несмотря на темные глаза, в которых вспыхивали искры. В любом случае она была импозантной и напоминала ангела смерти за спиной старика. У Гийома возникло именно такое ощущение...

Тремэн еще только входил в гостиную, когда услышал голос старого бальи.

— Итак, господин Тремэн, вам удалось разыскать мое логово. Примите мои поздравления: это не так-то легко. Ведь вы не знали о моем возвращении?

— Знал, и сделать это было куда легче, чем вы думаете. Чтобы узнать новости о вас, мне достаточно было съездить в Карруж Там я услышал, что вы вернулись в ваш семейный замок. Но, впрочем, я был несколько удивлен. Отчего вы не сочли возможным известить об этом ваших друзей из дома «Тринадцать ветров»? Или мы более не друзья? Я готов в это поверить, так как услышал ваше «господин Тремэн». Раньше вы называли меня Гийомом.

Тень улыбки осветила усталое лицо, а рука, изуродованная ревматизмом, указала на старый стул из черного дерева.

— Времена изменились, и я тоже. Зачем мне было демонстрировать мой упадок вам и вашим близким? Мне бы хотелось, чтобы в вашей памяти сохранился мой прежний облик. Но раз уж вы здесь, присаживайтесь! Феодосия принесет нам сидр, чтобы мы выпили за ваш приезд, — он с видимым трудом обернулся к высокой темноволосой женщине. Та молча поклонилась и вышла.

Тремэн проводил ее взглядом, но от вопросов воздержался. Он сел, как ему и было предложено.

— Не уверен, что мой приезд будет вам приятен, господин бальи. Меня привело сюда серьезное дело, и, говоря откровенно, у меня к вам лишь один вопрос. Где он?

— Кто?

— Неужели вы обяжете меня произнести имя человека, хотя вы уже наверняка догадались, о ком идет речь? — сурово спросил Гийом. — Я говорю о том мальчике, за которого я готов умереть и которого я принял под моим кровом...

Ответ прозвучал резко, словно удар хлыстом:

— Не путайте роли! Это он пожелал оказать честь нашему дому своим присутствием, которым вы и ваши потомки могли бы гордиться. Он всегда был хозяином!

Гийом встал так стремительно, что тяжелый стул опрокинулся.

— Не до такой степени! — воскликнул он, давая волю своей ярости, смешанной с тревогой, которая обуревала его столько дней. — Не до такой степени, чтобы принимать себя за версальского султана и воскрешать их нравы! Не до такой степени, чтобы...

— Тише, прошу вас! — приказал бальи. — Столь опасные слова не должны будить эхо. Даже в одиночестве! Особенно в одиночестве! Они могут далеко завести. Чего вы хотите от меня?

— Я вам уже сказал: узнать, где он находится сейчас.

Диалог прервало появление Феодосии, вошедшей с подносом, на котором стояли запотевший кувшин и оловянные кубки. Она разлила по кубкам белую пенистую жидкость, вопросительно посмотрела на бальи и снова вышла, медлительная и молчаливая, будто тень. Гийом не удержался от замечания:

— Удивительное создание в глуши наших нормандских лесов! Да и мальчик, который привел меня в дом, вызывает не меньшее удивление. Но я нескромен, прошу меня простить...

— Мне не за что вас прощать! В этом нет никакого секрета. Маркос — сын Феодосии. Она спасла мне жизнь, а так как при этом она потеряла все, что имела, я предложил ей приют под единственным кровом, который остался у меня на земле. Ей и ее ребенку как будто нравится здесь, несмотря на сырость... Но вернемся к вашему вопросу. Почему вы полагаете, что я могу вам на него ответить?

Тремэн поставил пустой кубок Сидр, восхитительно свежий и ароматный, немного смягчил его мрачное настроение.

— Мне это кажется очевидным! Не вы ли вели его, были его защитником и наставником? Если кто и может навести меня на след, то только вы.

Бальи де Сен-Совер резко подался назад, а его серые глаза загорелись гневом.

— След? Какое слово для принца! Кем он стал для вас? Обычной дичью?

— Обыкновенным вором! И тем хуже, хотя я вас шокирую. Он забрал мою дочь, вы понимаете? Похитил мою дочь с пляжа! Того самого, где вы с ним садились на корабль. Такова его признательность за гостеприимство, пережитую опасность и пролитую кровь.

Ледяные доспехи, в которые, казалось, облачился бальи при появлении Тремэна, исчезли благодаря подлинному изумлению.

— Вашу дочь? Вы говорите об Элизабет?

— У меня никогда не было другой дочери. Она гостила у госпожи де Варанвиль и каждое утро совершала прогулку верхом. Однажды ее лошадь вернулась одна, но вот с этим.

Из маленького портмоне Гийом достал последнюю записку Элизабет и булавку с геральдической лилией, которой она была прикреплена к потнику лошади. Он протянул оба предмета старику, который пробежался глазами по тексту записки и на мгновение задержал в пальцах крохотное золотое украшение. Наконец, он вздохнул:

— Что я могу вам сказать? Если вы видели Алексиса Ле Венера, он должен был сказать вам, что вот уже почти пять лет я живу здесь, вдали от всего и от всех. Откуда я мог бы знать, где находится мой король?

— Вы были так к нему привязаны! Почему же вы его покинули? И покинули ли вы его? В конце концов, последнее время он провел в Нормандии, и вы тоже здесь. Уж не прячете ли вы его где-нибудь в вашем огромном замке?

— Прятать его? От кого, от чего? Разве вам неизвестно, что он объявлен умершим в Тампле в 1795 году? Его никто не ищет. Что же до меня, то я умер бы от стыда, если бы мне пришлось принимать его в такой нищенской обстановке. Ищите его в другом месте, господин Тремэн! Здесь его нет. Должен ли я дать вам слово дворянина? — добавил он с высокомерием, которое смутило его гостя.