Владимир Гаков - На гребне «волны»

• Название: На гребне «волны»
• Автор: Владимир Гаков
• Жанр: Критика

Опубликовано в журнале «Литературное обозрение», 1977 №10, стр. 76-82

---

Более многопланового и тщательного анализа заслуживает высящаяся особняком фигура Д. Г. Болларда, писателя, пришедшего из научной фантастики в «большую» литературу. Вероятно, ии один другой писатель-фантаст не возбуждал столько споров, противоречивых оценок, недоумений и восторгов. Критика сравнивает его с Джозефом Конрадом, Эдгаром По или Рэем Брэдбери, юные английские бунтари само имя его превратили в фетиш, — вся короткая и бурная история движения, казалось, неразрывно связана с творчеством этого писателя... Однако сейчас, когда «Волна» пошла на убыль, обнаруживается любопытная деталь. Оказывается, радикализм «Новой Волны» затронул Болларда только наполовину, приведя к появлению спорных, отнюдь ке лучших его произведений. Другая «половина» — философские романы и новеллы, написанные до и после «Волны», по-прежнему вызывают интерес критиков и пользуются популярностью у читателей. Проза Болларда по достоинству заняла свое место в «золотом фонде» современной фантастической литературы. Что до «Новой Волны», то она, вероятно, сыграла роль катализатора, который не столько «подтолкнул» творчество писателя, сколько привлек к нему внимание читателей и критиков. По крайней мере, когда сам Боллард разочаровался в своих экспериментах и вернулся в лоно большой литературы (в современных терминах — «литературы главного потока»), не нашлось никого, кто поддержал бы эти эксперименты или же с успехом им подражал.

Главное в произведениях Болларда — образы, тревожные, пугающие и манящие одновременно. Они чаще всего воплощены в завораживающем своей фантастической реальностью пейзаже (будь то ландшафты далекой планеты или пригороды Лондона), в описании которого ему мало равных. По Болларду, существует несколько уровней восприятия действительности: один — это «уровень событий общественной жизни, уровень мыса Кеннеди и Вьетнама», другой — уровень «персонального окружения, объем пространства на расстоянии вытянутой руки, помещения, в котором мы живем», третий — уровень «внутреннего мира индивидуума». «Когда все эти поверхности пересекаются, — пишет писатель, — являются образы...» В его произведениях нет разделения на малое и большое, все перемешано и связано воедино: Вселенная, История, сутолока окружающей повседневности и порождения внутреннего мира — мысли, чувства, сны и тревоги.

Тонкая связь явлений окружающей среды с явлениями, происходящими в психике, отражение и преломление «внешнего ландшафта» во «внутреннем» заметны уже в ранних романах писателя. Эти романы-«катастрофы», в которых Боллард выступает наследником истинно британской традиции, представленной именами А. Конан-Дойля, Г. Уэллса, Д. Стюарта, Д. Уиндэма и Д. Кристофера, — в то же время интересны как предвестники новой темы. Темы, которая спустя несколько лет замелькает на страницах газет и журналов, темы экологической катастрофы, взаимоотношения человека с природой.

В своей апокалипсической тетралогии Боллард последовательно «уничтожает» четыре первоэлемента бытия, основу мира по древним философам, — воздух, воду, огонь, землю... Ураганы невиданной силы опустошая Землю, превращают ее в пустыню («Ветер ниоткуда», 1962); солнечные катаклизмы, уничтожившие земную ионосферу, создают знойное болото, в котором человек вынужден приспосабливаться к положению амфибии («Затонувший мир», 1963)... Загрязнение окружающей среды приводит к необратимым изменениям в «аквасфере»: обезвоженная планета представляет собою фантастические, ирреальные пейзажи, по которым — сквозь пыль, зной, соль, копоть и миражи — бредут куда-то герои («Сожженный мир», 1964)... Наконец, в романе «Кристаллический мир» (1966), лучшем, по мнению многих, произведении писателя (роман охотнее и чаще всего сравнивают с «Сердцем тьмы» Д. Конрада), Земля подверглась таинственному недугу, пришедшему из космоса. В результате вся органическая жизнь быстро и неотвратимо кристаллизуется...

В этих романах иногда ощутимо влияние сюрреализма, порою автором овладевает какая-то фатальная завороженность нарисованными им самим картинами разрушения и распада. Зато короткие новеллы Болларда безоговорочно поставили его имя в один ряд с другим выдающимся новеллистом, казалось бы, таким несхожим, — Рэем Брэдбери. Как и Брэдбери, Боллард владеет магией создания настроения (чаще всего ностальгии) и способен заставить «заиграть» любой сюжет, каким бы алогичным и неинтересным он ни казался на первый взгляд. Обычно рассказы Болларда связаны с тем или иным символическим образом — в разнообразных его преломлениях.

Суть последующих экспериментов писателя состояла в изобретении новой литературной формы, которую он сам назвал «конденсированными романами». Это своего рода коллаж, не имеющий связного сюжета, и фрагменты которого представляют собой, по словам критика, «кусочки мозаики, центральной части которой еще не видно. Как если художник, задумав написать портрет, выписал бы до мельчайших деталей фон, а вместо самого портрета пока оставил лишь ограниченное силуэтом белое полотно».

«Конденсированные романы» Болларда противоречивы. Разрушая все привычные литературные каноны, писатель разрушил и саму литературную ткань произведения, его смысловое целое, хотя ему в значительной мере и удалось подметить и емко, лаконично обрисовать приметы мира, в котором он живет. И если «портрет» до конца не дописан, то «фон» не вызывает возражений... Самый яркий пример подобного рода — сборник «конденсированных романов», объединенных под названием «Выставка жестокости» (1970) (назвать этот сборник «научно-фантастическим» можно с большой степенью условности).

Основным больным вопросом для автора является иррациональное несоответствие между традиционногуманистической трактовкой человека и той кровавой (и по мнению Болларда, не оправданной ничем) волной насилия, которая залила западные страны в конце шестидесятых (американское переиздание книги названо еще выразительнее: «Любовь и напалм: экспорт США»). Конструктивно произведение представляет собой хаотически разбросанные фрагменты мыслей, сновидений, рассуждений, записей и бесед главного героя, проходящего курс лечения от нервного расстройства. Он пытается «проигрывать» сам с собой различные роли, так или иначе связанные с насилием и смертью. Последние предстают в образах убитых — президента Кеннеди, доктора Кинга и Малькольма Икса; покончившей самоубийством Мэрилин Монро; сознательных убийц — безымянного пилота американского вертолета во Вьетнаме и мучающегося раскаянием Клода Изерли, вылетевшего ранним утром 6 августа спецрейсом на Хиросиму... В фантасмагорическом калейдоскопе Болларда рушатся бомбы и стартуют космические корабли, а скрежет сталкивающихся автомобилей вдруг сменяется зловещей тишиной заброшенного на далеком атолле атомного полигона... Вопрос, в чем причина этой эскалации насилия, каковы его социальные корни, автор оставляет без ответа. Герой, уже почти пришедший к решению, почти осознавший, что буржуазное общество — инкубатор этого насилия, останавливается на полпути.

Третьим значительным писателем, частично связавшим свою судьбу с «Новой Волной», критики называли Д. Браннера. Из всех троих он долгое время оставался самым консервативным по манере письма, более «приемлемым» для читателя, ориентированного на традиционную фантастику. После бесчисленных романов-поделок, опубликованных в 1955 — 1964 годах, Браннер неожиданно заявил о себе в полный голос романом «Город на шахматной доске» (1965). Это многоплановая философская притча (основа которой — окружающая действительность) с элементами политического памфлета, отдельными деталями вызывающая в памяти кэрролловскую «Алису в Зазеркалье» или «Игру в бисер» Германа Гессе.

Действие романа развертывается в наши дни в вымышленной южноамериканской стране, диктатор которой Вадос — одновременно страстный шахматист и маньяк, одержимый идеей абсолютной власти. Главный герой, специалист в области теории управления, прибыв в страну, сразу же вовлекается в сложное хитросплетение политических интриг: тут и махинации и разоблачения, судебные процессы и дискредитация политических противников через средства массовой информации, убийства и исчезновения... Герой смотрит на все как бы со стороны, но быстро убеждается, что и ему уготована особая роль в этой дьявольской игре. Его также смущает неоправданное внимание к шахматам в этой стране: играют абсолютно все, сама игра — не только символ национального престижа, но и элемент массовой культуры и даже свидетельство благонадежности... Лишь в финале выясняется, что все сюжетные перипетии, все главные персонажи (16 приверженцев одной политической партии и 16 — другой) — лишь элементы гигантской шахматной партии, разыгранной Вадосом! Более того, партии, действительно имевшей место (Стейниц — Чигорин, 1892)! В послесловии автор сообщает, кто из персонажей соответствовал какой «фигуре», и на каких «ходах» та или иная «фигура» была «бита»... Трудно придумать более прозрачную аллегорию современного буржуазного общества, в котором владеть средствами массовой информации означает владеть всем.